Если задатся принципиальным вопросом, в чем различия между поэзией и прозой, то с точки зрения литературной критики или лингвистики, можно будет найти тысячи никому не нужных, формальных объяснений, ссылающихся на смысловой и эмоциональный контекст, на объем и ширину тематики, на степень свобод относительно грамматических правил или устойчивых смысловых выражений..., и на множество других, возможно весьма полезных для улучшения жизненого уровня лингвистов, но слишком запутанных для нормального человеческого восприятия понятий и категорий.
На эти темы безусловно написан уже не один десяток научных статей и книг, на тех языках, в которых понятия поэзия и проза не являются неделимым целым, а рифма не представляет собой одну из форм разговорной речи.  И не один десяток кропотливых, навеки погрязших в глубинах софизма литературознавцев, сделал свою блестательную карьеру на этом поприще, дав еще более запутанное  и абстрактное определение, обобщающее уже достаточно запутанные и абстрактые определения своих предшественников.  
При этом менее формальный  и в тоже время более весомый, стоящий у истоков данной проблемы вопрос, так и отсается без ответа. Чем же отличаются поэты и писатели?
Можно было бы конечно увлечься математической статистикой, и с головой окунувшись в биографичестие детали последних ста или тысячи лет, довольно четко выделить признаки принадлежности к той или инной группе: средняя продолжительность жизни, уровень благосостояния приходящийся на переиод творческого апогея, семейное положение, сексуальная ориентация, выдающиеся события эпохи и выдающиеся современники, употребление алкоголя или наркотиков, факт естественной смерти или самоубийства. При этом уже последние три позволили бы нам провести определенную закономерность. Но основной бедой этого подхода остается то, что выбор признаков не лишен нашего субъективизма, и каждый раз получая более ли менее неплохой статистический результат, мы не скрывая радости и квази естественного удивления, на самом деле видем лишь подтверждение своим ожиданиям, которые мы изночально вынашивали в глубине души, и соответсвенно которым выбирали и формулировали характеризующие признаки принадлежности.
Кроме того, подобный способ позволил бы с формальностью прикладной науки предписывать принадлежность к той или инной группе, сухо оперируя  набором биографических данных, а это могло бы погубить литературу, как и любую другую область творчества как таковую. К счастью ни творцы поэзии ни прозы, ни их почитатели никогда не уверовали бы в подобную теорию, и ее постигла бы таже участь, что и многие другие формальные теории, применяемые к сферам искуства, хотя это бы нисколько не помешало ее автору улучшить свое социальное положение.
Попробуем же разобратся во всем этом, не прибегая к истории и не не создавая из поэтов и писателей шаблонов и образов. Попробуем вообще отойти от них, как представителей той или иной эпохи, со всем проистекающим отсюда баластом фактов, постулатов и устоявшихся общественных мнений. Посмотрим на литературу через себя. Но не через себя счастливых или несчастных, понятых или брошенных, исчащих или наслождающихся, проектирующих свое прошлое через линзу настоящего на существующее в нашем воображении будущее. А скорее через себя, похожих на песок лежащий на побережье: песок вымываемый, песок впитывающий, песок перемешивающийся с илом и ракушками, песок ссыхающийся и трескающийся на солнце и т.д., тобеж песок все время подверженный воздействию сил природы, но при этом все время остающийся ни чем инным, как тем же самым песком, а главное не знающий всех преобразований и изменений, которым был подвержен в предыдущий момент.
Попробуем ответить на вопросы, почему не перенося поэзию как таковую, многие из нас всю жизнь с увлечением отдаются чтению прозы, и наоборот? Почему симпатию или антипатию к одному жанру часто легче и смелее аргументировать чем к какому либо другому? Почему некоторые из литературных течений  проще и приятнее обсуждать, а также советовать другим для прочтения? И почему определенные произведения заставляют нас долгое время находится под впечатлением, если мы вообще способны находится под таковым?
Ответы на все эти вопросы, возможно помогли бы нам разобраться в сущности поэзии и прозы. Но к сожалению все они попадают под категорию инидивидуального восприятия и делать на их основании обобщающии выводы было бы весьма сомнительно хотябы потому, что многие из нас на отрез не приемлют поэзию, при этом одни пробовали ее читать, другие же - изначально исключили ее из окружающего себя мира. Намного реже, но всеже возможно встретить людей интересующихся поэзией и не читающих прозу. И к сожалению наиболее многочисленную группу современников формируют инидивидумы не интересующиеся  ни первой, ни второй.
И все же мы намного чаще услышим от почитателей прозы о той или иной хорошей или плохой повести, чем от любителей поэзии о той или иной хорошей или плохой поэме. Но не потому, что быть посредственным писателем вероятно проще чем посредственным поэтом, о чем ярко свидейтельствуют тиражи и спектр выбора в книжных магазинах, а скорее по тойже самой причине, по которой неприглашенных, но желающих пойти в гости людей, всегда намного больше, чем приглашающих в гости, к ктороым никто не ходит. В чем аналогия? – поробуем разобратся.
Пэзия, способная побуждать в человеке одни из самые высоких и сильных чувств, остается вне его субъективного сознания. Защищенная тем, что принято называть лирикой, она не способна достаточно глубоко погрузится в глубину чужого «я», насколько бы сильные эмоции не вызывала бы она подчас. Не часто услышишь, что поэзия помогла зародиться очередному всеобщему человеческому безумию, подобному революции, духовному фанатизму, или терании. Настолько же редко, как и то, что поэзия подталкнула к самоубиийству отдельно взятого индивидума.
Для прозы же найдутся в истории весьма громкие и выразительные примеры. Принято считать всеобщеизвестными предпочитаемые произведения великих диктаторов и тиранов, в то время как наврядли кто либо рискнет назвать любимый настольный томик стихотворений, одно из великих мира сего. Данное наблюдение ни в коей мере не должно послужить стереотипу того, что мол в поэзии сосредоточенно только прекрасное, а проза может послужить носителем зла. Возможно и у Гитлера был тоже любимый сборник стихотворений, и возможно даже, что он лежал на его рабочем столе среди сводок о продуктивности работы концентрационных лагерей. Но наврядли существует то стихотворение, которое помогло Гитлеру стать Гитлером, в то время как многим произведениям прозы в подобных случаях  смело приписывают одну из ведущих  ролей.
Насколько неуважительно это могло бы прозвучать по отношению ко всем великим мастерам прозы, но в определенном ракурсе поэтов можно было бы сравнить с донорами, а писателей соответсвенно с вампирами. Подобную категоричность не стоит рассматривать прямолинейно. Образы донорства и вампиризма подлежат некоему миролюбию или пассивизму, ведь в конце концов не каждый читатель прозы позволяет в равной мере «пить» свою кровь, точно так же как и не каждый читатель поэзии с удовольствием угощается придложенной ему кровью.
Но любой писатель прозаик своим произведением предпологает в какойто мере погружение в сознание читателя, и далее в какойто мере, пусть легкое,  но заражение его своим внутренним миром. Имея различный уровень иммунитета, а главное желая в различной степени быть зараженными, мы все по разному подверженны влиянию прозы. Однако она может сидеть в нас и много лет спустя, даже утратив  в памяти свои исходные формы и образы, трансформировавшись в нечто весьма субъективное, не подлежащее сравнениям и обобщениям.
Поэзия же, подобно миру запахов, оказывает более сильное влияние при взаимодействие с ней. Увлажняя наши глаза, или напрягая мускулатуру лица образующую улыбку, она улитучивается весьма быстра, оставляя нам пусть надолго сохранившееся воспомининие о том, как это было прекрасно (или как это было ужасно), но не работающее у нас за спиной над нашим же подсознанием.
Не сикрет, что от прозы можно быть по настоящему сытым, и некогда интересовавший до безумия автор, в один прекрасный момент, или по проистечению промежутка  времени, становится зачастую абсолютно не приемлемым, и мы больше не в состояние осилить ни единой страницы, как не хвалили бы именно это его произведение, которое мы сами же давно хотели прочитать. Любитель поэзии не часто пересыщается тем или инным из своих фаворитов, не приемлимыми могут быть скорее различные произведения одного и того же автора. Трудно представить себе что некто, всегда увликавшийся, не вдруг можешь больше читать Есенина, Бернса, или Лорка, в то время как перенасыщение Сартром, Достоевским или Камю происходит в некотором роде элементарно.
Поэзия как таковая служит неопределенным образам, поиск которых может быть мучительным для поэта, но красоте и притягивающей силе которых поэзия и обязана своим существованием. Уметь воспеть и нарисовать другим эти образы наверняка  и является призванием поэтов. Зная ответ на вовпрос «как?» это сделать, никто не даст им ответ на вопрос «зачем?», хотя вероятно поэзия и существует благодаря тому, что поэты не задаются этим вопросом. Именно это наводит на аналогию с донорами, хотя возможно ни один поэт никогда бы и не пришел к мысли, что его произведениями «пьют его кровь», и счел бы подобные сравнения лишенными здравого смысла.
Проза напротив служит идеям и мыслям, являющимся плодами субъективного сознания, и будучи в чемто сродни вирусу, нуждающимся в распостранении, даже если их прородитель не отдает себе отчет в этой потребности. Герман Гессе писал, что мыслить, это своего рода болезнь, и что человек не создан для того что бы мыслить. Отталкиваясь от подобных соображений  можно было бы сазать, что хорошиий писатель это тот, чья болезнь свирепствует, и при этом наиболее заразна. Не будем смотреть на это отрицательно, возможно каждому из нас в жизни необходимо быть зараженным многими из этих болезней, или правильней было бы сказать переболеть ими, ведь только так мы можем усилить свой иммунитет против тех болезней, которые стали трагедиями для всего человечества.
Размышляя долго обо этом, можно было бы легко задатся вопросом, зачем вообще сравнивать поэзию и прозу. Предоставим им быть тем, чем они являются, оставив в покое как поэтов так и писателей. Но если все же хоть немного принять во внимание вампиров и доноров, то становится очевидно, что все эти размышления, подобно любым иным, просто ищут сферу своего распостранения, заражая в той или иной степени сознание читателя. Чего не делает поэзия...