Один мой знакомый (назовем его Андреем) влюбился в «Громовую Птицу»  с первого взгляда, когда увидел ее на обложке старого американского журнала. Несмотря на существенную разницу в возрасте – «Птица» родилась в 1955 году, на целых пятнадцать лет раньше Андрея, вызывающую чванливость (с ее подругами водили дружбу Элвис Пресли и Мерилин Монро), множество других препонов в виде границ, расстояний, общественных нравов и элементарную нехватку денег, Андрей твердо решил  добиваться поставленной цели.
    
На его счастье это была уже середина девяностых годов. То, что прежде считалось полуфантастической роскошью, доступной лишь подпольным миллионерам или отпрыскам партийных секретарей, становилось реальностью и для простых смертных, отличающихся, конечно, напористостью. Короче говоря, Андрей нашел-таки «Птицу». И не где-нибудь, а в практичной Германии, где подобного рода «девиц» из-за размеров, прожорливости и прихотливости не привечали даже в самый разгар моды на них. Но на сотню тысяч примерных бюргеров нашелся-таки разбитной Ганс. И «Птица» в начале шестидесятых перелетела из Детройта в славный город Кельн.

Трудно сказать, как долго она дразнила арийцев своим  откровенным, бесстыдно открытым верхом и чудовищных размеров задницей, на которой можно было плясать впятером. Известно только, что смерть ей прочили на свалке. Так оно, в общем бы, и случилось, если бы хозяин свалки не отвел «Птице» более-менее достойного среди железного хлама места и не укрыл бы от дождя и солнца. И он не прогадал, потому что получил от странного покупателя из России почти 20 тысяч дойчмарок - цену пусть не самого шикарного, но новенького западного автомобиля.

Увидеть «Птицу» и познакомиться с Андреем мне довелось пару лет  назад. Тогда была очередная попытка собрать под общую крышу  автораритетчиков, коих в Москве немало. Люди они безусловно разные. От любителей старины, держащих в ветхих гаражах уродливых каракатиц тридцатых годов, до коллекционеров бывших правительственных лимузинов, которые испытывают особый кайф от растерянности гаишников, столкнувшихся нос к носу с брежневским «членовозом».

Андрей не принадлежал ни к тем,  ни к другим, поскольку «Птица» не была для него  средством для самоутверждения или объектом для вкладывания денег. Разумеется, для него не было и речи о том, чтобы с кем-то объединяться, тем более делать «Птицу» достоянием общественности. Был случай, когда «Птицу» у Андрея просили для съемок какого-то клипа, предлагая неплохие деньги. Тщетно. Огромная холеная барышня кроваво-красного цвета с чудовищным хвостовым оперением и сдвоенными глазами, на которые надвинуты  неандертальские надбровные дуги, безвылазно стоит в просторном, хорошо освещенном ангаре, куда может войти только ее владелец. Исключения бывают. Но они носят несколько странноватый характер, как если б кто-то после настойчивых просьб согласился познакомить вас со своей тщательно оберегаемой супругой. По тону в голосе, едва уловимым жестам и полунамекам вы понимаете, что даже  поцеловать ручку дражайшей половине ни за что не удастся. Она как в музее - ограждена от чужих прикосновений если не цепочкой, обвитой черным бархатом, то уж наверняка непроницаемым стеклянным колпаком.
Кстати, поясню: речь идет о легендарном «Форде Тандербёрд» 1955 года. «Тандербёрд» переводится как «Буревестник», но Андрей упорно пользуется калькой с английского – «Громовая птица» -  и всё тут.

Все вышеописанное может показаться если не бредом, то уж по крайней мере уникальной патологией. Мужик просто свихнулся на автомобильной почве. Да вот незадача - нечто похожее может происходить и с женщинами, традиционно (во всяком случае в нашей стране) далекими от моторизованных экипажей.
Как-то раз  я познакомился с некой Мариной. Узнав, что я редактирую автомобильное издание, она рассказала мне свою историю. Вот как это примерно выглядело, если переложить ее рассказ на бумагу:

«То, что со мной происходит, трудно обозначить каким-то точным словом, хотя муж, посмеиваясь, называет это женской блажью. Когда-то давно, когда у нас был старенький «Запорожец» и муж все свободное время проводил с машиной, что-то в ней ремонтируя или просто наводя лоск, я откровенно говоря, ревновала его к этой груде ржавого железа. Потом мы купили «Жигули». Скандалы в семье превратились для нас в норму и дело шло к разводу. Но  однажды на пустынном шоссе муж усадил меня за руль. С тех пор желание тронуться с места, разогнаться, затормозить, развернуть  неуклюжую с виду коробку стало таким сильным, что ни уговоры мужа, ни запугивания и прочее, что обычно в таких случаях демонстрируют мужчины, не помогало. Так я стала заядлой автомобилисткой. Сама ухаживала за машиной, покупала запчасти, по мелочам ремонтировала.

Но со временем к своей машине я охладела. Не скажу, что она мне надоела. Просто казалась какой-то вяловатой, неудобной, шумной. Нужно ли говорить с какой завистью я посматривала на проносящиеся мимо иномарки! Хотя на таких авто ездить мне не приходилось, я каким-то чутьем угадывала, какие должно быть у них мощные моторы и в то же время ласкающий комфорт в салоне. Одно только ощущение мягкой и послушной педали газа, чутко реагирующей на малейшее прикосновение, захватывало дух и заставляло учащенно биться сердцу... Словом, «Жигули» ушли из моей жизни. После долгих прикидок, поисков и мучительного выбора я получила то, о чем мечтала. Во-первых, мой «Мицубиси Паджеро» был просто огромных размеров. Эдакий слон с прытью молодого жеребца, которому все равно где ехать - по шоссе или разбитому проселку. Он одинаково лихо молотил асфальт и буераки, лез в самую непролазную грязь и вброд одолевал неглубокие речушки. Он срывался с места так, что визжали все четыре колеса, а меня вдавливало в водительское кресло до хруста в костях и дрожи в коленях. Внутри он был тих, ласков, тепл и приветлив. Пряно попахивал кожей и беспрекословно подчинялся любой команде. Я нередко ощущала его, словно мужчину. В первую же зиму он спас мне жизнь. Когда в гололед у Триумфальной арки беспомощно вертящиеся машины мяли друг другу бока, он чинно остановился и так же чинно проследовал потом по дороге, на которой не то что машине - человеку трудно было удержаться на ногах.

А летом его украли. Поверите ли, нисколько не жалко было потраченных денег. Что - деньги? В конце концов поднатужившись можно было, наверное, купить такую же машину. Но я знаю теперь точно, что потеряла нечто большее, чем просто автомобиль. Когда мы были вместе - а это почти все свободное время, по надобности и без таковой, - я испытывала, пожалуй, самые сильные чувства, вызвать которые теперь никто не в состоянии. Понимаю, что это не совсем нормально. На недостаток ласки и внимания в семье, душевности супруга (ведь это он познакомил меня с машиной) пожаловаться не могу. Вместе с тем ощущение, что меня лишили в жизни самого главного, не притупилось и по сей день...»

Вот такая история., в которой я, например, склонен увидеть уже тенденцию. Ведь наш, российский, человек пока, увы, не обремененный деньгами на нормальную машину, но уже познавший иномарку, наверняка понимает, что там, где производят настоящие автомобили, назревает очередная сексуальная революция.

Первый и самый значительный ее всплеск, как известно, пришелся на пятидесятые и шестидесятые годы, когда по «случайному совпадению» в Америке и в струшке-Европе в автомобилестроении наметилась совершенно новая тенденция. Да, эта штука на четырех колесах перестала быть привилегией избранных, превратившись в массовую и незаменимую вещь. А посему всякий автогигант (за исключением, быть может, «Порше») принялся на свой лад кроить кузова и придавать автомобилю формы. По какой-то странной закономерности изыски дизайнеров пошли параллельным курсом.  При внешней громоздкости, кузова большинства моделей обладали ярко выраженной стремительностью, боковой округлостью и чрезвычайным обилием хрома. Энергетическим кризисом тогда еще не пахло, поэтому в чрево «Кадиллаков», «Тандербёрдов» и «Олдсмобилов» ставили чуть ли не авиационные моторы, которые способны были разгорячить самые замшелые сердца.

Человечество с невероятным жаром неслось к сексуальной разрядке.

Ее пик пришелся, в основном, на семидесятые годы. Яркая и вызывающая внешность авто не способна была уже пробудить каких-либо эмоций. На смену разухабистости пришла утилитарность: чем проще и меньше, тем лучше и удобней. Плоские и угловатые хэтчбэки и универсалы, заостренные однообъемники и простоватые седаны символизировали покой и умиротворение, стремление к семейным делам и очень умеренный секс.  Последние два десятилетия ознаменованы, судя по всему,  попытками  вновь придать автомобилю «пол». Одни только названия способны растопить любое мужское (и только ли мужское?) сердце. Вы только прислушайтесь: «Нексия», «Импреза», «Карина», «Ксантия», «Вектра», «Легаси», «Люмина»… Наверное, не только автофил, но и любой другой, знакомый со строением человеческого тела, уловит в нынешних автомобильных формах что-то от женщины (массивный округлый задок, плавно переходящий в стать) и что-то от мужчины (могучий торс боковин, норовистая кургузость передка). Хотя, конечно,  не только во внешности дело. Когда очаровательную Александру Пруггер, незамужнюю представительницу Баварского автомобильного концерна,  спросили о мужском идеале, она похлопала по кузову своего новенького «БМВ» седьмой серии: «Мужчина должен быть таким, как эта машина: непритязательным снаружи, без внешних украшений, но с богатым внутренним содержанием».
Правда, этот «БМВ» у Александры вскоре угнали.
.