Запоминайте нас, пока мы есть!
Ведь мы ещё на многое сгодимся.
Никто не знает, сколько мы продлимся,
А вот сейчас мы с вами, рядом, здесь.
Э.Асадов.

Старые продрогшие тополя замерли мокрые и неприветливые. В вершинах, там, где сплелись ветви и где вездесущие вороны устроили свои пристанища, шумел ветер. Пасмурный день, хмурый и нахохлившийся. Плачущее горемычное небо. Преддверие зимы, агония осени. Снег с дождём. Пелена, за которой…

Старик, чуть прихрамывая, шёл знакомым маршрутом. Пиджак с чужого плеча, брюки с пузырями на коленях. Древняя выцветшая рубашка, на бесполезном и выцветшем человеке. Человек-отработка. Вторсырьё.
Асфальтированная дорожка,  огибая памятники и надгробия, вывела его к знакомому месту. Всё, как и год, назад, ничего не изменилось. Разве, что памятник покосился, да кое-где краска облупилась. Надо бы в следующий раз подкрасить немного.

Старик присел на обитую клеёнкой лавочку, достал из пакета литровую банку с брагой и складной стаканчик. Налив на донышко мутной бормотухи, он плеснул на могильный холмик, затем наполнил стакан.

- Здравствуй  моя конопушка. Не ругайся, что папка долго не приходил. Ножки у меня отнимались. Пью ведь я сильно. Мамка ушла, тебя нет, Серёжка на Байкале, не пишет, не звонит.

Старик выпил до дна, закурил сигаретку. Девушка с фото улыбалась ему ласково и понимающе. В вершинах тополей ветер устроил перепалку с воронами, а старик слушал дочь…

- Старенький ты у меня папка стал, совсем старенький. Как же ты один то бедуешь? Кто тебе готовит, стирает? Ты бы хоть тётю Олю соседку попросил, она тебе поможет.
А мне пап очень холодно и одиноко. Никто не приходит, а я так по вас скучаю. Я к вам с дождиком приходила. Смотрела в окно, а дома пусто.

Взгляд старика провалился сквозь памятники и надгробия и ушёл в те бездумные дали, из которых к нам ночной порой являются курносые мальчишки и девчонки. Являются для того, чтобы разбередить душу и умчаться обратно, в иное…

Звонко стуча каблуками по умытому дождём асфальту, идут двое, он и она. Третий, маленький, но уже хитрый, как лиса, бежит-висит в середине, держась за родительские ладошки. А воздух пьяный от песен и музыки, от взлетающих шаров и бесшабашного вопля весны.



- А меня ведь в больницу уложили. Ноги то отнялись, вернее одна завредничала. Сказали, что от пьянки, а мне всё едино. Устал я доча, всё один да один. Когда уже «старушка» постучится? А в прошлом месяце у меня деньги у магазина отняли. Стукнули по башке, да и сбежали. Сорванцы, местные. Я одного то знаю, да в тюрьму его сажать не охота. Мамке его сказал во дворе, так она меня в психушку обещала отправить. Люди то злые стали. Так и сказала: - Я тебя старый алкаш в дурдом закатаю, чтобы на порядочных людей не клеветал.

- Эх, папка, папка. Ты только не плачь, не рви сердце. Ну, как же так получилось, что не уберегли мы тебя, одного оставили. Ты бы с тётей Олей сошёлся что ли? Она одинокая и ты один. Вместе-то век коротать проще и теплее. Мёрзну я папа…

Мутная слеза скатилась по щеке старика. Некогда сильные руки, теперь сморщенные и трясущиеся вновь наполнили стакан. Старик выпил, снова закурил. Несколько мокрых капель сорвались с ветвей и упали ему на макушку. Старик вздрогнул, пригладил давно не мытые и не чесаные лохмы. Кому мыть, для кого причёсывать. Люди говорят надо жить. А для кого? Если с уходом самых милых существ утеряна нить, пропал сам смысл существования. Жить для себя? А как это?

- Мне ведь доча многого не надо. Булка хлеба в день,  и ладно. Да и этого лишку. Я ведь жить то не хочу. Незачем. А помнишь, как мы с тобой ходили в зоопарк? Ты каталась на пони, кормила её морковкой. А потом мы ели мороженое на набережной и смотрели на пароходы. Доча, Христом богом тебя заклинаю, ну позови ты меня. Сердце исплакалось, а всё стучит и стучит маетное.

Старик вновь заплакал. Горькие слёзы проедали дорожки на запорошённом неприкаянностью лице. Слёзы утраты, слёзы безысходности, слёзы одиночества.

Старик закрыл банку, поставил её в сумку и, кряхтя, встал. Его глаза и глаза дочери встретились на краткий миг. Морщинистая рука смахнула горькую влагу.

- До свидания моя сладенькая, мой хороший. Моя ягодка маленькая. Я к тебе приду скоро. Ты только не плачь, видишь, я уже не плачу. Я тебя на ножке покатаю. Ты мамке привет передавай.

Старик, всё так же прихрамывая, пошёл по дорожке к выходу с погоста. Сгорбленный, потерявший всё самое дорогое на свете. Потерявший веру и солнце. На выходе толпа юнцов лет семнадцати. Пиво в руках, пиво в голове. Старик, сгорбившись ещё больше, краешком обошёл шумную компанию. Неожиданный окрик в спину заставил его вздрогнуть.
- Эй, батя! Помощь не нужна?
-Хорошие они всё-таки, хоть и шумные, - подумал старик поворачиваясь. Наполовину съеденная мороженка в вафельном стаканчике ударила его в щёку…

Человек утёрся рукавом, нахохлился, как обиженный воробей и пошёл дальше.
Вороний грай вперемешку с хохотом сопровождали его до самого выхода. Плакала природа, плакало небо. Тихонько, как раненая бездомная собака плакал пятидесятилетний старик.

20.10.07 г.  Е.Староверов.