часть 1: http://udaff.com/skazki/100016.html
часть 2: http://udaff.com/skazki/100017.html
часть3: http://udaff.com/skazki/100029.html
часть4: http://udaff.com/skazki/100030.html


    Снова вместе.

    «Дзенский учитель Хакуин слыл среди соседей человеком, живущим беспорочной жизнью. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Хакуина. В большом гневе родители пришли к учителю. «Так ли это?» — вот было все, что он сказал.

    После того, как ребенок родился, его принесли к Хакуину, К этому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка-мать все же не выдержала и сказала родителям правду: что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Хакуину, просили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Хакуин охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: «Так ли это?»

      Очнулся. Тепло. Над головой положок, рядом костер трещит, на огне котелок булькает. Тела как будто и нет. Не пошевелиться, не повернуться. Руки увидал с туесом, напился и опять в забытье. Только уж с удовольствием, мягко так, как листочек на землю, покачиваясь и кружась. Пришел в себя окончательно. Кругом утро, холодно. Встал. Дошел до кустов, понял, раз по нужде  приперло, значит живой. Вернулся к костру. Солдат спал, укрывшись кафтанишкой. Филя взял котелок, сходил к бочажинке, набрал водицы, нарвал попутно брусничного листа. Подкормил огонек. Приладил котелок к жару. Заварил чайку. Глянул на солдата – тот уже сел и безмолвно наблюдал за Филей. Слов почему-то не было. Молча, по очереди, пили брусничный чай. Сели спина к спине, чтоб побороть утреннюю сырость и промозглость. Первым заговорил Филя:

    - Спасибо за науку, теперь многое по-другому стало.

    - Ты молодцом! Мой капрал был бы доволен. Выжил как надо. Бродяга этот, конечно, перегиб (кто его мог предвидеть?). Я уж хотел вмешаться, да не успел… Сам ты уже можешь…

    - Бродяга этот мне самый главный урок дал, - говорит Филя, - даже и не знаю, как сказать об этом, но чувствую, что смерть учит жить. Только вот почему он такой, откуда в нем  столько черноты?

    - Про то знать или судить не дано. Однако прав ты: не зря он на пути  твоем попался. Выживал ты как матерый мужик. Бой смертный провел единственным верным  способом, и сил малых как раз хватило. Так что с крещеньицем. Теперь на тебе ответственность. Всегда помни, что можешь отправить в страну вечной охоты сильного врага. Не марайся со слабым. А победа настоящая тому дается, кто справедливую причину имеет победить  и веру.

    - Я запомню, дядька солдат, скажи мне, как имя твое, а то ведь до сих пор, стыдно, да не знаю?

    - Скажу, как сам вспомню. Шутка ли, всю жизнь ко мне не по имени не обращались, да и поверье есть: на войне имя беречь, - чтоб значит, поменьше  отношений, по меньше привязанностей, - меньше боли и потерь… Вот и отвык.

    Не сговариваясь, собрали котомки и пошли. Cолдат шел.  Виделась ему мать, молодухой еще. Будто протягивает кринку с молоком и ласково зовет по имени. От видения было спокойно, но печально – мать уж давно там, где встреча не скоро еще возможна. Филя шел и упивался тем, что опять попал в состояние парения и держал на ниточке идущего с котомкой  мальчика. Не было ни усталости, ни тяжести – просто полет в тишине. Просто путь и он, Филя. На привале обсудили, что не плохо бы к люду выйти - в баньку,  к кабацкой еде, да и зима не за горами, кой-какое снаряжение нужно. Ноги сами принесли к дороге. Пыльная лента, извиваясь, огибала скалистый холм. Следы людей делали путь интересней и вроде короче.  Вскорости наши путники  нагнали пару возков.  За старшего был прямой, как ружейный ствол, мужичек - седой, кряжистый. Смотрел смело, но приветливо. Сам завел уважительную речь, пригласил присоединиться, старого ветерана, для спокойствия, а то, мол, озоруют на дороге. На возках ехала пара девчушек, заметив Филиппка, стали чирикать и смеяться как две синички, чем вызвали внутреннюю улыбку солдата. Рядом, держась за возки  руками, шли молодые мужички. Бедно, но аккуратно одетые.  У всех за кушаками топоры. Отметил  солдат и походку, пружинистую и легкую. Из расспросов  прояснилось, что лесные добытчики идут на ярмарку, торговать добытые за лето дикий мед, таежную ягоду, вяленую рыбицу. Гордость всей деревеньки - изделия кузнеца - поясные ножи редкой работы в изукрашенных бусинами ножнах. Видя интерес солдата к ножам, старик охотно рассказал, что деревня была основана вокруг маленькой крепости. Солдатики завели семьи, детей, хозяйства. Командир их и в мирной жизни был главой.  В старости стал дарить каждому мальчишке-подростку ножик поясной, перековывая сабли первого отряда. Традицию развили в семейный промысел. Сабли кончились, а ножи и после, делали отменные, и далеко шла слава, будто ножики эти меняли судьбу хозяина, вели к истинному предназначению. Повертев ножик в ладони, солдат  одобрительно поцокал. Форма простая, ручка ухватистая, баланс  понятный, и при всей мирности и лубочности ножик был боевым, хоть и к любой работе годным. Филя сначала поиграл в гляделки с девчонками.  Удивился появившемуся внутреннему спокойствию. Похоже, девчата тоже это спокойствие почувствовали и посчитали силой. Одна, чернявенькая, постреливала глазками и краснела … «Ну, проясним у костерка», - думал себе Филя и шел дальше. Скоро его внимание собралось на беседе старика и солдата. Цепко смотрел он на то, как играет клинком рука солдата.

    - Эй, прохожий со смазливой рожей, - решилась осмелеть чернявенькая, - купи у деды ножик, я тебе ножны вышью!

    - Ножик знатный, красавица, да видать не время его в твои ножны примерить,  не богат я денюжкой.  Расскажи, где найти тебя, заработаю - приду за ножиком!

    - Ишь ты, и имени не сказал, а уж в гости просишься.  Шустрый да?

    - Ну, хвастать нечем - обычный я! - и улыбнулся. - Идем вот с солдатом, путь ищем.

    - Куда путь-то?

    - Про то, не думаем - оно само получается, нужный путь ясен становиться.

    - Странный ты… А дом у тебя есть? Родители?

    - Есть, красавица, как не быть. Только хочу я самостоятельным стать. Научиться у солдата вон…

    - Чему ж солдат научить-то может?

    - Сначала я драться хотел научиться, а теперь всему… Много в нем правильного и простого».

    - Эти солдаты такие безобразники, вечно заморочат честную девушку и переведутся служить в Забайкальский военный округ. Ты этому уже обучился?

    - Нет, я как раз учусь голову не морочить ни себе, ни людям.  Вот как ты мне вопросами все прояснила! Умница.

    Покраснела умница, примолкла. Тут и к ночевке прибыли. Мужички так споренько забегали, как муравьи. Лагерь сбили, ужин на всех спроворили. Солдат тихонько говорит Фильке:

    - Вот, Филя, такие мужички и есть лучшие воины: не числом, не доспехом, а старанием и простотой верх берут. Уж я то видел.

    Завечерело  быстро, спать улеглись. Солдат сторожить взялся - ужин отрабатывать. Дед седой тоже не лег. Толи не спалось, толи не верил до конца. К утру тихонько беседу завязали, стали вспоминать танцы, которые в родных деревнях парни танцуют. Дед не усидел, начал с рассказа,  а там и показывать коленца стал. Тут солдат Фильку растолкал: «Смотри, - говорит, - потом скажешь, что понял». Дед говорил, что командира старого танец этот.  Командир, дескать, перед сечей, чтобы войти в боевой настрой, ломал коленца,  и от него пошло мужчинам учиться ломанию.  Говорил, говорил дед, встал, махнул рукой и ударил ломания. Выглядело это странно и захватывающе. Корпус как бы терял равновесие, ноги делали поспешные шаги – чтобы не упасть. Руки плетями взлетали, аж посвистывая. Взгляд у деда был веселый, бесшабашный, направленный куда-то внутрь. Движения не заканчивались, перетекая одно в другое. Не повторялись, поражая мощью и мудреностью. Воздух, казалось, уплотнился коконом вокруг танцора. После притопов, оставались изрядные вмятины на земле. Ритм захватил и заставил раскачиваться в такт движению. Помолодевший,  легкий и стремительный танцор остановился, и сразу, осунувшись, снова превратился в старика. Филя тихонько сказал солдату:

    - Это не танец, а будто бился дед с невидимым противником…

    - Главное, - сказал солдат, - он двигался, как сердце говорило, не как мозг, не заучено.  Из души шли движения – такими и в сече  рубятся.  Когда для мысли нет времени. Когда ты как зеркало, отражаешь все вокруг и врага.  Нет места в сече ни страху, ни злости, ни жалости – не сердечные это  категории. Делаются такие вещи не той силой, которой, например, пахарь или кузнец дело ладят, а силой внутренней.

    - Дядька солдат, а как же эту внутреннюю силу развить?

      - Иди прямо, через испытания: переживешь, выстоишь, не вильнешь - сила и откроется.

    Лагерь заснул. Дед тоже придремал, оперевшись жилистыми руками на топорик. Солдат дымил табачком. Филя между сном и явью думал: «Правду тоже, как дедов танец, понять или выучить невозможно. Надо настроиться, и взять ее. Внутри она. Главное не выдумать ерунды, не затрусить».  Разбудили Филю подружки. Оказывается, крепко он заснул, сонному навели ягодой румянец на щеках, как купчихе, а сейчас обсмеивали. Дед караванщик вызвался полить Филе водицы, помочь умыться.  Отошли, и за умыванием старый сказал:

    - Вижу, искрит чернобурочка, заигрывает с тобой. Оно, конечно, дело молодое, только придержи коня, Филя.  Я тебя прошу, коли не решил ты к нам на село жить перебираться, не порть девке жизнь. У нас девки привязчивые да однолюбки, а тебе ведь дорогу неведомую топтать, обуза не с руки».

    - Дык оно, конечно, охочий я до девок-то, не нагулялся. Только раз вы ко мне с доверием, дальше шуточек дело не пойдет.

    Твердо ответил и точку для себя поставил.

http://www.bahforce.ru/

Tweet