Иногда в интеллигентной преподавательской ленинградской семье единственный сын, вместо того, чтобы стать четвертым поколением Федоровых: преподавателей, доцентов-профессоров, решает стать сотрудником уголовного розыска...
Иногда в Городе случалось и такое.
Феликс Федоров умел стоять на своем.
Ни возмущение отца, ни увещевания мамы (с непременной демонстрацией обширных фотоальбомов с дагерротипами облечённых научными степенями предков) не возымели действия.
Возможно, причиной было обостренное чувство справедливости Феликса в сочетании с  его убежденностью в том, что «добро должно быть с кулаками». Феликс, неплохо учась в школе, да и в институте, успешно сочетал получение знаний с занятиями боксом, ко второму курсу «достучавшись» до первого взрослого разряда.
А возможно, понравился ему вольный оперской дух, которого он успел чутка унюхать, будучи на первых курсах членом комсомольского оперативного отряда.
Вот так  Феликс, после четвертого  курса, вместо того, чтобы наслаждаться каникулами пришел отделение, где когда-то проходила его оперотрядная юность.
Феликс назвал фамилию  оперуполномоченного, с которым познакомился в те времена.
Затем был препровожден в его кабинет (знакомый ему опер был уже цельным зам.начальника и занимал отдельный кабинет аж в целых девять квадратных метров), и взошел на порог со словами «хочу работать в милиции».
***
Тот посмотрел на него как на больного душой.
Помотал головой.
Еще раз посмотрел как на больного.
Сказал – а нахуя тебе оно надо.
Хмыкнул.
Отвел к операм.
Вот – сказал, хочет работать у нас.
Полгода Феликс походил с ними «подручным понятым». Побегал «лошадью» разнося повестки и прочую бумажную канитель. Его начинали воспринимать «как своего».
Когда (совершенно случайно) с черной лестницы при поквартирном обходе на него выскочил убитый черным, но от этого еще более опасный квартирный вор Гиви-хобот, Федоров абсолютно машинально встретил его прямым в челюсть.
Гиви приняли.
Парня оценили.
Вечером  Феликс проставлялся за первого «крестника».
Зам начальника, разливая по четвертой, заметил « а дядя Федор наш – не фуфло».
Так Феликс стал своим.
Прошло, а точнее пробежало, время. Феликс писал диплом, а кадровики ГУВД шерстили его анкетные данные.
Препятствий не нашлось: ранее судимые и прочие «временно проживающие на оккупированной территории»  среди его родственников не обнаружились.
Путем неспешной (а когда в России кто спешил?) переписки между ГУВД и военкоматом звание лейтенант запаса, полученное им на военной кафедре, трансформировалось в милицейское…
А вокруг грозно шумели «святые девяностые».
Можно было сказать, что сбывалась заветная коммунистическая мечта «кто был никем, тот станет всем».
Вчерашние МНС открывали миллионные бизнесы.
В газетах писали такое, за что еще лет пять назад всю редколлегию отправили бы на заготовку леса с дополнительной нагрузкой выпускать лагерную стенгазету «На свободу – с чистой совестью».
Бывшие герои спорта, что могли рассчитывать лишь на место учителя физкультуры либо, при наилучшем  стечении обстоятельств, тренером заводской команды, пересаживались в машины, о которых не могла мечтать и  Галина Брежнева.
Год-другой назад они побаивались окрика дружинника. Пару лет спустя их перестанет пугать даже всемогущий КГБ.
На десятилетие они станут хозяевами огромной страны.
Они будут определять, кому и как правильно жить.
У них будут роскошные машины.
Их будут любить красивые женщины.
О них начнут петь звезды эстрады.
И у них внезапно станет очень много денег.
А что же Феликс?
Феликс пахал, как проклятый. К тому же, Федорову старшему  предложили кафедру в Сиднее. Не получающий уже третий месяц зарплату профессор долго себя уговаривать не стал. В Университете кто–то позавидовал, кто-то поинтересовался насчет «а как бы и мне», осуждающих «предавшего идеалы» не нашлось.
Так Феликс остался один в родительской двушке на Фонтанке. Или точнее – один на один с работой.
Считается, что есть три вида мотивации: от куража, за большие деньги и за идею.
Феликс был идейным. Он, несмотря на все происходящее вокруг, верил в то, что у граждан должна быть Власть. И что эта власть – защитит. А еще у него был кураж, а от куража – пер ему «ментовской фарт».
А что до денег? Крыш он не ставил и не давал, не смотря на неоднократные намеки разных коммерсантов. Но если кто-то из своих просил помочь иногда объяснить непонятливым «чьи в лесу шишки» – помогал. Если считал человека «своим».
В целом, считали его человеком «правильным». У «гестапо» он так же интереса не вызывал. Может из–за показателей, может из-за высокой плотности тех, кто мог попасть к ним на заметку по ряду объективных причин. Может потому, что в свое время помог одному коллеге, жену которого шваркнули на лавэ при продаже машины. Феликс тогда «решил вопрос». Коллега дорос до большой звезды, но помнил добро. И, обнаружив фамилию Федоров в списке на «говнокопство» заметил:
– Ну, вижу совсем заняться нечем, раз уж до Федорова доебались.
Его услышали.
Впрочем, Феликс об этом не знал. Он работал.
Семьей он так и не обзавелся. 
Немало томных барышень из различных «коммерческих структур» были не прочь провести с ним ночь.  А уж стать хозяйкой в уютной квартире с видом на БДТ?
Но... вот нет.
Феликс работал. Он верил во Власть и в то, что Власть должна быть сильной.
Как то раз он очень жестко избил молодого айзера за то, что тот при проверке документов, кинул паспорт на стол со словами «четай, ментяра».
У айзера оказались очень обеспеченные родственники в Москве. Возникло желание «поставить мента на место». Нашлись свидетели нанесения побоев. Пошло мутилово. Феликса начали дергать.
Через день айзера приняли с семью граммами хмурого на кармане. В диаспоре поняли, извинились и попросили «разойтись краями». От Феликса отстали. Все свидетели инцидента стали клятвенно, с восточным колоритом говорить, что «первый раз этот чеаэк вижю».  С айзера сняли обвинения за «неправильностью оформления улик». Он уехал учиться в МГУ.
Шли годы. В удостоверении (а где еще можно увидеть в форме сотрудника уголовного розыска?) Феликс был уже в майорских погонах.
Но мало кто знал, что когда ему становилось совсем погано, он ехал к Володе и Свете Егоровым, своим давним друзьям из той, институтской жизни.
Володя со Светой поженились еще в институте. Они честно работали в своем НИИ, еле-еле  сводя концы с концами. Лет через пять бабушка Светланы отошла в мир иной и оставила им панельную двушку на первом этаже в одном из спальных районов Купчино, все, чем вознаградило ее государство за тридцать шесть лет стажа на заводе слоистых пластиков.
Ребята не роптали. Спустя год, Света наконец смогла забеременеть и у них родилась дочь Марина.
Феликс приезжал и пил с Володей на кухне.
– Не сердись, – говорил он. – Можно я просто напьюсь и буду с тобой разговаривать. Мне иногда просто надо видеть нормальные человеческие лица. 
Когда Мариночку укладывали, Света  присоединялась к их посиделкам. Как ни странно, она всегда считала, что ему тяжелее, чем ей и Володе.– Спасибо Вам, –  всякий раз говорил Феликс. – Если не дай Бог, с Вами что случится. Вам – всегда помогу, чего бы мне ни стоило. Слово Офицера.
Когда в очередной раз Феликс прилетел из командировки, то, включив телефон, увидел пять пропущенных вызовов от Володи. И одно смс: пожалуйста, приезжай.
Майор перезвонил из зала выдачи багажа.
– Феликс, услышал он голос Володи. Можешь приехать сейчас? Пожалуйста. Через сорок минут они сидели вдвоем. На той же кухне.
– Беда, Феликс. Свету с Мариной убили. Прямо у нас на выходе из дома.
– Как, кто?!
– Света ее в садик вела. Машина. Джип. Он даже не остановился.
– ?
– На выезде из двора он в арку въехал. Там за рулем был сын…
Володя назвал фамилию такого человека, которого обычные горожане видели или по телевизору, или с плакатов, где он обещал им счастье, или на всяких массовых праздниках и гуляниях, призывающим население к радости в этот не простой момент времени в жизни страны.
– Меня уже вызывали. Поясняли, что лучше забыть, будто  за рулем был его сын. Мол, машину у него угнали. За рулем был угонщик, он скрылся. А соседи… С соседями тоже. Поговорили.
– А камеры? У вас же двор весь в камерах?
– Камеры есть. Записей только нет. Перепад напряжения в сети, говорят, – Володя горько усмехнулся, помолчал. – Помнишь, Феликс, ты говорил,  если будет беда – ты поможешь.
– Да. Слово Офицера.
– Вот она – Беда. Помнишь, ты говорил, «чего бы это ни стоило».
– Помню.
– Я хочу, чтобы ты его убил…