Действующие лица - голос (Г) и автор (А)



А: Как мне написать рассказ, с которым можно выиграть любой конкурс?

Г: Есть свод правил. Следуя им ты напишешь произведение хоть на Нобелевскую премию, хоть на победу в конкурсе чтецов Пензенской библиотеки. Бери перо, фиксируй:

Правило №1: Произведение должно живописать ужасы кровавой Российской истории.

А:

1701 год. Москва



Пятеро всадников двигались по пустынной тёмной улице, меся лошадиными копытами дорожную чачу.

– Пётр Алексеевич!

– Што тебе?

Первый всадник выделялся на фоне остальных исполинским ростом, выпученными глазами, простым, но качественным нарядом. Он явно злился.

– К кому едем-то, ваше величество? – спросил один из спутников, полная противоположность первому. Нарядный, невысокий, на лицо смазливый.

– К купцам Виловым, Алексашка. Хулу возводит, смуту сеет старый. Накажем, ой накажем...



Г: Правило №2: Произведение не может быть банальным историческим докладом. Надо добавить мистики, смешать прошлое и настоящее!

А:

... на Фейсбук выложить или в сборник хуйнуть? Ш-ш-ш…

... ёбаный я графоман! Ш-ш-ш…



Пётр закрутил головой, приложил руку к уху. Спросил неуверенно:

– Алексашка, ты случайно ничего не слышишь? Звуки колдовские?



Меньшиков привык к таким вопросам. Пётр, когда пьяный, часто говорит и спрашивает странные вещи. Не иначе, как бесовщина в нём: недаром колокола на пушки пустил царь.

"Алексашка, что такое смартфон? Алексашка, у нас есть системы залпового огня "Град"?" Ночью мог требовать себе какую-то Сашу Грей, "бигбанг" просил, арапов в белом. Чудес в голове у царя хватало. На то он и царь.



– Нет, Пётр Ляксеич, не слышу!

– Москва-Петушки, – проворчал Пётр и ударил себя по уху.



Г: Правило №3. Должны быть отражены вопиющие факты ущемления прав женщин.

А:

Через час. Дом купца Вилова.



– Пётр Алексеевич, царь-батюшка, помилуйте! Меня казните, девок не трогайте! Виноват, ой, как виноват! – Вилов рыдал, стоя на коленях, уткнувшись распухающим от ушибов лицом в холодный, отскоблённый до блеска пол.

– Васька, Гришка! Тащите всех баб сюдой! – приказал Пётр, накручивая кошачий ус.

– Не трожь! – взвизгнул купец.

– Молчать, борода! Хипстер хуев! Я тебе щас покажу архипелаг ГУЛАГ, диссиденция!

Дом наполнился женскими криками. Вскоре перед незваными гостями на коленях стояли две дородные симпатичные девахи в исподнем. Жертвы пищали от страха, предчувствуя свою судьбу, но посматривали с интересом.

– Смотри, борода, что натворил! – Пётр стянул штаны, вывалив напоказ конских размеров уд.  – Подушки мне, смерды!

Конюший Васька одну за одной подал Петру подушки странного вида. Посреди каждой было проделано и искусно обшито тканью отверстие. Пётр нацепил подушки через дырки на уд, но всё равно – из конструкции выглядывал внушительный шмат плоти, зловеще поблескивая отражённым на широкой шляпе свечным светом. Пётр задрал сорочку первой сисястой девахе.



... говорят, Пётр пежил женщин через две подушки! Ш-ш-ш…



Неслышимый иным, бесовской голос нагло клеветал прямо в царское ухо.

– Через три! Лжец несчастный! Три подушки!– заорал Пётр страшно и сильным толчком навсегда определил незавидную монастырскую судьбу старшей купеческой дочери.



Г: Правило №4: Должны быть упомянуты сексуальные меньшинства.

А:

– Смотри, грешник, что наделал! – возбуждённый Меньшиков заголил задранный кверху купеческий зад и вставил в заросшее волосами гузно горящую свечу. – Чтобы лучше видно было! Смотри, сволочь!



...а ещё он ставил раком бояр и вставлял им в жопы свечки! Ш-ш-ш…



– Не я! Это Алексашка вставлял! – страшно завыл Пётр. – Изыди, бес, изыди!



Царь бросил жертву, уронив подушки на пол, начал лупить себя по уху...



"Изыди, бес!.."



Г: Правило №5: Если один из героев славянин, то он должен быть отражён пьяницей и идиотом.

А:

2006 год. Минск-Пассажирский. Бабье лето



«Минск-Пассажирский, Москва-Петушки, архипелаг ГУЛАГ – как много мест и направлений с такими романтичными названиями, – думал я. – Вот бы побывать везде!»



Г: Правило №6: Нужно отражать самобытность и культуру стран, сбежавших из "тюрьмы народов"! А шовинисты должны страдать!

А:

«Увага! Электрычка до Орши пройдзе з другой платформы другога шляху», объявил диктор, погружая меня в непривычную, но приятную уху языковую среду.

«Это значит – второй путь, вторая платформа», – объяснила Вера, заметив мое изумление.

Я приехал в Беларусь сватать невесту. Веру родня не отпустит абы к кому, ясен перец. Нужно было показать себя с лучшей стороны, чтобы строгая комиссия из родственников доверила мне сокровище на экспорт.

Вот и он. Посёлок-агрогородок на окраине Минска. Её вотчина.

«Сардэчна запрашаем у Калодзишчы». Это типа «добро пожаловать». Такой плакат висел на билборде у поселкового вокзала. Едва я зашёл во двор большого дома, рассчитанного на две семьи, обросшего аккуратными сарайчиками и пристройками, настоящее «сардэчна запрашаем» показал мне, сорвавшийся с цепи, по случаю моего визита, пёс Тузик.

Я-то не знал его блохастых повадок, потянул руки навстречу:

– Ути какой пёсик!

Взвизгнула Вера, ахнули родственники, вышедшие меня встречать. Но было поздно. Тузик хватанул меня от души. Прямо за приветливо протянутую руку.

– Бля-я-яшка ты от ремня армейского! – заорал я.

Ну что, познакомились.

– Ах, какой тощий! Срочно откармливать! – воскликнула тёща, перематывая мне руку бинтом.

– Ты из Питеру? – хором спросили близнецы-дядья. – Почем там бензин? А в доллАрах?

– Симпатичный какой! – умилились тётушки и тут же влюбились платонически.

– А у нас сбор урожая! – прокряхтел дед с намёком.

– Тузик просто так никого не кусит, не зря это, ой не зря! Карма плохая, али человек такой, – ворчала бабка.

«Человек такой» краснел, смущался внимания, пэкал, мэкал. Наконец невеста отбила меня от родственников и увела на свою половину отдыхать с дороги.

– Галя! Отдельно им стели! – крикнул тёще дед. – У нас тут – не бордель!

В честь моего приезда был организован званый ужин. На ужине по случаю приезда гостя из России обсуждались новости мировой политики, иные вопросы вселенской важности.

Я пытался поучаствовать. Но, знаете, понимать коренных белорусов надо ещё научиться. Они говорят немного комкая слова, подвывая – «вуулица», мешая фразы из белорусского языка – «трохи», «зробить», «шуфлядка». От этого, смысл сказанного доходил до меня не сразу, и я катастрофически не успевал за ходом беседы.

Дед выставил на стол весь арсенал фирменных самогонов, которые я должен был обязательно попробовать. Беседа у меня не шла, и я отдал должное экологически чистым напиткам, наливаясь благодатью и любовью к вновь обретённым родственникам, которые галдели, смеялись и нет-нет, дуновением ветра по осенней листве, в их разговоре проскакивал лёгкий матерок, лаская слух.



Г: Правило №7. Если у конкурса объявлена тематика, то самое время!

А:

Сразу видно большую и крепкую семью. Как же мне дать понять, что я не молчун какой, а вполне себе душа компании, человек с широкой натурой?

Момент настал. Тетя Наташа заговорила про Петербург, Петропавловскую крепость.

– Ах-ха-ха! Знаете, там есть страшный памятник Пётру Первому. Он сидит такой лысый, худой. Мороз по коже. Ты, Лёша, знаешь, что он символизирует?

Что символизирует памятник я не ведал. Зато в арсенале имелось много других занятных баек про Петра Первого.

От возбуждения я вскочил на ноги, почувствовав, как от самогона кружится голова и тяжелеет язык.

– Хотите прикол?

Я повысил громкость голоса и махнул забинтованной рукой, чтобы все обратили на меня внимание. Типа: «Эге-гей, селяне, ща будут покатухи!»

– ...говорят, Петр пежил женщин через две подушки!

Оглушительное молчание родственников звучало резким диссонансом привычному рёготу моих друзей-дебилов.

– Это какой длины должен быть у него хуй? – я заволновался, чувствуя провал, начал что-то объяснять, дублируя слова характерными жестами. – Вот, допустим, толщина одной подушки, вот двух. А ещё должно остаться сантиметров двадцать для ебли. В то время вёдра у дам были О! не то, что ныне. Это, у него должен быть примерно такой…

Я показал рукой расстояние от паха, равное по моему мнению длине петровского хера. Ради смеха размашисто изобразил фрикции.

– Господи, помилуй! – услышал я возглас и звон.

То в комнату вошла вторая тётка, неся блюда с горячим и застав момент кульминации рассказа. Блюда грохнулись на пол. Дед, с упавшей на стол челюстью, лил самогон в салат оливье. Одинаковые дядья одинаково сурово смотрели в уголок с иконами. Теща нервно теребила скатерть, кусала губы. За окном взвыл Тузик. Вера сидела красная как рак и смотрела в тарелку. Кто-то перекрестился. Испанский стыд медным тазом накрыл бедных родственников.

Может ещё не все потеряно? Спасение рук утопающих, дело рук самих утопающих. Так ведь?

– А ещё он ставил раком бояр и вставлял им в жопы свечки!

Где-то сдох от зависти один Петросян.

– Не просто так Тузик его кусил! – проскрипела бабушка.

– Леша, ты хотел покурить! – сказала красная Вера, ставя точку в моем, да что уж там, и своём позоре.

– Да, да… покурить – я суетливо вышел из-за стола, виновато приседая, разводя руками, покинул гостиную, обогнув стоящую над разбитыми блюдами тетку.



Г: Правило №8: Теперь нужно закончить рассказ. Немного недосказано, романтично, но не слито.

А:

Мы сидели на лавочке, смотрели на закат, рдеющий над яблонями. Я курил, дрожа от нервов. Вера положила руку мне на колено.

– Совсем всё хуёво? – с надеждой спросил я, ожидая пощады.

– Да. – ответила Вера. Её губы превратились в упрямую ниточку. – Лёша, ты же не на них женишься. Я-то переживу. Ты, главное, молчи. Молчи, пока здесь. Хорошо?

Я обнял её и прижал к себе. Впереди нас ждало крепнущее год от года чувство крайней нужности друг другу, которое значит даже больше, чем любовь. Хотя и любовь никуда не делась.



... изыди, бес, изыди! Ш-ш-ш…



В моей голове выл чей-то зычный голос. Так происходит всегда, когда выпью. Я лишь тихонько ударил себя рукой по уху и вздохнул.



Г: Ну... не на Нобелевку, но для сборника в шорт-лист Нацбеста вполне, вполне...

А: Конъюктура, бля. 

Г: А кто сказал, что конъюктура, это хуёво? Сирые и голодные? Теперь твоя очередь, Гагач. Давай, диктуй мне указы разумные. Про налог на хипстеров и колокола – любо вышло!

А: А не основать ли нам, Пётр Алексеевич, крепость в устье Невы, на острове, на Заячьем?