Так случилось, что пришлось мне применить своё служебное рвение в ста километрах от областного центра. Обычная свиноферма, попавшая в сферу интересов барина, попала тако же и в чёрные списки у местной голытьбы. Не сошлись, стало быть, характерами.

Выехал из дому, когда на востоке только порозовело. Дел до чёртовой матери, а день не резиновый. Понужаю свою железную скотинку. Во рту неизменная мальборина, из динамика кэдэшника красиво надрываясь и по-импортному картавя пугает первозданную тишину Эдит Пиаф, со своей «Нет, я не жалею ни о чём». Трасса, эта извечная суицидница, молчком бросается под колёса автомобиля. В душе умиротворение.

Так что же у нас происходит на дальнем посту, в колхозе с красивым, но ни черта не романтичным названием «Грязь»? Исходя из доклада и.о. председателя фермерского хозяйства, господина Вахромеева, с недавних пор с фермы начали пропадать хрюшки. То одной не досчитаются работницы, то другой. Но чаша терпения вышла из берегов, когда в одну ночь с фермы в неизвестном направлении ушли сразу семеро молодых, садичного возраста поросят. Если бы семеро козлят, то понятно, бухать ушли, а тут…. Ну что ж, как говорят в кино, - разберёмся и сурово накажем, кого попало.

Спустившись с горки, попадаю в ситуацию. Дорога перекрыта, а впереди меня колонна, примерно в полтораста машин. Авария, причём значительная. Водитель автобуса несправился с управлением, и на мокром спуске его «танк» понесло боком. На беду, под удар стальной громады попал не «запорожец» и не «жучка» какая-нибудь, а простой отечественный КРАЗ. Итог, восемь трупов и человек двадцать ранеными. Автобус лежит на боку, вокруг него суетятся люди и гаишники. Ждут технику.

Выхожу из салона, подкуриваю у водителя передней машины и, разговорившись, узнаю, что километрах в пяти, если возвращаться, есть объезд. Вот только не всегда он проходим. - Ну, так попробуем ли чё ли? – спрашивает меня собеседник.
- У меня баба пробовала два раза и оба раза родила, - не очень учтиво отвечаю я, и мужик, тявкнув для приличия, исчезает в недрах Лендровера. Хорошо ему на таком бульдозере, а я на «пятнашке». Как быть?

Минут десять тупо курю, провожаю унылым взглядом уехавшего проводника и, наконец, принимаю решение. Семь бед, один ответ. По коням! Действительно, вёрст через пять вижу грунтовку, ныряющую в сень деревьев. Вроде бы сухо? Ну, мне, как охраннику долго думать противопоказано, а по сему начинаю собственно ехать. А ничего, если не разгоняться, то так лет за двадцать можно и до Парижу дошкандыбать. Двигаюсь прилично, порядка сорока км. в час. Птицы в вышине орут от счастья так, что хочется самому раздеться догола, залезть на ветку и спеть что-нибудь типа «Пусть всегда будет солнце». Представляю эту картину и начинаю ржать, як угорелый, и как оказалось зря и преждевременно.

Хлопок и машину начинает стаскивать в кювет. Бью по тормозам, борюсь с баранкой. Баранка побеждает, и я вместе с машиной принимаю нештатное положение. В том смысле, что машина заваливается на бок, а я лежу в ней кверху задницей и хохочу. Понимаю, что и ситуация и поведение явно дебильные, а потому ржу громче и отчётливее.

Наконец с грехом пополам вылажу из своей несчастной таратайки и прицениваюсь на предмет ущерба. Запредельного ничего, рваное колесо и бочину в покраску, но машина лежит так, что в одиночку перевернуть её не может быть и речи. Вспоминаю товарища Архимеда, его вороты, блоки и рычаги. Ищу вагу, с целью убедиться в правоте грека. Минут через двадцать надсадного пыхтения, замяв часть крыши своей подружки, понимаю какое же чмо был тот Архимед. Бросаю ненужную вагу и, выбрав полянку покрасивее, возлегаю на неё с сигаретой в зубах.

По небу плывут облака, велика вероятность, что кучевые, а я анализирую создавшийся коллапс. До трассы примерно вёрст семнадцать-двадцать, до искомого населённого пункта примерно тридцать. Попал, как кур в ощип! Думай крокодил, думай! А собственно о чём тут думать? Лежать надо, или идти на трассу. Лежать приятнее, а идти полезней. Вот же блин альтернатива…

Наконец, когда я, оглохнув от скрежета собственных мозгов-рудиментов, начинаю засыпать, ветерок доносит до меня голоса. Тоненький девчоночий и басовитый, не подлежащий классификации. Со щелчком открываю глаза, и, привстав на локтях, вижу картину. Между тёплых, прогретых солнышком берёзок идёт девочка-подросток, лубочная вся такая, в сарафанчике. Прямо сейчас из-за осинки выскочит придурошный Аника-воин с ассагаем. А за девчонкой, как щенок на верёвочке понуро плетётся здоровеннейший бык. Откуда узнал, что бык? Ну, вон же висит…

А девочка, поравнявшись со мной, изумлённо смотрит на перевёрнутое авто, на меня загорающего и говорит: - Добрый день, могу ли я вам чем-нибудь помочь? Не требуется ли вам медицинская помощь?
Если бы она сказала «ли ко чё» или бык попросил закурить, то я, пожалуй, удивился бы меньше. Но это «добрый день» итд, выбивают меня из колеи.
А девчонка, вернее всего по степени раззявленности моего рта догадывается о моих мыслях и, расхохотавшись, говорит: - Я в Перми живу, у Горьковского сада, а сюда к бабуле приезжаю на всё лето.

Деду с бабкой помогаю по хозяйству. Дед пообещал, если всё получится, то он к осени мне компьютер купит. Уже у всех в классе есть, а мы с мамой вдвоём живём, и пока нет возможности. А так хочется. И у соседей Интернет есть, значит и нам можно провести.
Говорю девчонке: - Получится Иришка. Не может не получиться. Ещё с тобой в аське пообщаемся.
- Вы, как очарованный странник, - ни к селу, ни к городу сообщает мне девчонка, и улыбается с хитринкой.

Из последующего опросника выясняю, что девчушка живёт у деда с бабкой, в небольшом, дворов на пять хуторке. А от них до «Грязи» напрямки оказывается всего три километра. До хуторка то же примерно версты три, и я, поддавшись на уговоры землячки, принимаю решение.
Идём к деду на предмет лошади, дабы перевернуть моего расковавшегося мустанга. По дороге Иришка, рассказывает мне, как здоровски у бабули с дедом. Какая умная у них лошадь Орлуша и как классно, что дед купил где-то по случаю семерых молоденьких поросят!

В этом месте я делаю профессиональную стойку, но, не подав виду, спрашиваю Иришку: - И много у деда в хозяйстве скотины? На что голубоглазка пускается в пространные рассуждения о дефиците кормов и тд, но я не слушаю, я уже работаю.
Так в светских беседах мы незаметно подходим к месту назначения. Бык, временами обнюхивая моё плечо, трусит сзади.

Хуторок представляет собой пяток избушек и небольшой конный двор, на котором в ожидании техногенной катастрофы лениво перефыркиваются пяток «аргамаков» местного производства. У крайней избы на лавочке сидит ещё крепкий старикан, с мордой проныры. Рядом с ним лежит пачка Беломора, из которой дед забивает самокрутку. На моё приветствие абориген угрюмо кивает головой и вежливо спрашивает: - Какого хрена надыть?

Ну, такой вежливостью нас не прошибёшь. И по круче встречали. Не торопясь с ответом, разглядываю старика пристальным, Агатокристевским взглядом. Веко на ползрачка, как в подворотне учили, окурок гоняю во рту из угла в угол. Девочка Иришка уходит в дом и это радует. Такие васильковые невинные глазки должны видеть только солнышко и ромашки на лугу.

Старикан, кулацкая морда, начинает заметно нервничать. Уже неоднократно облизывает губы. Пошёл процесс. А я, дабы закрепить успех, говорю: - Сам отдашь, или понятых приглашать?
Старый пень тушуется и спрашивает ни к селу, ни к городу: - А не в курсах сынок, почём нынче баррель на мировом рынке?
И тут же без всякого перехода: - Меня посадят или как?
- Знамо дело посадят, - начинаю я злиться. – Семь поросят, за каждого по году, итого двенадцать лет.

- Как же двенадцать? – торгуется воровайка, - ежели всего семь.
- А так же, старый засранец, - тихонько радуюсь я. – Семь за животинок и пятёрка за рецидив. Небось, не забыл молодость лихую?
Тут я, конечно же, иду ва-банк, блефую скотским образом. И вдруг на тебе. Результат так сказать превзошёл все ожидания.
- За ту муку я уже отсидел пятнашку и по случаю кончины «друга всех колхозников», отпущен на все четыре.
- Это ты прокурору расскажешь, - говорю я, прикуривая новую цигарку.
- Сейчас мне семьдесят пять, дадут двенашку, и получится под девяносто. Однако не выйду, - рассуждает старик сам с собой. – Берите его хлопцы…

Начинаю работать. Тело с величайшим трудом переходит в гиперрежим. Но, как оказалось не достаточно быстро. Удар по башке и всё те же спирали, звёзды и кубики-рубики. Подставился Евлампий хренов…

Выныриваю из вечности медленно и аккуратно. Тело помнит все те многочисленные удары, полученные ранее, и по сему не торопится проститься с покоем. Наконец начинаю ощущать себя всего целиком. Свет, а его немного, всего лишь лучик, падает сверху. Поворачиваю голову, и на ум приходят Жилин с Костылиным. Два кореша, узника чеченских экстремистов первой кавказской кампании. При ближайшем и более подробном рассмотрении понимаю, что нахожусь в яме. И вернее всего выхода отсюда иного, чем по верёвке, нет.

Сверху слышатся голоса, далековато, но кое-что разбираю. В кишках холодеет, хочется сходить по большому.
- А я говорю, что его надо отпускать, - рычит молодой голос. – Мудаки, ишь чего удумали. Надо попробовать договориться. Поди-ка не железный, если дать денег, так может и отступится?
- А если не отступится? - вступает скрипучий кулацкий тенорок. – Если сразу стучать побежит? Что тогда? Я один свинок ночью на тракторной тележке перевозил. Вы засранцы чистенькими уйдёте, а мне на зоне подыхать?!

Голоса удаляются, а я пытаюсь анализировать ситуацию. Попал ты под замес Владимирыч. Опять попал! Эх, только бы выбраться. Завяжу с этим дерьмом, уйду напрочь в управдомы. На пенсию к едрене матери! Что за дикость, за каких-то поганых ухорылых в яму. Как шурави подстреленного. Каменный век, да и только…

На дворе смеркается, хочется жрать. Из угла моей двухметровой тюрьмы пахнет кислым. Ну, а что вы хотели? Не под себя же мне ходить. Сверху доносится скрип, деревянная ляда отодвигается и на фоне неба появляется маленькая головка.
- Дядя, ты живой? – слышу я детский театральный шепоток.
- Иришка! Живой я. Что там на верху?
- Дед с дядьками плохое надумали, не отпустят тебя. Я слышала, как дед сказал, что по ночи увезут тебя в заброшенную штольню…
Задумываюсь. А в голове опять те же Толстовские герои и девочка Дина.
- Иришка, верёвку найдёшь?
- Найду, - слышу я шёпот девчушки. – А ты можешь сделать так, чтобы никого не посадили в тюрьму?
- Попробую лапушка. Давай выручай!

Минут через пять ляда вновь отодвигается и в яму падает верёвка. Мгновение и я, пыхтя и отдуваясь, стою посреди двора, над старым высохшим колодцем, в коем и пребывал последние несколько часов. Иришка смотрит на меня и улыбается. Девчонке всего двенадцать-тринадцать лет, но смотрит уже почти взрослым взглядом. Я конечно не педофил, но девчонка чем-то возбуждает. Маленькая, но уже мудрая своей бабской сущностью Лолитка.

- Пойдёмте отсюда скорее, - говорит она. – Там дед с дядьями вашу машину пригнали.
Ликуя и благодаря своего покровителя Шиву Дестройера, шёпотом на цыпочках бегу за Иришкой. Вот она моя ласточка. Ну, щас мы посмотрим кто из нас здесь Дартаньян. Ишь, Павлика бля Морозова нашли суки!

Салон открыт, ключи зажигания на месте. Ныряю под сидение, где в специальной петле хранится старенький пошарпанный наган времён Отто Бисмарка. Мгновение и игрушка в руке. Взвожу курок и…вижу встревоженные васильковые глазки своей подружки.
- Не бойся милая, - говорю я. – Никто не пострадает. Слово даю! Просто нужно проставить все точки по своим местам. Где они, твои родственники-упыри?

Рывком распахиваю дверь, ведущую из тёмных сеней в избу. Вся троица, дед и два его сынка сидят за столом и пьют горькую. Ну, сейчас я вам подслащу засранцы! При моём Копперфилдовском появлении у кулаков начинают раззявливаться варежки, глаза естественно лезут туда, где им и положено быть в подобной ситуации.
- На пол суки, - надеюсь, что страшным голосом ору я, и стреляю в потолок.
Бандиты резко, как на учениях выполняют требование, и с грохотом занимают позицию «вспышка сверху».

- Ну, что суки в ботах, Макара Нагульнова нашли бля? – хорохорюсь я. Хотя прекрасно понимаю, что без Динки-Иришки сидел бы щас в яме и нюхал продукты своей суровой жизнедеятельности.
- Значит так скоты. Сегодня же ночью отвезёте то, что взяли обратно на ферму. Типа поросята с блядок вернулись. Бабло в доме есть? Отвечать старый козёл!

Дед вошкается на полу и повернув харю в мою сторону отвечает бздявым овечьим голоском: - Есть кормилец. Тыщ тридцать на чёрный день заныкано.
- Тащи сюда козляра, - реву я не своим голосом. – Быстро мразота!

Дед соскакивает, роется в сундуке стоящем в углу и, развернув тряпицу, добывает оттуда жидкую пачку тысячерублёвок, перехваченную резинкой.
- Давай сюда гандон, - рычу я. – Это компенсация.
Старик передаёт мне хрусты, а я заканчиваю поднадоевшую адвентуру.
- Теперь вяжи своих выблядков скот. Только крепче вяжи. Увижу лишнее движение и стреляю по ногам. И запомни, никто тебя не тронет, молись на внучку-умничку. Тема закрыта.

Через пять минут, оставив «бандеровцев» упакованными, я выхожу на улицу. Уже почти ночь, половинка луны взирает на меня с подозрением и опаской.
Из тени амбара выходи тоненькая фигурка.
- До свидания дядечка, - слышу я шёпот.
Горло перехватывает, и я хриплю непослушной глоткой: - Прощай моя спасительница. Нагибаюсь и целую бархатную, пахнущую цветами щёчку.
Завожу движок, и уже отъезжая слышу: - Прощайте, очарованный странник.

В городе загоняю свою раненную лошадку к костоправу с импортным именем Суджаят. Мастерская работает круглые сутки. Суджу оценивает ущерб и называет цифру в пятнадцать тысяч деревянных. Бьём по рукам, и я на дежурке, с таким же азерботом за рулём отбываю домой.

Вот и всё приключение. Поросята на месте, машина в затоне. На затылке шишка, дай бог не последняя. А на следующий день, отчитываясь перед шефом, предупреждаю его о «красном петухе» и молчании. Шеф посылает меня в п..ду, но остаётся доволен. Тем паче, что из колхоза поступает звонок, из которого ясно, что хрюшки чудесным образом вернулись в родные пенаты. Щёки румяные, настроение бодрое. Жрут и серют!

Затем я иду в ближайший компьютерный магазин. Покупаю двухъядерный «Samsung» со всеми наворотами и отправляю его по одному мне известному адресу. Внутри коробки лежит открытка с тремя развесёлыми поросятами. С тыльной стороны, которой написано фломастером. «Лучшей в мире женщине, от Очарованного Странника!»

24.04.08 г.  Е.Староверов.