Стрелялся я как-то на дуэли… М-да… Дело весной было, то есть — чувства обострены, влечения стремительны и находчивы, а жизнь, вся жизнь, страстями налитая до края, — что монетка, расстаться с которой — как бедняку бросить: ни сожаления, ни чаяния.

В моем присутствии некий мужичонка, голубых кровей, естественно, в шелках, бантах и тщательно выбритый, позволил себе уж больно прозрачное замечание о супруге дамы, чьё ложе я посещал два раза в неделю на тот момент уж чуть ли ни с пол года. Обычно на провокации я не ведусь, но тут вышел из себя: хлопнул по макушке, вместо перчатки в лицо, взялся за кадык, как иные берутся за яйца, сверкнул глазами, как молниями Зевес… Несчастному ничего другого не оставалось, как, отвесив мне корявый полупоклон, обсудить нюансы предстоящей встречи.

Весна, значит, пташки снуют, травка на полянке зазеленела, то тут то там - легонькие пятнышки первых нечаянных цветиков… Жить бы да жить, а нет же: оскорбленное сердце жаждет крови, да и само готово пролить её без сожаления.

Стоим друг друга напротив; он хмурится, я травинку жую. Махнули нам, значит, платочком в кружевах, ну и пошли мы, "мушкеты" свои поднимая. Я уже и на мушку взял, как вдруг - хлюп мне между ребер, и следом — ба-бах!..

Лежу, фейсом в травушку, весь мир наизнанку, ни любви мне не надо, ни равнодушия, ни здесь оставаться, ни скатываться в неизвестность… Такое, знаете ли, безразличие накатило, что ни в будущее заглянуть, ни назад кроткий взгляд кинуть, — всё, всё — суета, истекающая из меня, наконец, капля за каплей… И мечты мои в ней, и страхи, и пройденные километры, и найденное в пути золото, и оброненные в нём чувства, сорванные поцелуи, стянутые лифчики, в пыль повергнутые соперники, обманутые мужья...

Со всем в себе простился беззвучно и бесхлопотно, ничего в себе не жалея, ничем не восторгаясь, и тихонечко дух испустил.

Даже не помню, в какой из моих жизней это было. В этой же, текущей, прыгаю из постельки в постель, срываю соцветия, разбрасывая их по ветру, и ничего мне не жаль, и ничего мной не ценится, и ни любви к себе, ни презрения, ни восхищения сорванным…

Лишь, бывает, накатывает, как волна, безысходность, и так зло и отчаянно во мне пенится, что упасть бы лицом в траву да и истечь кровью, с тишайшим облегчением созерцая, как суета меня оставляет, покидает меня капля за каплей — хотелось бы верить, навсегда.