Названия лекарств изменены, сложные медицинские термины опущены.

       - Ну, что, Наташа, скучаешь? – В медсестринскую заходит моя сменщица, Люба. Она стряхивает снег с норковой шубы, поправляет кулон с брюликом. Мне на такой за год не заработать. В реанимационное отделение токсикологии я пришла два года назад, чтобы подработать в свободное от учёбы время. То есть ночью. Поначалу мне было непонятно, зачем работать медсестрой, если муж-бизнесмен привозит на работу на Лэнд-Крузере, а отдыхать возит на Канары. Как-то я спросила её об этом. «Да скучно мне дома сидеть. Салоны все эти, маникюры-педикюры… Экстрима не хватает. А на работе его – по уши. Вот и работаю.»

       Вначале дежурство не обещало никаких сюрпризов. Новые больные накануне не поступали, а те, что были, как говорят доктора, «тяжёлые, но стабильные».  Веселье началось где-то около часа.
Сначала доставили нарка. Его трясло, он часто и шумно дышал и беспрерывно пытался облизнуть растрескавшиеся губы сухим как тёрка языком. Мельком бросив взгляд на его руки, я поняла, что без бабочки не обойтись. Бабочка – приспособление, позволяющее подколоться к подключичной вене. Я поставила систему без особого, в общем-то труда, предупредила его, чтобы не шевелился, и собралась уже выйти из палаты, но… Чёрт, как же я забыла б этом! Анализ крови. При поступлении больного обязательно надо брать анализ крови. Причём из вены. Матерюсь про себя. Как я буду брать кровь из вены у этого исколотого уёбища, на котором нет живого места от дорожек? Из какой вены?! Я ещё раз тоскливо осмотрела его локтевые сгибы. Здесь ловить вообще нечего. Тыльные стороны ладоней. Та же хуйня. Стоп! А это у нас что? Одинокая голубенькая венка недоверчиво проступает под кожей. Прости, милая, но именно тебя и будем колоть – не свою же кровь мне за него сдавать. Венка маленькая, она извивается, прячется, ускользает от иглы. У меня ничего не получается. Проходит пять минут, десять. Я вспотела, прядь волос выбилась из-под колпака и прилипла ко лбу. Шприц в моих вспотевших пальцах становится скользким. У меня ни хуя не выходит. Я начинаю психовать и уже не переставая, правда пока сквозь зубы, бормочу о своей профессиональной ненависти к наркоманам и полнейшей нецелесообразности оказания им медицинской помощи любого вида. И тут нарк, который до этого не проявлял никаких признаков жизни, судорожно сглотнул и хрипло прошептал:
       - Хочешь, наберу?
       Это прозвучало так неожиданно, что я вздрогнула и уставилась на него. Чего там бормочет этот… Может, мне послышалось? Но он вполне осмысленно посмотрел на меня и повторил:
       - Давай шприц, наберу. Тебе какая кровь нужна, тёмная или алая?
       - Тёмная, – охуев от вопроса, я пытаюсь сообразить, что за алую кровь он имеет в виду. Артериальную, что ли?  Как?!
      Нарк протягивает руку и берёт у меня шприц. Отдёргивает прикрывающую его простынку и стягивает трусы, не стесняясь обнажить передо мной то, что принято называть мужским достоинством. Кое-как искорячившись на кровати, умудрившись не вырвать подключичку, он щупает что-то у себя между ног, застывает. Взглянув на его руку, я вижу, куда он вводит иглу и замираю на полувздохе. Несмотря на кой-какой опыт, я ни за что не решилась бы набирать кровь из вены в паху. Там находится нервно-сосудистый пучок – артерия, вена, срединный нерв. Попадёшь не туда – и всё, пиздец. Попадёшь в артерию – артериальное кровотечение. Пусть даже небольшое. При артериальном кровотечении из бедренной артерии столб крови иногда достигает полутора метров. Человек может истечь кровью за несколько минут. Попадёшь в срединный нерв… Последствия могут быть самыми разными, вплоть до паралича конечности на всю оставшуюся жизнь. У меня перед глазами проносятся нежизнерадостные картинки из учебников. Я не дышу. Я даже не сразу выхожу из ступора, когда он протягивает мне наполненный тёмной кровью шприц. Бля!… вот это класс! Сбегав за смоченной в спирту ваткой, я на всякий случай ещё раз проверяю систему и уже на выходе из палаты, обернувшись, бросаю «спасибо».

       А потом привезли эту женщину со сказочным именем - Марфа. Диагноз: Отравление суррогатами алкоголя. Муж, приехавший вместе с ней на «скорой», мял в руках кроличью шапку времён своей молодости: «Соседка пригласила… На именины… Всем-то с одной бутылки налили, а Марфетке моей и не хватило, пришлось другý открывать… А там водка, видать, палёная была… Она у меня водку-то вообще не уважат, красненьку тока, и то по праздникам… Ей и поплошало… Поможете, а?» Я сразу поняла, что Марфа – тяжёлая. На всякий случай сбегала в отделение за дежурившей там медсестрой Светой, чтобы помогла если что. В отделении работы по-любому меньше, чем в реанимации. Поставила капельницу. Вот уж вены – сказка! Не то что у нарка поганого. И сама женщина из тех, про кого говорят «русская красавица». Сколько ей? Тридцать четыре? Золотистая коса, отделавшись наконец от последней постылой шпильки, свешивается с кровати и касается пола. Автоматически выполняя свою работу, я думаю о своём. На хера она пила эту палёную водку? Раз есть муж, наверняка есть и дети. А теперь - выживет ли? Да ладно, вытащим. Организм сильный, вытянет. Самое странное, что Марфа – в сознании. Время от времени она открывает глаза совершенно неземного какого-то бирюзового цвета, пытается сфокусировать на чём-нибудь взгляд, и что-то бормочет. Её сбивчивый шёпот становится всё громче и вот я уже могу разобрать отдельные фразы: «Девочки… Помогите мне… Агите… ня же… У меня же дети …маленькие… без меня… гите, родненькие…»
Она всё понимает, раз к нам обращается! Ну, тогда тем более вытянет! Я уже собираюсь облегчённо вздохнуть, но тут Света поворачивается ко мне и я вижу её перекошенное от ужаса лицо: «Наташка!!! У неё давление… У неё давление на нуле!!!»
Я врываюсь в ординаторскую, не постучавшись.
       - Игорь Петрович! Там! Больная! Новенькая, Петрова! У неё…
       - Да сядь ты, Наташа, не мельтеши.
       Мне очень нравится этот доктор. Он не считает ниже своего достоинства помочь медсестре перевернуть или перенести тяжёлого больного или поставить катетер. С другой стороны, никаких случайных прикосновений, полувздохов, намёков на мужское одиночество. Хорошие профессиональные отношения. Поэтому я стараюсь попасть именно в его смену. Но сейчас… Голос врача сух и неприятен, он почему-то не смотрит мне в глаза, и я не сразу замечаю, что в ординаторской накурено, что строжайше запрещено. Я в недоумении останавливаюсь у двери, прихуевшая от необычного поведения доктора. Он тушит окурок и наконец поднимает на меня глаза:
       - Она умирает. От почечно-печёночной недостаточности.
       - Но…
       - Нужны растворы. У нас их нет. А главное, нужен фанидин. Сколько он стоит, знаешь?
       - Но… Она же… даже не в коме. А если в хирургию позвонить? Может, у них есть?
       - В хирургию, говоришь? – врач криво усмехается и я только сейчас вижу, что каждое слово он выдавливает из себя так, как будто у него болят все зубы разом. – Можно и в хирургию. – Он снова замолкает и отворачивается.
       Мне хочется кричать, хочется схватить его за воротник накрахмаленного халата и трясти, чтобы он наконец начал что-нибудь делать – позвонил в хирургию или хотя бы встал и пошёл посмотреть больную. Пусть он начнёт делать хоть что-нибудь, чтобы спасти несчастную молодую женщину, умирающую у нас в отделении, а не стоит тут ебучим ни на что неспособным пнём.
       - Я обзвонил все отделения в нашей больнице. И все больницы в городе. Нигде ничего.
       - Но… Игорь Петрович!!! А родственники?
       - Ты видела её мужа? Думаешь, у него есть деньги на это лекарство? Говорил я с ним. Ничего. Твердит, что даст какую-то телеграмму и ему пришлют деньги. Какая… телеграмма?! Ей осталось несколько часов. Иди, Наташа. Капайте ей, что есть. Но спасти её мы всё равно не сможем.
        Я возвращаюсь к больной. Марфа с широко открытыми глазами продолжает что-то бормотать. Светка уже на грани истерики.
       - Наташка, у неё же давление на нуле!!! Почему она … в сознании?!
       Я не раз видела смерть. Умирали молодые парни от передоза, умирали люди постарше, отравившись некачественной водкой. Как-то раз умерла целая семья – бабушка, перепутав баночки, посолила суп селитрой. Но все они умирали молча. Уходили в кому и… Как говорится, оттуда не возвращаются. А Марфа была в сознании. Она просила помочь ей, звала мужа, твердила про детей. Так настырно цепляться за жизнь может только русская баба, у которой остаются маленькие дети и непутёвый муж. Я впервые видела, чтобы человек с таким давлением был в сознании. Её сбивчивый шёпот то затихал, то становился громче. Мы вытирали испарину с её лба, поправляли простыни, проверяли систему… и ничем, ни-чем не могли ей помочь. Несколько раз заходил врач, задавал какие-то вопросы, давал указания, но по глухой безысходности в его взгляде я понимала, - ничего. И когда Марфа наконец затихла, какое-то циничное облегчение, как кусок льда с неровными краями, опустилось мне в район солнечного сплетения. Взглянув на чёрные потоки у Светки под глазами, я только и подумала, что хорошо иметь водостойкую тушь.

       Я тупо смотрела на часы и ждала конца смены. Ни о чём думать я не могла. Но уже под утро доставили мужчину с настойчивой просьбой вывести из запоя. Родственник кого-то из докторов. Что ж, не в первый раз. Мужчина был вялым и покорным, - сам разделся, лёг, протянул руку для системы. Придвигая к кровати стойку для растворов, увидела прицепившийся к ней длинный золотистый волос. У меня потемнело в глазах. Ощущение, будто я попыталась проглотить раскалённый уголь, который застрял в горле. Внезапно вспотевшими пальцами я стряхнула волос со стойки. Но он тут же прилип к моей влажной ладони и никак не хотел падать на пол, совсем так же, как его хозяйка не хотела умирать. Кое-как избавившись от непрошеного напоминания, я торопливо ввела иглу в вену запойному. Уйти, быстрей уйти отсюда и тихо пореветь в медсестринской. И уже выходя из палаты, я вздрогнула от какого-то звериного рыка. Обернувшись, вначале даже не сообразила, в чём дело. Тихий запойный, которому я минуту назад поставила систему, поднялся с кровати. Глаза налились кровью. «Убью!» Так, ясно. Затяжелел дяденька. Надо снова уложить его и, наверное, привязать, как обычно поступают с буйными. Я только открыла рот, чтобы рявкнуть на него, но не успела. «Убью-у-у-у-у!!!» И прежде чем я успела что-нибудь сообразить, он вырвал из вены капельницу, схватил стойку и бросился на меня. Как в замедленном кино, я смотрела на струю крови, хлынувшую из его вены, на упавшую со стойки и разбившуюся вдребезги бутылку с раствором и только когда стойка ударилась о стену совсем рядом с моей головой, чувство нереальности происходящего наконец покинуло меня. Я выскочила за дверь и побежала по коридору. Вначале промелькнула мысль, что это сейчас кончится, он упадёт или просто придёт в себя и остановится, но хриплые крики у меня за спиной и лязганье металлической стойки становились всё громче. Запоздало испугавшись, я побежала быстрее. «Убью!!!  Я освобожу от тебя… чело…вечество!» Бля, это уже не шутки. У мужика делирий. Алкогольный психоз. Белочка, то есть. Грохот стойки раздаётся совсем рядом. «Помогите!» Я бегу по слабо освещённым больничным коридорам, вопя от ужаса. Ноги скользят по кафельному полу. Шлёпки я где-то потеряла. Холодный, липкий страх ползёт по телу, сковывая движения. «Помогите!!!» Я не хочу умирать в двадцать лет! Я не хочу, чтобы какой-то алкаш раскроил мне череп стойкой для растворов! «Помогите!» Коридор передо мной раздваивается. Налево – кардиология. Направо – травма. Где-то в глубинах подсознания всплывает мысль, что в кардиологию нельзя, там сердечники, вдруг кто помрёт от сердечного приступа… Сворачиваю направо и только тут здравый смысл напоминает о себе. В кардиологии ординаторская совсем рядом, там бы услышали…Какого чёрта я думаю о больных, когда речь идёт о моей собственной жизни?! Не заметив выступ на полу, я запинаюсь и с размаху лечу на кафельный пол. Встать не успеваю. Успеваю только повернуться лицом к неизбежному. «Ааааа! Убью!!!» Он размахивается, но я успеваю увернуться. Как в фильмах про Джеки Чана. Оказывается, в жизни так тоже бывает. Стойка оглушительно грохочет рядом со мной. Мама! Мамочка! Мне бы только встать, я убегу! Я убегу! Он уже много крови потерял, должен же он когда-нибудь ослабнуть! Я пытаюсь ещё раз увернуться и … утыкаюсь в стену. Некуда уворачиваться. Всё. Не успею я убежать. «Помогите!!!» Это последнее, что услышал от меня мир. Жаль, что никто не отозвался. На лице алкаша торжествующая ухмылка. Он радостно замахивается стойкой, безмерно счастливый, что освободит наконец от меня человечество. Инстинктивно прикрываю лицо руками, хотя и понимаю, что бесполезно…

       Дальнейшее я помню как-то очень смутно. Помню, что так и не почувствовала удара, зато услышала какую-то возню. Боязливо открыв глаза (умирать с открытыми глазами страшно!), увидела двух мужиков - Игоря Петровича и реаниматолога из хирургии, которые скручивали руки алкашу капроновыми колготками. Оказывается, алкаш бежал за мной, а доктора – за ним. Помню, как все вместе искали потерянные мною шлёпки. Помню, как они заставляли меня пить разведённый спирт и заедать печеньем, оставшимся от ужина. И только после стакана (а может, и не одного) этого обжигающего рот жуткого пойла я смогла наконец выдохнуть и горячие потоки хлынули по моим щекам…

       - Скучаешь, говорю? – Люба улыбается, вся какая-то праздничная, как будто не на работу пришла, а на вечеринку.
       - Ску-чаю. – Я осторожно пробую слово на язык. За прошедшую ночь я как-то забыла, что оно означает.