Искусство – способ превращения объекта в артефакт.
(Тисакки Тарвенхаа)


Среди чердачного хлама оказался чемоданчик, всё нутро которого было забито мышиным кублом. Накусаная бумага, тряпьё, вата… Стреляная гильза от артиллерийского снаряда малого калибра, забитая чопом из деревянной чурки. О, Волька, ибн Алёша!
Вместо джинна - нож. Кожаные ножны, без затей. Прошиты по периметру и проклёпаны. Клинок чуть длинее ширины ладони, обух почти без изгиба. Лезвие заточено ровным клином, без порожка. На обеих щеках лезвия – долы, называемые в простонародье «кровостоками». В правой -  травлёная надпись «Tisakki Tarvenhaa». Рукоять из карелочки, с пяточным фиксатором.На ней инкрустация « S-N-S 1945».
Лучшая подруга финского парня. Аутентичная версия, не тронутая тюнингом тупорылых уголовников. Зимой сорокового её старшие сестры прилетали в советские шеи и заменяли сладкий сон Вечным для целых отрядов, танцуя по красноармейскому мясу. «Куукко» - так назывался этот нож у финнов.
Однажды соседка по даче мне говорит: «Помнишь Таню? Ну, целительница, которая меня от псориаза вылечила? Она хочет тебе что-то сказать.»
Таня говорила мало. Сказала, что я в гневе могу убить человека. Спросила, не бывает ли снов особенных.
- Бывает… Снится иногда одна и та же хрень. Будто две стрелы у меня в спине, и ничего поделать не могу. Изо рта кровь светлая, алая, и так больно… И ору от бессилия.
- Помечен… В следующий раз, как приснится, спроси «когда?» и узнаешь день своей смерти.

Мои предки умели убивать, и делали это. Прадед был знаменитым охотником. На войну попал с кичи и начинал в штрафбате. Закончил снайпером с Красной звездой. Умер на сто девятом году своей жизни, успев рассказать мне, что с ружьишком на медведя ходят два раза – первый и последний. Охотник должен уметь ножом (именно так говорил). Стаями охотиться – никогда зверя не поймешь. Он один и  ты один. Иной раз и потреплет, не без того. Дак и в том справедливость – ты же его жизни лишаешь, вот с тебя и плата…
Дед ушёл на войну молоденьким «младшеньким» под Орёл. Вернулся капитаном разведроты. Дивизия Шатилова – опального генерала, бравшего рейхстаг. Шатилов с дедом подружились после войны, встретившись в Крыму. И каждый год вместе ездили отдыхать. Дед рассказывал, как Шатилов кричал с пирса: «Трус!!!» одинокому купальщику.
- Смотри, Виталик, вон трус плавает. Он у Родины в чести – маршал, ебиёмать…
Из «котла» на танке съебался. Вся дивизия полегла, а он тут плавает, сука. А на бережку ждёт холуй с полотенцем – полковник ординарец. Как земля носит такую сволочь?...
Самый древний из известных моих пращуров получил титул графа Царства Польского за воинскую доблесть. Забавное у него имячко – Шелиха.
Потомку мирных хлебопашцев трудно понять то чувство, которое испытывает воин, держа в руке оружие. Последним владельцем моего ножа был человек, далёкий от войны. Лезвие правилось уж больно неумело. Ну да ничего – полечим…
Набор «правильных» камней, масло репейное и неделя жизни. Мой пуукко стал собой. Пора «крестить». Под налётом нашлось травление «ope», а слева уголок. Вот и имя, чему я не рад…
Поднял, блять, Горе, на свою голову…
Кент – рукопашник, инструктор, как-то по пьяни гундел:
- Лёха, если по-чеснаку, то когда  в руке врага нож, и эта рука знает, чё делать, то тебе делать надо ноги. Шансов уцелеть не дохуя. Все маваши-хуяши – до пизды, блять!
Один хуй завалит. А подготовить ножевого бойца можно за пару месяцев…
Горе всегда со мной. Я никому его не показываю, но, когда один, оно всегда в моей руке. Я им брился и закручивал шурупы, ел и надевал обувь, резал по дереву и отбивал горлышко у бутылок, не заморачиваясь отсутствием штопора.

Однажды оно меня упрекнуло в небрежноси – выскользнуло из руки и воткнулось в паркет, по дороге прошив мою ступню. Я не в обиде – имей уважение, барин…
На вечерине в харчевне парень показал мне «краба». Я хлопнул по ладони, а он мою заломил, и я рухнул. Нерасиво, блять! Тащу его наружу, «папесдеть»…
Пока я разговоры разговаривал, кто-то из его шалмана мне приехал справа в нос и отправил в кому. Когда свет зажёгся опять, я увидел три рыла, весьма притом довольных.
- Мы – осетины –вас всегда будем побеждать!
- Канеха, - говорю, - будете, особливо  ежели изподтишка да по соплям.
И головушкой пьяной – бах - ему в харю…Раз!
Опять летит слева, но я уже не тот, давешний. Горе в деснице, блять! Имею право – беспредел не я начинал. Нож встречает кулак, лёжа обушком на моём предплечьи… Так  воет свинья, когда её режут. Два! Горе взлетает по-испански, жалом наружу, из позиции «полшестого» на «двенадцать». Ухо летит на снег. Это «первому» не повезло… Меняю позицию и при развороте пробиваю бедро третьего. Хватается за дыру и разевает пасть для ора. Горе летит с «девяти» до «трёх» через щёки. Быть мальчику Гуимпленом…
Похоже, мои неприятности унаследованы и приумножены. Нос только жаль – поломан вдрызг.
После пил с опером. Армянин. Зверей притом люто ненавидит – прошёл все точки, начиная с Афгана.
- Я тебя нарыл. Но не сдам. Перо покажи, интересно.
- Выкинул. Ждал тебя.
- Ну, праильно… Одним глухарём больше. Ты обезьяне паховую артерию вскрыл – он теперь с Аллахом в нарды режется. Начисляй за упокой души…
Не быть мальчику Гуимпленом…
Счёт открыт. Но чувствую – Горе не для того со мной. Да и не расстались мы.
Новый год у сестры. Под утро мы сидим вдвоём – все давно сдохли, а у нас - «гены», блять.
Не помню, с какого перепугу я говорю: «Не ссы! Солдат ребёнка не обидит!».
- Никогда… Никогда не говори мне этой хуйни!
Я никогда никому не рассказывала… Помнишь, я перевелась в московский институт, а потом бросила? Мы снимали квартиру с подругой. Как-то к нам пришли пацаны. Ирка с ними была знакома. Какие-то бандюки. Нажрались, как свиньи. За старшого у них был здоровый такой лось с погремухой Болт. Этот Болт меня изнасиловал, держа нож на горле.
«Солдат ребёнка не обидит» - это он сказал. Перед тем…
А Ирку ебали втроём во все щели… Утром я уехала. Как Ирка, до сих пор не знаю…
Ну вот и сложилась мозаика.
Во сне две стрелы воткнулись мне в спину.
- Когда?!
- Ближайшее Рождество.
…………………………
…………………………
…………………………
……………..
Через неделю:
  Горе в левой движется против часовой. Около «двух» правая ладонь с поднятым локтем дошла в пятку и Горе по рукоять в черепе. И шапки не заметило…
Пусть патологи вынимают… Прощай, Горе!
…………………………
…………………………
…………………………
……………….
Умер дед. Разбирая хлам после похорон, нахожу “Zauer”. Семёрка, ординарная. В списках числится как утопленая на охоте. Клинок офицерский - беспонтовая шняга с претензией называться оружием.
А вот и бумеранг, блять!... Ручка из карелочки. «Tisakki Tarvenhaa»…
Здравствуй, Горе! Пошто опять ко мне?