Тем, кто захочет обвинить меня в наглом пиздиже, я скажу «пашли нахуй»!
А вот если кто-то захочет меня обвинить или в беспардонном плагиате или в беспринципном ретушировании действительности, я скажу: «Лёха, Валерка, Юрка, Борька, Лёнька, Саня, пошли вхуй! Пизжу, как говорю!»


Утро в субботу в два часа дня выдалось хмурым.
Бывало такое и в светлые дни социалистической юности.
Нормальные советские скубенты Саня и Лёха поехали с какого-то перепою в дальний магазин, куда по предварительным данным должны были завезти «Стрелецкую». Время было такое, что «элексир  правды» приходилось разыскивать по всему городу и брать с боем – хуле, не пьяниц воспитывал КПСС, а борцов и искателей! «Бороться, искать, найти и надербениться!»

Разведданные оказались не дезой, в дальней точке взяли штурмом «Стрелецкой»  n-ное количество  бутылок на все деньги и поехали обратно в общагу, где по этому поводу должно было состояться празднование одноименного дня стрельца.

На выходе из автобуса, Саня зацепился пуговицей за «авоську» гнустной бабки эстонско-финской оккупантки, надыбывшей мускулистую курецу-нинзя по рупь-пятьдесят. Конечно, нихуя-не-бушевского  производства.
Надо выходить, а бабка тянет авоську с курицей на себя, чего-то блажит с буржуйским  акцентом, типа «краппютт!»  и задерживает высадку-посадку всего общественного транспорта пятого маршрута, а главное - начало славного праздника стрельца.
Возникло соревнование нервов, замшелого прошлого и задорного настоящего, пуговицепришивальной и сетковязальной промышленности, но победила, как сказал классик, молодость, и социалистическое производство  – курица в сетке ушла за Саниной пуговицей на остановку, а овдовевшая старушка из Гитлер-югенда  осталась вкушать мануальные терапии в  автобусе и испускать тяжкие пораженческие стоны.

«Ну, ты чего там межуешься?» - нервничая, спросил Лёха, две минуты ожидая Саню на остановке.
«Да, бля, курица мне лапой в карман залезла! Кошелёк стибрить хотела с тридцатью копейками!»
«Так ты б её коварную подковырнул бы да и в сумку!»
«Ну, дык так и получилось! Во – гляди!» - Саня гордо продемонстрировал висящую на героической пуговице пальто авоську с курицей.
«А чего тогда стоим?»
«А вдруг бабка-процентщица очухается… Вылезет…»
«Да, пошла она! Ещё топор марать! Пошли побыстрому!»

По прибытию в общагу гонцы предъявили, кроме бесценного стрелецкого элексира, сырое  существо женского полу куриной национальности, за что получили беспроцентный решпегт и бесконечную уважуху!

Ну, и что делать с куриной тушкой в спартанских условиях мужской комнаты  общежития? – Конечно, сожрать!
Но даже в советские времена – не отвечаю за каклоголодомор! – кур сырыми мало кто ел, поэтому возникла фантасмагорическая идея – сварить куру, а уже потом надругаться над ней физиологически.

Для оного процессу в соседней женской комнате была арендована пятилитровая кастрюля, в которой слабая половина по праздникам варила картошку с тушёнкой, а в свободное время кипятила трусы после радостных критических дней.
Для начала, как и положено, участники выпили грамм по сто пятьдесят  дезинфицирующего состава под названием «Стрелецкая». Обсудили план действий.
Выпили ещё по сто пятьдесят, чтобы закрепить пункты стратегии и тактики приготовления дичи.

Валерка, как самый трезвый, вызвался быть шефом-поваром и взял куриную тушку и все  кулинарные дела в свои мозолистые руки.
Курица целиком - вместе с потрохами, лапами и остатками перьев - была погружена в кастрюлю, залита водой с верхом и отправлена в автономное плавание на газовой плите в  общежитской кухне.

День стрельца продолжился. В предвкушении «Курицы по-мадридски» пока по-русски  херачили  «Стрелецкую», закусывая  консервированными огурцами, икрой кабачковой повторного приготовления и килькой, что закончила свою вольную морскую жизнь в томате.

С повышением промилей  в организмах, память на глазах слабела и постепенно ряды гурманов редели - аппетит переключился с курятины на сокурсниц. В комнате остался  самый пьяный и самый ответственный – Валерка. Остался лежать на койке по причине полного обездвиживания от осознания возложенного на него священного долга.

Через час в комнату вбежал взлохмаченный женскими грудями Борька: «Валер, ну, чего там кура сварилась?»
«А-а-а-а… хуйййй его знаетттт!»
«Нальёшь мне кружку бульончика?» - видимо потребовалось восстановить баланс холестерина для поддержания полового настроения.
«Нааливай!» - на пару десятков лет раньше известной ныне рекламы выдал Валерка и упал на подушку, досматривать сон про гваделупских людоедов, живьём поедающих старосту группы Ленку Хлюстину.

Борис сгонял на кухню, притащил кастрюлю со смотрящими в небо жёлтыми куриными лапами и начал сливать адское колдовское варево в пивную кружку, конечно же, спижженую в пивбаре.
Ну, и хули? Конечно же, ворованная кружка, наполнившись, предательски лопнула, и кипящий бульон растёкся по столу и со стола  тонкой струйкой побежал на голое пузо Валерки, развалившегося на кровати. А ты не не спи на посту!
«Бля!!!» - Валерка вскочил, как ошпаренный. А вы бы как вскочили, если бы вас в натуре ошпарили?!
«Вы что это сволочи задумали?! Суууки! Не дамся, пидарасы!» - заорал  пытаемый, думая со сна, что его хотят схарчить на второе  голодные  гвделупцы.
«Ты чего охуел?!» - радостно спросил он, слегка проснувшись и узрев вместо политически  чуждых  троглотидов распиздяя соседа.
«Ну, извини, Валер! Хуйня, бля, вышла! Обидно! С меня банан!»
В раскаянии от содеянного Борька больше сливать ничего не стал, а наоборот -  долил сырой воды и  снова водрузил кастрюлю на конфорку. И пошел ебать Нинку безо всякого холестерину.

Ещё через час в комнату притащились за порцией спиртного и отдыхом от ненасытных баб Саня и Юрка:
«Валер, ну, чего там кура сварилась?» - память постепенно возвращалась.
«А-а-а-а… хуйййй его знаетттт!»
Притащили курицу, залитую холодной водой, с потушенной конфорки. Налили по пол-стакану «Стрельца», выпили, попробовали закусить курой, но оторвать или откусить что-либо от тушки оказалось невозможным. Запили через край холодным отвратным  бульоном, похожим на воды Финского залива. 
А после того, как Саня - пьяная морда ! - плеснул  для аромату  в  кастрюлю одноимённого одеколону,  съедобность диетического продукта резко уменьшилась до практической нереальности.
Калинары-экспериментаторы долили в кастрюлю с несчастным недоваренным животным  ещё холодной воды, включили конфорку и ушли дальше вершить половые подвиги.

Утром сползлись из разных женских помещений общаги все участники незадавшегося куриного пиршества в ту самую комнату. Все измученные, все помятые, все больные, все несчастные.
Валерка, правда, был бодрый, выспавшийся, готовый ко всяческим  подвигам. И на этом основании он всех обзывал высокомерно и  презрительно «синевой».
Нашлось, чем поправить студенческие бестолковые похмельные головы – поправили остатками «Стрельца».
«Ща бы бульончику… Кстати, Валер, а где же курица?»
«А хуй его знает! Синева, бля! Я спал себе спокойно, вы – шароёбились где-то всю ночь, и меня спрашиваете «где курица?»! Ищите на кухне – где ей ещё быть! Если какая падла не сожрала!!!»
Кинулись, шатаясь, на кухню… Пусто. Кастрюля подгоревшая на конфорке стоит – и то слава Богу! – пустая, но с запахом жареной куры.
Кастрюлю вернули девчонкам дальше варить продукты жизнедеятельности. А курица – пипец! Долго гадали, какая падла увела кулинарный деликатес, да разве кто сознается… Хотя все свои, казалось бы, люди… Но свооолочи!

….

Через неделю-полторы в комнате появился какой-то посторонний не очень приятный  запах  – ну, будто какой-то парикмахер в жаркое насрал…
Выкинули нахуй с батареи Лёхины шерстяные носки. Думали, поможет. Не помогло.
А ещё через пару дней изнемогающие обитатели, приложив дудукцию и прикинув хуй к носу, обнаружили таки источник зловония – под кроватью в дальнем углу нашли стухшую, недоваренную с одного бока, обгоревшую  - с другого, мумифицированную – с третьего, куру!
Одна лапа  при этом была зверски отгрызена неизвестным каннибалом. Возможно, не обошлось без гваделупских людоедов…

Ну, вот, кажется, и вся история про непобедимую куру…

Всем участнегам того незабываемого празднека, пламенный комсомольский превед!

xxx. Тока што (с преведом, ессно)

ПС. Имена нихуя ни изминены, но, надеюсь, пиздов мне ни дадут.