Единожды укоренившись в решимости стать литератором и драматургом, основной своей задачей на начальном этапе своего творческого пути я увидел необходимость научить своего лирического героя срать в одно и то же установленное дисциплиной время.

Многие мои предшественники на этом же самом этапе  сталкивались с целым ворохом вполне сопоставимых по масштабу задач, но никто из них не нашёл в себе сил признать, что из всех загадок искусства именно эта являлась одной из наиболее интригующих и будоражащих воображение. Почти все они пытались раскрыть и представить на суд читателя душу или же разум своего персонажа, но при этом физиологическая сторона вопроса отчего-то всегда оставалась за рамками, стыдливо прячась в оборках некоторой недосказанности. Ни один из мастеров словесности, будь то Иван Тургенев или граф Толстой даже не упоминали в своих произведениях подробностей того, как посещали уборную действующие лица их романов и повестей, как мастырили над парашами свои жопы и давили в исступлении густые катяхи все эти Печорины, Безухины и Чацкие, как трудилась над очком в минуты вынужденного одиночества Екатерина из повести Островского "Гроза", или как дристал за конюшней Е.Онегин, вкусив на званом обеде в Петергофе некондиционного бламанже...

У меня всё будет иначе, решил я в том далёком сентябре, гуляя по разморённой от полуденного солнца набережной Круазет и грызя из бумажного пакетика дымящиеся каштаны. У меня всё будет взаправду, как есть - без этих их ханжеских изъянов и пуританских упущений, где о сокровенном не то чтобы украдкой - а вообще никак. Но и в то же время без прикрас, вот как будет у меня, думал я.

А мой лирический герой тогда как раз тоже шёл по той набережной, но чуть поодаль, шёл, выуживая узловатыми пальцами из жестяной банки разноцветные монпансье и одну за одной отправляя их в рот. На нём был клетчатый пиджак с такими нарочно нашитыми на локтях чёрными хуйнями, льняные штаны и широкополая фетровая шляпа с муаровой лентой. Сандалии бежевого оттенка ритмично цокали по брусчатке, а сам герой поводил направо и налево своими хищными глазами, то и дело ухмылялся себе в густые, соломенного цвета усы.

Экий ты, брат, формазонище - подумалось мне в тот момент. Сколько в тебе вальяжности и самодовольного лоску. Будто сам чёрт тебе не брат! А ну ка, давай последим, понаблюдаем за тобой - куда ты двинешься дальше со своими карамельками?

Герой двинулся дальше по мощёной мостовой небольшой улочки, на которую мы свернули с набережной. Улочка была в целом ничем не примечательной, не считая расставленных тут и там красочных вешалок с флажками и вымпелами в честь неизвестных мне событий. Ну да то хуйня.

Я обратил внимание на одно из окон на уровне третьего этажа, и, будучи проницательным литератором вмиг постиг происходящее за окнами этой квартирки.

А происходило там нечто, что не вполне часто происходит в разного рода квартирках на третьем этаже. Хотя кАк знать, как знать. Во многих ли из них мне доводилось бывать? Конкретно в той происходило вот что: небольшая компания пидарасов проводила там в тот день свой досуг. Пидарасы выпивали, закусывали, поёбывались, как водится, в попец, после чего снова закусывали и опять выпивали. Возможно, при этом пидарасы употребляли и наркотические вещества, но мы не будем тут вдаваться в такие подробности чтобы не уходить от основной линии повествования.

В какой-то момент один из пидарасов по имени, вероятнее всего, жанпьер, решил покурить в окно и, отодвинув горшок с геранью, примостил свои натруженные булки на подоконнике. Свесившись немного вниз он оглядел улицу и увидел какого-то чувака, который шёл по мостовой огибая расставленные тут и там вешалки с вымпелами и грызя разноцветные леденцы. Жанпьеру вздумалось подшутить над незнакомцем и он окликнул его, болтая в воздухе только что прикуренной сигаретой галуаз.

- Эй, месье! Не желаете ли фруктового пуншу?

А надо заметить, что в этот момент случилось как раз то, что должно было случиться, только не было заранее известно когда.

Главгерой захотел срать.

Если бы я знал что такое произойдёт прямо вот в эти минуты, то силой своего воображения выдумал бы на этой улочке уютное кафе с круассанами и санузлом, или же просто тенистую изгородь из кустов, по примеру того, что можно было наблюдать в кинокартине лабиринт. Но только хуй, всей моей творческой энергии в тот день только и хватило на леденцы, хуй пойми откуда взявшиеся вешалки и этих ахтунгов на досуге. Далее я был уже не властен над событиями и поэтому они захватили меня, а следом и героя с силой лёгкого тропического урагана в отдельно взятом кишечнике.

Месье вполне вероятно что не желал фруктового пуншу, но желание срать, которое возникло в одну секунду, оказалось столь лютым и всепоглощающим, что он вмиг принял решение отозваться на приглашение и посетить ещё неведомую ему территорию с вполне конкретной целью. А там и пуншу наебнуть, хули.

- О да, это было бы весьма уместно, - отозвался он, глядя на сидящего на подоконнике щуплого французика.

- Так поднимайтесь к нам да отведайте! – сказал французик с характерной интонацией, которая более опытному пассажиру с головой выдала бы затаившуюся за ней заднюю мысль.

Пулей влетев в подъезд, Главгерой поднялся по лестнице и прошмыгнул в гостеприимно раскрытую дверь. От его внимания не ускользнули несколько полуодетых типов, которые встретили его в прихожей.

- Простите, господа, где у вас тут сортир? – спросил главгерой?

Один из типов, решив что гость решил не тратить время на мелкобуржуазные приличия, показал на приоткрытую дверцу, за которой слышалось бульканье.

На ходу расстёгивая штаны, герой вскочил в комнату и разворачиваясь на 180 и попутно спуская свои льняные брюки хлопнулся на прохладный фаянсовый предмет сантехнического обихода.

Ахтунги в прихожей в недоумении переглянулись, когда из-за приоткрытой двери к бульканью добавился звук смачного пердка, а за ним ещё один и ещё. Один из них, тот который жанпьер, повертел в руках большой бокал с пуншем, и, услышав очередную жопную трель растерянно пригубил розовой жидкости и пожал плечами.

Я, как начинающий литератор и мастер художественного вымысла, уже давно перестал принимать участие в этом творческом этюде и упиздил обратно в сторону набережной и тёплого моря чтобы там в одиночестве собраться с мыслями. Пристроившись за столиком уличного кафе, я заказал бутылку Shateau de Malesan и вытащил блокнот. Собрав из последних сил остатки воображения и творческой энергии, я начал строчить на разлинованной бумаге убористые строчки.

Тем временем в квартире что на третьем этаже на соседней улице, из санузла неслись уже не трели, а мощные прерывистые звуки исторгаемых продуктов пищеварения в сочетании с ацким свистом, сопровождающим выход попутного газа. Краем разума главгерой осознавал, что ещё немного и всё будет кончено, и поэтому напирал всё больше и сильней, хлопая себя по ляжкам, рыча в усы и скаля ровные ряды прокуренных зубов.

Ахтунги за приоткрытой дверью были восхищены и подавлены одновременно. Вероятно, им подумалось, что… Впрочем я не имею ни малейшего желания проникать меркнущим лучом своего воображения в то что им там подумалось – да и некомпетентен я в тех вопросах. Одно можно сказать точно – они были реально в ахуе, и ахуй этот был крайне многогранен.

Когда импозантный господин в клетчатом пиджаке с такими нарочно нашитыми на локтях чёрными хуйнями, в льняных штанах и широкополой фетровой шляпе с муаровой лентой стыдливо вышел в прихожую и бочком-бочком, огибая гостеприимных хозяев прошмыгнул к дверям, они даже не пошевелились. И лишь один из них, что с пуншем, то и дело прикладывался к бокалу, который хотел было сначала предложить этому удивительному гостю. Гость тем временем выскочил из подъезда и стуча тапками энергично направился дальше – туда куда я ещё не придумал, да и хуй с ним.

Когда же охуевшие ахтунги заглянули в отхожее место, их вниманию предстало до краёв наполненное в меру густыми, ещё дымящимся фекалиями биде, смятые обрывки вчерашнего номера Паризьен с характерными размазными следами, да жестяная баночка из-под разноцветных монпансье, которую удивительный гость позабыл на крышке унитаза.