Подготовка и отлет.

Европа всегда была для меня местом странным – я не знал, где она начинается, где заканчивается и кем населена.

Информации вроде бы достаточно, а образ давно и успешно сформирован рекламой и рассказами очевидцев. Однако целостной, яркой картины не складывалось. Путеводители призывали в Колизей или объясняли про басков. Бывалые путешественники восторгались полосатыми мимами в беретах, пиццей, красивыми горами и водопадами. То есть сумбур. Путеводитель в гневе закрывался, а случайно оказавшиеся в руке деньги возвращались на место. И так – при каждом приступе желания познать непознанное.



Продолжаться это могло вечно, если бы не последний год. Он выдался непростым и пришлось часто выезжать на побережье в теплые страны под самыми неожиданными предлогами. То есть моря и солнца временно хотелось меньше обычного, а сменить обстановку было необходимо. Все складывалось в пользу ликвидации туристической безграмотности по части Европы.

По привычке обратились к профессионалам, которые сразу объяснили, что в Европу сейчас не попасть. Все – очень дорого, визы обойдутся в чудовищную сумму, мест в отелях нет… И вообще, уважающие себя туристы едут в Тайланд. Там – очень дешевая еда, много экскурсий почти задаром и недорогие отели. Правда, добираться далеко и дорого. Но в стремлении к дешевизне мелочиться не следует! Попытки объяснить, что денег на еду мне хватает и хочется посмотреть Колизей или Эйфелеву башню, ни к чему не привели. Расстроился и хотел было в очередной раз упаковывать пару ярких рубашек, магнитофон для специальной музыки и вырваться на пару дней из города… Но взял себя в руки и решил посмотреть цены в Интернет.

Оказалось, что отели – свободны, дистанционно можно оплатить почти все - билеты в музеи, пригородный транспорт и местами даже обед. Визы оформляются достаточно просто в консульстве, а стоимость перелета из Москвы в Париж через Осло (это - Норвегия, если кто не в курсе) сравнима с ценой железнодорожного билета Москва-Кострома.

Летим, стало быть. Из международного закутка аэропорта Шереметьево. Настороженно, ибо в неизвестность.

Для заезда на чужбину выбрали SAS. Об этой авиакомпании я читал еще в детстве. В большой красивой книге с надписью АЭРОФЛОТ. Ее подарили отцу коллеги по работе в связи с выходом из рядов ВЛКСМ. Книга была снабжена подписью «Если тебе комсомолец имя — имя крепи делами своими!» и рассказывала про достижения гражданской авиации СССР.



Упоминались также зарубежные авиакомпании. Было отмечено, что у них достижения – поскромнее будут, но в целом, авиация за рубежом развивается в нужном направлении. Особенно запомнился логотип SAS. Воздушный такой, сине-белый. Яркие логотипы и вообще буквы латинского алфавита, в то время были в моде и произвели на меня сильное впечатление. А тут стало быть SAS. Живьем. Нахлынули детские волнения и очень захотелось побыстрее узнать – как оно там, за красивым логотипом из далекого прошлого?



Но побыстрее не получилось. Регистрацию на рейс объявили за 45 минут до вылета, не забыв при этом сообщить, что посадка уже закончилась. Наличие электронного билета посадку не ускорило, ибо все равно нужно было отстоять в очереди, чтобы сдать багаж. Без этого священнодействия на борт SAS не попасть. Смирившись, постояли в змеистой очереди, наблюдая за особо толковыми согражданами, которые прикидывались англичанами у стойки бизнес-класса. Но специально натренированных тетенек на регистрации не проведешь. Все псевдоиностранцы с ростовским акцентом строго, но корректно, были отправлены в длинную и медленную очередь, предусмотренную для таких случаев.

В обозначенное время самолет не взлетел – сначала искали затерявшихся в аэропорту пассажиров, затем долго и медленно катались по летному полю. Очевидно, пилот не очень хорошо знал дорогу, поэтому постоянно что то быстро говорил на норвежском с вопросительной интонацией.

До Норвегии летели спокойно, но без еды и воды. Для развлечения предлагались рекламные журналы двухлетней давности – засаленные и помятые. В контексте старого и грязного салона они смотрелись очень уместно. По мере приближения к загранице постепенно стихала русская речь, а норвежская и немецкая звучала громче и уверенней. Даже пилот после часового молчания вдруг жизнерадостно прокашлял в микрофон: «Die landung wird nach dem plan geschehen!». Это он обрадовался виду проплывающих далеко внизу голубых озер и зеленых равнин. Сказано это было настолько бодро и эмоционально, что даже я понял - переживать особо не надо, в Осло прилетим почти вовремя. Стюардессы – жиденькой породы стареющие немки - чуть было не пустились в пляс от этого известия. Но вовремя спохватились и надежно пристегнулись ремнями в специально отведенных местах.

Приземлялись в полном молчании. Пилот, вероятно, решил, что слова – ни к чему - виды окрестностей Осло должны были говорить сами за себя. В определенном смысле я с ним согласен – подобной красоты в иллюминаторе ранее видеть не доводилось. Леса удачно прерывались полями ровных геометрически форм. Поля обрамлялись пронзительно голубыми речушками. На посадку не торопились, давая всем возможность насладиться классическими норвежскими видами.



Вдоволь покружив, приземлились таки со значительным опозданием. В салоне к тому времени стоял тоскливый звериный вой. Выли пассажиры, опоздавшие на стыковочный рейс. Им полет над окрестностями Осло не добавил никаких положительных эмоций.



Паспортный контроль в Осло наглядно демонстрировал достижения Евросоюза в деле борьбы с терроризмом. Сразу же на выходе из самолета нас ждали стальные скотопрогонники, цепные таможенные псы и суровые стражи с металлоискателями. Последние сноровисто прощупывали каждого, непрерывно крича в толпу: «Моска пассажир! Ватер! Ликвид! Нихт!». Предусмотрительно закупленную в Шереметьево питьевую воду обыкновенную пришлось сдать.

Аэропорт в Осло – это такая длинная кишка из стали и стекла. В кишке – толпы хаотически перемещающихся в разных направлениях граждан. Повсюду вывески «интернет – 40 крон минута» «вода – 30 крон за глоток». Однако! Спросили у водоторгующей норвежской барышни насчет оплаты в евро. Офкоз! Но только купюрами от 50 евро. Засушливый перелет не оставлял выбора – отдал бумажку в 50 евро.  Мгновенно получили сдачу в виде горсти граверных шайб с надписью «КРОНА» и унылыми рунами по ободку. Очень она своеобразная, Норвегия.

Перелет до Парижа уже не удивил – престарелые неряшливые немки-стюардессы, молчаливый пилот, еды и воды нет. Подлет к Парижу, в отличие от Осло, не запомнился ничем. Сели тихо и быстро. Пейзажи не впечатлили – степь под Оренбургом выглядит гораздо живописнее.






День первый.

Прибывших в парижский аэропорт выпускают в подземные коридоры. Все стены внутри увешаны плакатами про беспечную парижскую жизнь. Между плакатов проложена самодвижущаяся лента. Вроде той, что используют в метро, но движется она горизонтально. Сразу решил, что она – для инвалидов и человеку сильному, уверенному в себе не подходит по этическим соображениям. Прошагал по коридору метров 50 в гордом одиночестве, с упреком глядя на розовощеких мужичков, резво взбирающихся на транспортер. Прошагал, понятно, зря.

Оказалось, что лента – это своеобразный вид транспорта, разделенный на 2 полосы движения. Одна – быстрее, другая – медленнее. Полностью потенциал чудо-ленты раскрывается, если по ней идти. Получается, что идешь как обычно, но относительная скорость достигает серьезных значений. И это – при минимуме затраченных сил. Примерно так выглядело светлое московское будущее в книжках Кира Булычева

Аэропорт имени Шарля де Голя оказался на редкость понятным – вот твой багаж, вот туалет, вот выход. На выходе понятность заканчивается, так как оказываешься непонятно где. Вокруг снуют ушлого вида негры, а самолеты приземляются совсем рядом на гигантские мосты. Под мостами в разных направлениях движутся поезда, автомобили и велосипедисты. Сложилось ощущение, что где то недалеко строят Вавилонскую башню.

Из всех возможных способов добраться до Парижа, выбрали автобус. Как самый понятный – всего 2 остановки – одна – вот она, яркая, красная, другая – в самом сердце города, у Оперы. Тут же ощутили прикосновение холодных пальцев глобализации к известному месту – купить билеты было не у кого. С одной стороны – удобно – подошел к стене, понажимал кнопочки и стоишь уже с билетом в ожидании транспорта. А с другой стороны – неприятно. Получается, что где бы ты ни был, вместо человека тебя будут ждать стены с экранами. Этак можно никуда не уезжать. Кнопки – они везде одинаковые.

Размышления прервал подошедший автобус. В точном соответствии с указанным на табло временем ожидания. Что характерно. Автобус – собственно не автобус даже, а целая автозмея, состоящая из 4х сцепленных автовагонов. В вагонах галдели и бесновались японцы. Некрупные. Сотни полторы. Фотографировались на фоне каждой перекладины в автобусе и каждого указателя снаружи. От непрерывных перемещений азиаты активно потели, некоторые еле слышно испускали кишечные газы. Видимо, от восторга.

Наученный опытом езды от разнообразных международных аэропортов, приготовился к длительной поездке. Однако, вопреки ожиданиям, скучные французские поля быстро закончились и начался город.

Путь автопоезда, до этого прямой и бесхитростный, изменился радикально – петлял между высокими домами, загибался, менял направление на противоположное и снова петлял… Давным-давно, в детстве еще, я для себя решил, что отлично могу ориентироваться в любой местности, ибо в самой запутанной и сложной промышленной зоне мог обнаружить места, где рабочие прятали порнографические карты и занимались разнузданным межполовым сексом. Въезд в Париж заставил меня усомниться в своих способностях по ориентированию, так как уже через несколько минут непрерывных поворотов в узких улочках я совершенно перестал понимать, в какую сторону мы движемся.



Конечная остановка автобуса называется «Опера». И, как не трудно догадаться, находится у местной достопримечательности – Парижской оперы. Но первое, что удивило при выходе -  был воздух, а не известный архитектурный шедевр из камня и золота. И это не было обостренным чувством свежести вследствие поездки со смердящими азиатами. Ранее я полагал, что ода поэта Шелли про западный ветер, несущий прохладу и запах моря в Европу – это проявление женоподобной натуры английского гражданина. Однако оказалось, что про воздух – это не преувеличение и есть этому вполне географическое объяснение. Ветер с океана, пролетая над плодородными землями Франции, прогревается и насыщается ароматами всего, чем знаменита Франция – виноградников, зарослей гибискуса и хвои. Но остается воздух при этом морским. Воздух в Париже, без преувеличения, восхитительный.



Кроме воздуха удивило обилие кафе со столиками посреди тротуара. Почти каждый дом имеет встроенное кафе, ресторан или бар. И во всех – пьют качественный алкоголь, грамотно закусывают и неспешно ведут беседы на иностранных языках. Граждане сосредоточены на приеме пищи и друг друге. Никакой манерности и заламывания рук в стиле «Посмотрите, какая я стильная. Сижу тут с тонкой сигаретой в очень... очень красивой джинсовой куртке. Вся такая желанная. Посмотрел? Ну и не смотри на меня больше, урод. Я – гордая и неприступная». Дикого развязного хохота также не слышно. То есть сидеть за столиком посреди тротуара в Париже – обычный атрибут городского быта. Как, например, ночью орать под гитару песни во дворе или втискиваться в переполненный автобус. В паре мест, конечно, заметил галдящие компании граждан, изо всех сил демонстрировавших состоятельность. Эти пытливо вглядываясь в лица прохожих, громко требовали у официанта самое дорогое вино и «к нему чего-нибудь, чтобы посидеть нормально можно было». Понятно, на русском языке.

Тем временем вечерело и нужно было как то попасть в заблаговременно оплаченный отель на улице Лоретской богоматери, что в 9м микрорайоне. Rue Notre-Dame-de-Lorette, если по-иностранному. В плане навигации город Париж – своеобразен. Даже при наличии карты, попасть куда надо – затруднительно. Обилие поясняющих табличек ясности не вносит, ибо улицы без затей переходят одна в другую, а стрелки на указателях задают лишь примерное направление. Нужно, допустим, пройти от Гранд Оперы до улицы Лафайет. Указатель «Лафайет – там» заметен издалека. Огромный. Синий. Указывает на 2 расходящиеся под углом градусов 30 улицы: улица Глюк и бульвар имени Османа.



К такому повороту событий я был готов. Развернул предусмотрительно купленную схему города и умело сориентировал ее по сторонам света. Сопоставил направление на указателе и схему. Получалось, что нужно пройти пару кварталов прямо, потом неожиданно повернуть направо, а дальше – все проще простого.

Если путешествуешь налегке, никаких сложностей в пересечении площадей и улиц с десятком светофоров нет. Побежал, увернулся от автомобиля, прополз пару метров, замер, посмотрел схему, вскочил, еще немного пробежал и вышел в расчетную точку. Но если в городе впервые, придется ходить вокруг Гранд Оперы с тяжелеющей шаг за шагом сумкой. Светофоров на узких парижских улицах расставлено много, движение в центре города – бодрое, поэтому в окрестностях Гранд Оперы я находился от души.

Обернувшись несколько раз вокруг площади перед универмагом «Лафайет» (чтобы набрать нужную скорость) выдвинулись наконец, в нужном направлении. Улицы Парижа на наши не похожи вовсе. То есть абсолютно. Вроде бы тот же асфальт, дома и магазины, но везде - мелкие отличия. Асфальт – чистый, в дома встроены всякие украшательства, а магазины – по большей части предлагают кредит или застраховать жизнь. Приобрести ведро оцинкованное или надежную двуручную пилу – не получится. Глазированный сырок или литр обезжиренного кефира – строго до 17-00. Последнее насторожило, ибо в скандинавских авиалиниях еда не была предусмотрена, а перелет затянулся. Из продуктовых магазинов по пути попались только булочные. В их витринах красовались круассаны, булочки и багеты. Выставлены все эти углеводистые излишества с чувством и любовью к предмету. Обычно так выставляют ювелирные украшения – все ярко подсвечено, все на отдельных подставках и подчеркнуто новое, свежее. Немедленно вспомнились казематы с надписью «Хлеб» и гигантскими муляжами кренделей за грязным стеклом. Однако, сходство с ювелирным салоном настораживало – вспоминались бутики в центре Москвы, где в цену каждого «багета французского» включена стоимость транспортировки из Франции в сопровождении одного тяжелого бомбардировщика и пары звеньев истребителей. По причине теоретической дороговизны и бесполезности хлеба как еды, булочные решили игнорировать. Но на шестой по счету все же сдался – аппетитность багетов на витрине достигла апогея.

Внутри было людно – у прилавка толпилась группа теток переходного возраста под общим названием «из тетки в бабку». Принадлежность теток к одной смысловой группе определялась униформой - обтягивающее платье на огромном туловище. Разумеется, светлых оттенков. Светлые тона особенно хороши, когда нужно подчеркнуть торчащее отовсюду сало. Тетки, очевидно, про это знали и одежду подобрали со вкусом – на несколько размеров меньше и с надписями. Прочитать надпись на волнах жира, обтянутого трикотажем решительно невозможно – она деформирована до неузнаваемости и частями скрыта в складках. В интернете так выгибают буквы, которые просят ввести как защиту от злоумышленников. Только тетки выгибают буквы для повышения градуса привлекательности. Пытаешься по привычке прочитать надпись и ввести код для подтверждения, а скажут, что восхищался плодородной фактурой. Возжелал, стало быть, рыхлых престарелых округлостей. И поздно оправдываться. Судьба твоя решена и ты записан в теткопоклонники.

Группу теткобабок возглавлял тщедушный мужичонка с полупустой бутылкой спиртосодержащего напитка «Водка Ямбург». Он демонстрировал бутылку продавцу и пытался объяснить на смеси немецкого и русского, что ему нужно точно такую же, но чтобы было вино. Белое, полусладкое. Тетки смотрели на предводителя с восхищением.

Вино в результате длительных переговоров теткам купить удалось. А мы разжились багетом. За 40 (сорок) европейских центов. Несмотря на преступно низкую цену, багет, купленный в центре Парижа, оказался свежий и ароматный, с хрустящей корочкой. Пока ел – пытался постичь систему ценообразования багета в Москве.

В узких улочках по дороге к отелю кипела жизнь – стада японцев близоруко рассматривали старую кирпичную кладку зданий. Редкие толстые семьи устало выполняли туристический минимум по посещению достопримечательностей. За толстыми туристами, след в след, семенили бесполые существа в оранжевых штанах, с дрэдами на голове. Повинуясь инструкциям модных мобильных телефонов «не для всех», они периодически исчезали в подворотнях. Но уверенно повторяли все тот же минимум для туристов.



Уже в сумерках добрались до нужного отеля. Имени святого Жоры (Георгия, по нашему). За стойкой нас встретил здоровенный белозубый негр. Заселение прошло при помощи нескольких комбинаций из слов «мерси» и «бон суа». То есть языковой барьер оказался невысокий. Надо узнать, в какой комнате будешь жить – искривляешь бровь и вопросительно говоришь «мерси». Если интересует – сколько стоит завтрак и когда он начинается – делаешь задумчивое лицо и вполголоса: «бон суа?». Простой он - этот французский язык.

Номер оказался компактным – дверь, кровать и окно во двор типа «колодец». Изучать в номере было особо нечего, поэтому решили сходить до центральной реки Парижа – Сены, чтобы разменять подаренное сменой часовых поясов время. Судя по схеме, от ближайшего метро (также имени святого Жоры) до Сены пешком идти не менее 2х дней. Схеме не поверили и отважно вышли в парижский вечер.

В вечернем летнем Париже людно и суетно. Обычно суетятся, если нужно куда-то успеть или по бестолковости - от плохой организации. Тут – другое. Спешить в Париже особенно некуда, так как город – компактный. Достопримечательности в любом районе обеспечивают примерно одинаковый эстетический накал. Кафе и рестораны находятся примерно на одном качественном уровне. У среднего гражданина в таких условиях нет необходимости перемещаться в поисках самого модного заведения или увидеть самую-самую достопримечательность. И он, гражданин, не перемещается. Смотрит на то, что видит и ест в том месте, где проголодался. При таком подходе отпадает необходимость организовывать перемещения людей по городу. Но суета, тем не менее – есть.

Возможно, именно эта бесцельная суета и создает постоянное ощущение праздника. Или его наступления. Праздника, понятно, не деревенского, с мордобоем, рваными баянами и жутким похмельем после. Праздника внутреннего, когда ожидаешь, что за углом увидишь нечто необычное, волнующее. И виды за углом - не разочаровывают. Даже если не являешься поклонником архитектуры и в силу ограниченности не способен понять всей прелести решения бельведера в антаблементе. Пространство и здания, перспектива из улиц и фигурки людей… даже воздух поддерживает ощущение праздника. И так – на каждом углу. Что характерно.

Рассматривая всякие рю, плясы и монументы, добрались до ярко освещенного парка. Несмотря на позднее время (по европейским меркам), в парке творилось невообразимое – все сверкало, перемещалось и кричало дурными голосами. По привычке подумал было, что неожиданно попал на день города. Ан нет – вывеска на причудливо изогнутом заборе гласила «Сад Тюильри».

Вообще, Париж давно уже растащен на цитаты. От этого все кажется очень знакомым. Эйфелеву башню сфотографировали по всякому, про Лувр рассказали в книжках, сад Тюильри – томно и многозначительно показали во кинофильмах режиссеры Новой волны. Сад представлялся мне уютным и красивым местом, где задумчиво грустят персонажи черно-белых фильмов и развивается сюжет про любовь.

Однако в реальности все совсем не так. Повсюду - орды туристов. Одеты понятно, не кинематографически. Итальянцы - в шортах с нашивками из цветных камушков, англичане - в цветных дождевиках расцветки работящего московского таджика. Целеустремленностью публика тоже не отличается – темные силуэты отрешенно бродят между деревьев. Периодически их подхватывают жуткие аттракционы и возносят в небо. Наверху граждане дико орут на непонятных языках, переворачиваются, возвращаются на место и молча бредут дальше. Все действо со стороны здорово напоминает цех горячей штамповки.

Глянули на схему, чтобы определить –далеко ли до Сены. Получалось, что из 2х дней пути один уже пройден. Рассудив, что для одного дня перемещений достаточно, а Сена никуда не денется, повернули в сторону отеля. Удивительно, но на пройденных всего несколько минут назад улицах прекратилась всяческая активность. Туристы исчезли, официанты суетливо убирали стулья с тротуаров и закрывали ставни в кафе. Город стремительно засыпал. В стремлении побыстрее добраться до отеля и заснуть вместе с городом, пытались дойти до отеля по азимуту. И, как не трудно догадаться, заблудились несколько раз в хитро переплетенных улочках. С наступлением темноты бродить по изворотливым переулкам жутковато. Красивые фасады домов отбрасывают зловещие тени, маскирующие угрюмых негров в спортивных штанах и кепках. Сразу же вспомнились бритоголовые пацаны в городе Волгодонск, которых больше всего на свете интересует «с какого ты раёна».



Дискутировать с неграми про парижские районы совершенно не хотелось. Сокращать путь больше не пытались и шли по хорошо освещенным, широким улицам. В результате в отель вернулись хорошо за полночь.

При помощи многозначного «бон суа» попросил ключ от номера и забылся в тревожном сне. Снились грубые скандинавские бортпроводницы с пшеничными косичками и негры в спортивных костюмах, вопрошающие: «Как нет денег? А если найду?».

Остров Сите.

Проснулся с нетрадиционным для отпуска ощущением, что выспался. В открытое окно, вместе со упомянутым уже парижским воздухом, врывались звуки просыпающегося города, а далеко вверху, в самом конце двора-колодца, призывно синело небо. В остром приступе желания бежать смотреть всякое интересное, выдвинулись из крохотного номера по направлению к завтраку.

Коридоры в отеле святого Георгия выполнены в одном стиле с номерами – настолько узкие, что пройти возможно только боком. Чтобы особо пузатые граждане не терлись телесами и не наносили ущерб собственности, стены покрыты яркой, мажущейся краской.

Завтрак происходил в небольшом помещении. Что также вписывалось в общую концепцию. Система завтрака обозначена как шведский стол по-французски. Во французском понимании шведский завтрак – это бесконечные круассаны и бесконечный джем из всего, что напоминает ягоду формой или вкусом. К выпечке я равнодушен, так как уверен, что в подслащенном синтетическом жире, обжаренном в старом масле, нет никакой практической пользы. Изделия из нефтепродуктов типа печенья «Конвертик» и слоек «домашних с сыром» полагаю за сувенирную продукцию. Но, к моему изумлению, взятый на пробу французский круассан содержал только тесто и сливочное масло! Все. Никакого маргарина, никакого солидола «для изысканного вкуса», ни майонеза «для сытности»… По привычке решил, что  вкусный круассан был в единственном, выставочном, экземпляре. А с остальными – обманут, как обычно - подсунут традиционные, из синтетических смол и пищевого загустителя. Решил провести оперативную проверку и придвинул стул вплотную к небольшой поленнице круассанов неподалеку…

Сделал сразу два вывода: во-первых, булки – очень сытные. Уже после шестой я тяжело водил боками и выпучивал остекленевшие глаза. Во-вторых, французские булочки вкусные независимо от количества. Нужно сделать серьезное усилие, чтобы побороть желание впиться зубами в слегка хрустящее, ароматное и хорошо прожаренное тесто, откусить, намазать апельсиновым джемом и откусить снова. Также обратил внимание, что любой продукт имеет преувеличенный, характерный вкус. Например, апельсиновый джем обладает вкусом апельсинового дерева целиком, включая ствол, листья и кусочек плодородной земли.

Пока я уничтожал круассаны, к столику незаметно подкралась негритянка. Радикально черная, средних лет, в зеленом платье и белом передничке. Как будто сошла с картины про североамериканский быт времен Буффало Билла. Едва удержался от соблазна поинтересоваться, как там дела на плантации. Подкралась негритянка с восклицанием «бонжУр!». Сказано это было настолько эмоционально, что я начал вспоминать, где мы раньше встречались. Позже оказалось, что французы всегда говорят свои «бонжуры» и «мерси» так, как мы поздравляем друг друга с Новым Годом под бой курантов в алкогольном угаре. Тогда я этого не знал и скорчил вытянутое, кислое и гнусное лицо, чтобы замаскироваться под довольного  британца на отдыхе. Законспирировался, очевидно, удачно, так как негра, отчаянно смягчая буквы, сказала «хельльоу», но уже более сдержанно. На этом ее познания в английском языке закончились и она попыталась выяснить номер комнаты по-французски. При помощи слов «бонжур» и «келер а тиль», я ничего объяснить не смог. Пришлось общаться на универсальном языке «magic finger». Ну, то есть тыкать пальцем в столы, чашки, круассаны с целью обозначить цифры, а также в потолок, где ничего нет, с целью ввести в диалог понятие «ноль». Так мой словарный запас обогатился французскими словами «труа», «сан» и «сис». Негритянка же добавила в свой англо-французский словарный запас нужные в современном мире «нигамазафака», «гивмифакинкофи» и «сыктым мамун».

Чтобы пережить стресс от внезапно обнаружившейся лингвистической пропасти, решили пойти к истокам – острову Сите. Оттуда, по легенде, начался Париж. Была надежда, что у истоков говорят на праязыке, который, согласно расхожей теории, от русского не отличишь.

Добираться решили на метро. Люблю я метро. Будучи простым советским пареньком из пролетарской семьи, всегда испытывал приятное волнение от подземной красоты и запаха работающего металла. Ранее доводилось видеть только вариации на тему московского метро и хотелось посмотреть капиталистический аналог. Отличия начались сразу же. Во-первых, народу очень немного. Точнее – вообще никого, несмотря на будний день и час пик. Во-вторых, билетной кассы в привычном понимании нет. Есть стеклянная витрина под вывеской «Информация» с негром внутри на фоне лотков с бесплатными картами Парижа. Решил сразу в диалог не вступать и осмотреться, поэтому сделал вид, что внимательно читаю развешенные повсюду листки с французскими словами. Периодически мимо проходили люди. Некоторые заговаривали с негром за стеклом, радостно что то обсуждали и проходили через турникеты, предварительно воткнув в них бумажку. Хотел прикупить пару таких же у негра, но меня опередила компания итальянцев, заполонившая все пространство перед витриной. Кричали и махали руками все сразу. Было похоже, что сейчас негра будут бить за некачественные билеты. Однако, итальянцы просто хотели объяснить, что им очень нужно попасть в метро. Объясняли по-итальянски. Видя, что негр не понимает, объясняли еще громче. Не договорившись на громком итальянском, сошлись на языке жестов. Потомки римлян мыча, по очереди тыкали то в турникеты, то в негра - изображали электропоезд и туннель, а также как поезд в туннель входит целиком и потом выезжает с другой стороны. За такие жесты у нас, например, могут и в морду дать. Но европейцы, очевидно, мыслят по другому и до рукоприкладства не дошло. Про билеты негр понял и указал в сторону аппарата, сходного видом с советским электромеханическим игровым автоматом типа «Репка». Итальянцы разом замолчали и беспомощно поглядели на аппарат. Потом на негра. Потом снова на аппарат и загалдели с удвоенной силой, изображая поездку в качающемся вагоне метро. Негр вздохнул, пожал плечами и приступил к продаже билетов старинным методом – за наличные деньги.

Игровые автоматы мне нравятся с детства – в «Морской бой» или «Городки» способен играть часами. Так что подземным торговым автоматом меня не удивишь. Поэтому я смело направился к ряду светящихся экранов. Автоматы оказались узкоспециализированными устройствами для продажи билетов. К оплате принималась любая валюта в любой форме, а также пластиковые карточки. Общение с электронной диковиной происходит через нехитрое меню на вандалоустойчивом экране. Для особо одаренных каждое действие дублируется поясняющим видеороликом. Пара легких касаний и можно забрать билеты стоимостью 1,7 евро/штука. Таким же образом можно разжиться билетами на поезд дальнего следования. Немедленно вспомнились отечественные терминалы для покупки железнодорожных билетов. На самых исправных из них кнопки либо вовсе не нажимаются, либо нажимаются сразу парами. Купюры принимаются с пристрастием - как у фальшивомонетчика–рецидивиста, а заказ билета сопровождается массой вопросов типа «выберите тип документа» и «вид оплаты».

Турникет в метро поразил обилием инженерных решений. Этакий монумент в память о минувшей войне с безбилетниками. Для решения вопроса перепрыгивания через турникет по обеим сторонам приспособлены стальные пирамидки. Руку, конечно, не проколет, но если опереться на нее при прыжке, рухнешь завывая от боли. При определенной спортивной подготовке это, конечно, не проблема. Но особо прытких за турникетом встречает наглухо запертая стальная дверь двухметровой высоты. Холодный металл хранит на себе вмятины от ударов головой и следы ногтей в назидание будущим поколениям. По верхнему краю двери наварены острые штыри. Часть штырей заметно деформирована. Явно бывали случаи, когда высокая стальная дверь оказывалась бессильна. Безграничны возможности человека и сила духа, но эту битву любители безбилетного проезда проиграли.

Турникет на билет реагирует как средневековый замок – раздается жуткий скрежет и двери с лязгом раскрываются. Разве что не падает мост через ров и не летят тучи стрел. А в остальном – очень похоже.

Внутри метро не сильно интересное – кривой каменный пол и стены, облицованные плиткой на манер казарменного сортира. Еще и надписи повсюду – sortie. Чтобы сходство усилить.



Движение организовано своеобразно. Пути находятся посередине, а платформы – по бокам. То есть создать толчею и неразбериху - не получится. Придется заранее решить, куда ехать, а уже потом спуститься к нужному поезду. Если в последний момент передумал, то нужно будет вернуться. По этой же причине невозможно создать затор, близоруко щурясь на длинный список станций слева и справа. Также не получится устроить свалку из людей, одновременно входящих и выходящих из двух одновременно прибывших электричек. У нас такая организация не прижилась бы.

Скамейки на платформе сделаны аналогично трибунам для футбольных болельщиков – с раздельными сиденьями. Как спальное место для большой змеи типа анаконда – подойдет. Но не обладающие нужной телесной гибкостью бомжи без затей располагаются по краям платформы. Непосредственно на холодном и неровном каменном полу. Воняют добротно - до рези в глазах. Это – интернациональное.



Отдельно порадовали информационные табло. Всегда интересовало, почему у нас цифры на платформе обозначают время ухода последнего поезда? Например, поезд ушел 2 минуты назад. Какой из этого можно сделать вывод? А если 4, то что? Ну, разве постоять полдня на платформе – поупражнять мозг вычислениями среднего времени ожидания и вероятности прибытия поезда в любой момент времени. Полезное занятие для человека с большим интеллектуальным потенциалом.

В Париже с интеллектом туго. Поэтому каждая платформа снабжена большим табло, где указано текущее время, также время в секундах до ближайшего поезда и время в секундах для следующего поезда. Всегда можно узнать когда придет следующий поезд. А чтобы внезапно освободившийся от вычислений мозг не придумал чего-нибудь эдакого, поезда ходят часто. Примерно раз в три минуты. Независимо от количества пассажиров и времени суток.

В обозначенное на табло время подали электричку. Смешную. Из нержавейки. По неизвестной причине дверки поезда оборудованы спец.крючком. Я так понял, что это – тест на сообразительность. Чтобы кто попало в поездах не ездил. Догадался дернуть крючок – дверь откроется, не догадался – останешься стоять в ожидании следующего раза. Я дернуть ручку догадался и довольный собой, проник внутрь. В компанию к сообразительным и тоже довольным собой неграм.



Метро в Париже медленное. Пользоваться им следует только если нужно ехать более 10 остановок. До острова Сите было недалеко, поэтому чтобы оправдать поездку на метро, решили уехать подальше и прогуляться по поверхности. Но в вагоне, полном негров, долго находиться неуютно. Поэтому пошли на компромисс - тактично, из антирасистских соображений, отмерили 5 остановок и выбежали наружу на станции Конкорд. В красочный летний Париж.

На станции Конкорд находится одноименная площадь – Конкорд, что по-нашему обозначает Согласие. Площадь, понятно, более древняя, чем ее название. Называться она так стала после очередной французской революции, когда оценили, сколько кровищи было выпущено друг из друга. Но назвали не прямолинейно – Кровавая площадь, а изящно, по европейски – площадь Согласия. Дескать, недовольные стороны пришли к согласию. Хотя Кровавая площадь по смыслу – больше подходит, ибо незадолго до согласия здесь установили гильотину и опробовали ее на очередном Людовике. Потом продолжили оттачивать гильотинные навыки на горластых жирдонистах, которые водились тогда в большом количестве.

Когда жирдонисты закончились, к площади интерес потеряли и приспособили ее под склад для всякого красивого. Например, установили обелиск времен египетского фараона Рамсеса 3. В свое время его выгодно выменяли у арабов на стеклянные бусы. Но всем сказали, что это – подарок. Напряглись, и притащили в Париж редкий памятник исчезнувшей цивилизации, весом в пару сотен тонн. А чего, красивая штуковина. Для неполноценных арабов  - даже слишком красивая. Заляпают еще. А вот для культурного Парижа – в самый раз.



На обелиске по сторонам на древнеегипетском написано про то, какие славные парни были Рамсес 2 и Рамсес 3. Ниже, уже по-французски, изложено как нелегко было все это притащить из Египта и сколько времени это заняло. Что, понятно, не хуже, а местами и превосходит достижения всех Рамсесов, вместе взятых. Дабы подчеркнуть, что французы горазды не только камни таскать, рядом с обелиском установили 2 фонтана в форме морских тварей мифического происхождения. Логически получилось не очень. Но если не задумываться, то вид у площади – потрясающий. Широкая, мощеная, обелиск сияет - больно смотреть, а фонтаны бушуют водой так, что можно снимать рекламу средств от простатита.

Под впечатлением от плотности переплетения исторических слоев в одном месте, побрели по набережной в направлении острова Сите.

Совсем рядом шуршал и гудел автотранспорт – парижане торопились на работу. В основном, на двухколесном транспорте. Преимущественно на мопедах. Слышал такое про юго-восточную Азию. Там, в силу низкого уровня развития и чрезвычайной плодовитости народу много, а дорог – не очень. И традиционный ослик по КПД сильно проигрывает мопеду. А тут – вроде бы благополучная Европа, но двухколесное безумие явно переживает рассвет. Едут поодиночке, вдвоем, обнявшись или лежа, в деловых костюмах и высоких париках. Нравы, похоже, позаимствовали вместе с мопедами из Азии. То есть отчаянно жестикулируют, лихо перестраиваются и мгновенно меняют направление движения. Автомобилисты выражают эмоции гудками.

Глядя на этот автокошмар в двух шагах от пешеходной дорожки, логично было бы предположить, что воздух будет сизым от выхлопных газов, платаны – серыми, камень набережной – грязным. Ан нет! Чисто! С целью раскрыть обман внезапно прыгнул к светофору и пошарил рукой в потайном, труднодоступном месте. Ибо было подозрение – чистота показная, ненастоящая. И снова нет! Чисто!



По правую руку уютно расположилась река Сена. Такая же вымытая, как и пешеходная дорожка. Вода – зеленоватая, прозрачная. Видно мелких рыбок и камни на дне. Водолазов, протирающих дно ветошью и рабов, фильтрующих воду легкими, видно не было. Пришел в замешательство. Как же так? В Москве батальоны узбеков ежедневно штурмуют горы мусора, сосредоточенно машут метлой и управляют сложнейшей очистительной техникой. И все равно грязищи в среднем – по колено. Местами – по ноздри. А доверчиво просунутую руку в потайное место на светофоре может разъесть очень вредный химикалий. Напрашивается аналогия со сказочным дубом из народных преданий. Рубишь его, а он это воспринимает как культивацию и растет пышнее. Узбекский алпамыш с метлой, понятно – Илья Муромец. На своем уровне.

Мысль, как известно – материальна. Размышления про таджиков привлекли местных цыганят, которые легко выманили у меня сотню при помощи печатного текста на французском. Воспользовались моим лингвистическим кретинизмом, сорванцы! Несколько расстроенный, стал рассматривать причудливый мост, случайно оказавшийся рядом. Судя по датам на табличке, мост построен еще при Узурпаторе. Назван был Мостом Искусств, как логическое продолжение стоящего напротив Дворца Искусств, переименованного позже в Лувр. Мост был построен как красивый – дощатое покрытие, изящные изгибы, ажурная ограда… Но в свете глобализации именно ажурная ограда всю красоту и сгубила – орды интернациональных, мультикультурных дебилов ежедневно развешивают на ней замки. С надписями  «Леха+Катька», «Love», «と聖墳墓に愛の» и даже «Маринка-Шансон. Мед.училище г.Новокузнецк». Скрытый под центнерами замков мост с искусством не ассоциируется никак. Годен скорее как пособие по видам окалин для учащихся сталелитейного техникума.



Следующий попавшийся мост был совершенно не похож на Мост искусств. Никаких изяществ – суровая каменная кладка, мощные арки и полное отсутствие утонченных ажурных элементов в конструкции. Такое аскетичное исполнение вполне может вогнать в ступор самого изощренного дебила с замком. На первый взгляд может показаться, что строители сделали выводы по опыту эксплуатации Моста искусств. И даже название у моста подходящее – Pont Neuf. Что по-нашему означает Мост Новый. Ан нет! Новый мост – старейший из существующих мостов Парижа. Построен аж в 16м веке. А новый он оттого, что вопреки обычаю, не был заставлен мелкооптовыми точками торговли по обычаю того времени. Сделано это было специально, чтобы любоваться Сеной. Виды с него открываются действительно отличные. Знали, где строить.

Перебрались по Новому Мосту на остров Сите. На островной части моста углядел конную статую мужика. При ближайшем рассмотрении мужик оказался королем Генрихом 4. В табличке под статуей с сожалением сообщалось, что это – точная копия настоящей медной статуи, которую в революционном угаре разбили вдребезги и утопили в Сене те же парни, что буйствовали на площади Согласия. Так натерпелись от монархов, что не жаль было сил громить прочные памятники по всему городу. Интересно жили – ярко.

Цель прогулки - остров Сите, лингвистических ожиданий не оправдал. Никакого праязыка, похожего на русский, там нет. Наоборот, повсюду бродят компании туристов со всех частей света. Гомонят по своему, по непонятному. Пошли бродить по улочкам. В первой же подворотне обнаружили надпись «площадь Дофина». Казалось бы, ниже должен следовать текст, поясняющий кто такой Дофин и что он изобрел. В крайнем случае – кого завоевал. Такого текста нет. Указано лишь, что площадь основана знакомым уже человеком-статуей, Генрихом 4. Сама площадь тоже вызывает вопросы. Почему площадь? Несколько деревьев на пыльном пятачке. Даже человека с лошадью в центре нет. Этак в любом отечественном областном центре каждый двор можно считать площадью… Ну, или почти каждый. Табличек не напасешься.

Мысли об уютных и тенистых дворах областных центров навеяли самые романтические воспоминания и вызвали сильное желание отлить. Прямо сейчас и здесь. Пришлось пристроиться к камню с табличкой и притвориться, что изучаю длинный текст на французском. На камне рассказывалось про длинную череду расправ над неведомыми мне королями и  отравительницами, а также другие не сильно понятные, но жуткие вещи. Просвещенные европейцы в средневековье толк в расправах знали. Струя иссякла на месте, где в деталях рассказывалось о том, как сжигали последнего магистра тамплиеров – Жака Де Моле. Сжигали с понятной целью – отжать денег в пользу государства. Глава государства, Филипп Красивый, в это время ел утренний круасан и по случаю дождя любовался кремацией из дворца. Аккурат на месте обоссанного мной камня. Магистр Жак, уже изрядно подкопченный, понял, что отъемом денег Филипп не ограничится. И тут же, непосредственно из клубов дыма, зачитал страшное проклятье. Пообещал, в частности, что и сам Филипп и его родственнички в 13 коленах сгинут совершенно бездарно и по бестолковому. Красивый Филипп тогда значения этому не придал, доел круасан, и спокойно ушел слушать классическую музыку. Но все равно сгинул. Бездарно и по бестолковому. Вместе с кровавой родней до 13 колена. Что характерно. Дочитав до перечня проклятий, я в ужасе отскочил от камня, обдав вялой уже струей площадь большую, чем планировалось. Это что же получается? У нас если напрячься и вспомнить, кто массово душил или колесовал – это всегда будет Иван Грозный. А тут – камней не хватает, чтобы всех душегубов просто перечислить. Однако любой европеец с готовностью подтвердит, что варвары и дикари-людоеды – это чуть восточнее, со столицей в Москве. Наспех застегнувшись, метнулся в сторону набережной Ювелиров. С набережной очень хорошо видно название дома, где на законных основаниях пытали и отбирали все деньги. Называется символично - «Дворец правосудия».

Обогнув  Дворец, приметил длинную мультинациональную очередь. Решили, что очередь – это наверняка к чему то исторически ценному. Пристроились в хвосте. Перед нами стояли дети Израилевы узнаваемо русского происхождения. Культурные. Отец семейства – седеющий мешковатый тип с характерными залысинами, увлеченно читал высокодуховную книжку на иврите.  Это было тем более странно, что очередь оказалась в Сен-Шапель. Сооружение хоть и историческое, но отчетливо христианской направленности.



Вообще, я не очень люблю посещать музеи. Особенно те, до которых можно добраться на автомобиле из Москвы. Как правило это - пара предметов быта или унылых серых камней, для рядового гражданина никакой значимости не имеющих. К камням выстраивается очередь желающих эти камни по-быстрому «сфоткать». А еще лучше «сфоткаться на фоне» с вымученной улыбкой и побежать дальше, в следующую очередь, к следующим камням. Ну, чтобы потом, непринужденно, между прочим, в разговор вставить «а вы у камней были? Серых таких, всемирно известных. А мы тут недавно ездили». С дальнейшим перелистыванием сотен безумных картинок с обрезанными руками, неестественно большими головами и белыми пятнами вместо лиц. В массе своей граждане никакого интереса к жизни других не испытывают, а тут еще изображения неизвестной каменюки с постылой рожей на фоне. Но отступать – поздно, ибо связан социальным контрактом. Приходится смотреть и слушать, что  «на самом деле там прикольнее, просто сфоткать не удалось, в фотоаппарат не влезает, и  ощущения не передает». Конечно не передает. Как можно передать ощущение метания из очереди в очередь с целью нафоткать побольше?

- Смотрите, вот серый камень с какими то надписями в темноте!

- Камень. Прикооольно..

- А это – репродукция «Джоконды»!

- Мутная. Прикооольно…

- А это – снимал какой то известный фотограф Анжелину Жоли для эротического журнала.

- Сиськи. Прикооольно…



В плане автомобильной доступности Сен-Шапель расположен удачно – добраться туда сложно. Разве что в рамках автобусного тура «вся Европа за 4 дня». Но от длительного нахождения в изогнутом состоянии и обилия достопримечательностей, любители подобных поездок пребывают в коматозном состоянии и должного накала не обеспечивают.

В Сен-Шапель пропускают под плакатом, изображающим всякие нужные в хозяйстве предметы. Под изображениями ножей, дыроколов, штопоров и ножовки по металлу - надписи: «Запрещено», «Nicht», «Échalo en la urna, el idiota!». Отдельный плакат - с иероглифами. Под общим заглавием «Spécialement pour les Japonais». Последнее слово насторожило. Я по-французски – не очень, поэтому прочитал его как «жопонуа». Толковое, считаю, название для и представителей очень дальнего востока.

За плакатом дюжие охранники уверенно подошли к набожному израильтянину, тактично вынули из его широких карманов сувенирный мачете, три штопора и две остро заточенные закладки для книги характерной, изогнутой, формы. «Дайсё» - пояснил еврей, указывая на закладки. В Сен-Шапель его все же не пропустили – не все еще гладко в вопросах единения различных конфессий. Мне пришлось расстаться только с верным ножом системы «Вишня».

По слухам, где то внутри Сен-Шапеля хранится терновый венец Спасителя, который предприимчивые крестоносцы взяли в Константинополе методом гоп-стоп. Собственно, капелла Сен-Шапель построена как раз для демонстрации венца по крупным христианским праздникам. Но день был скоромный, реликвию повидать не удалось. Впрочем, капелла впечатляет и без венца. Выстроено здание по классическим законам готики – из камня, но высокое, замысловатое, с тонкими и плавными линиями. Должно символизировать высшую степень духовности, превращающей камень в нечто нематериальное. И символизирует. А чтобы совершенно подавить неподготовленного прихожанина, в оконные проемы вмонтированы витражи. Выполнены они в торжественных красно-синих цветах. Красоты и яркости необычайной. Изображают многочисленные истории из быта святых. Если приспособить кресло поудобнее и вооружиться морским биноклем, из зала можно не выходить неделю. Очень уж они поучительные, эти истории.



По католической традиции всякое обнадеживающее нарисовано мелко, но во множестве. Дескать, сами разберетесь если что. А вот для сцен Апокалипсиса, с присущим ему трэшем и угаром, отведена целая стена. Последствия нехорошего поведения при жизни крупно и доходчиво изображены на гигантском круглом витраже. Сделано для тех, кто хоть и пришел в храм без бинокля, но все равно должен быть подготовлен. Чтобы потом не было отговорок вроде «меня не предупреждали» и «я не знал».



Под всем этим красно-синим великолепием, непосредственно на древнем каменном полу, бесновались соотечественники-интеллектуалы. Понятно, с электронными планшетами производства компании Apple. Одни, проникшись духом свободной Европы, сидели на полу, царапаясь в экран. Стало понятно, откуда берутся идиотские фразы в форумах типа «а я впориже, романтИк такой клевый, отели никомуне понравилась, родителям тоже чмоки чмоки!». Другие «фоткали» все подряд, держа на вытянутых руках планшеты и ходили друг за другом по залу. Все, как один – яркие, уникальные личности. Одинаково грязные спутанные волосы, одинаковые лосины с вытянутой матней и одинаковые розовые кеды. Со стороны очень напоминало крестный ход с участием клоунов.

Выбравшись из под сводчатых потолков Сен-Шапеля, решили пообедать, ибо наслышаны были о местном обычае, предписывающем завтракать, обедать и ужинать строго в определенное время. Очень хотелось влиться в парижский ритм и оценить легендарные французские кафе. Особых предпочтений не было, поэтому пошли куда глаза глядят. Вместо кафе неожиданно вышли к собору Парижской богоматери.



У католиков почти каждый собор носит имя богоматери, а дальше – по обстоятельствам. По традиции, вход в собор украшен изображениями из ночных кошмаров. Хорошо видно, как шумные ангелы будят мертвецов и подговаривают их бродить туда-сюда. Среди восставших заметил короля, подозрительно похожего на персонажа Леонова из художественного фильма «Обыкновенное чудо». Рядом с королем, слегка дезориентированный и голый, стоит безбожник. То есть намекают, что суд коснется даже тех, кто почил в безверии и разврате.



С парадной стороны собор, если не вглядываться в узоры на стенах и башенках – аскетичен. Напоминает производственный цех, скрывающий мощные гидравлические прессы и прокатные станы. В тени стен притаились полчища туристов, жующих знаменитые парижские бутерброды. Некоторые, не в силах сдержать творческий порыв, играли на гитарах, придерживаясь проверенной техники «три аккорда». Сразу вспомнились времена, когда воспитанники учебных заведений собирались в тени стен автовокзала, чтобы организованно выехать в сторону ближайшей заиндевелой пашни собирать корнеплоды.

Бутерброды и воспоминания о пикнике у костра в колхозной реальности напомнили о первостепенной задаче – пообедать. Смутные образы кафе из книжек потерянного поколения вели нас на левый берег Сены - в сторону района Монпарнас.

По пути преодолели небольшой скверик за собором. Что такое привычный сквер? Это – кованая оградка вокруг десятка кустов. Между кустами – продукт психически неуравновешенного ландшафтного дизайнера – разбросанные цветные опилки. В опилки надежно воткнут плакат «По газонам ходят только козлы!». Культурная часть типового сквера ограничена парой скамеек. Забравшись на скамейку с ногами, на спинке сидит молодежь. Что для особенно продвинутых характерно. Задача у такого сквера известная - получить эстетическое наслаждение от созерцания. Вариация для зверофила - пустить питомца погадить на опилки.

Парижский сквер непривычен и утилитарен. Заставлен скамейками, снабжен источниками питьевой воды, а газоны предусмотрены специально, чтобы на них расположиться, съесть калорийного и выпить спиртосодержащего. Чем, собственно, граждане и заняты – сидят, где придется с бутылочкой вина и сэндвичем – наслаждаются видами. Исключение составляют разве что жопонуа. У этих есть дела поважнее – нужно срочно увезти с собой кусочек Парижа. В любом виде. Сувениры – это само собой, но желательно еще что-нибудь творческое, необычное. Например, необычно затеять свадьбу в Париже. Из любителей необычной японской свадьбы в сквере за собором Парижской богоматери выстроилась очередь. Человек 100 японцев, увешанных сувенирами, упаковками дизайнерской одежды, багетами и современной электроникой. Видно, что хватали все, до чего смогли дотянуться. Так обычно изображают мародеров на фоне сообщения о ядерной катастрофе.

Организация необычной, спонтанной свадьбы впечатляет. Время рассчитано по секундам, передвижения – по сантиметрам. На месте, где нужно стоять новобрачным с целью получения удачной фотокарточки – углубления от ног многих поколений брачующихся. Как в известном монастыре Шаолинь. В точке нахождения фотографа – табличка со значениями выдержки и диафрагмы в зависимости от времени суток, по месяцам и с пояснениями на японском.



На левый берег Сены перебрались по мосту Архиепархии. Место - святое для дебилов-замочников. Именно здесь путеводители советуют повесить замок на решетку для укрепления романтических отношений. Кроме привычных замков решетка моста украшена носками и цветными пакетами. Попадаются также мужские труселя, завязанные в надежный брамшкотовый узел. Видно, что парни настолько сильно сомневаются в избранницах, что готовы на многое. В этом плане мост Искусств – лишь бледная тень моста Архиепархии.



Мост заканчивается на набережной Турнель. Той самой, где д’Артаньяна били кулаком по гасконским скулам. О славном мушкетерском прошлом не напоминает ничего. Обычная мощеная улица. Со стороны реки – палатки. Из них торговцы, преимущественно негры, соблазняют туристов килограммовыми связками сувениров. С другой стороны – скучные дома. В домах – искомые рестораны.

Приступили к поиску места, где можно отведать буйабес, устриц и запить все это бокалом божоле. Искали довольно долго. То вид на собор угрюмоватый, то нет мест, то буйабес оказывался подозрительно похож на борщ.

Ходить по парижским улицам во время обеда непривычно – все равно, что бродить по чужой столовой. На улицах и в каждой подворотне за столиками сидят умиротворенные граждане и предаются пищевому разврату. Едят устриц, сочную говядину, морепродукты и горки салатов. Запивают винами различной цветовой интенсивности и просто водой. Это не так интимно, как поедание чебуреков в кафе «Минутка» за высокими столами без стульев, но тоже ничего.

Пока искали подходящее кафе, невольно наткнулись на районную достопримечательность – rue Chat-qui-Peche (улица Кота-рыболова). В табличке обозначено, что улица переняла название у находившейся здесь в старые времена таверны. А таверна названа так в честь кота, который приносил хозяевам рыбу из Сены. Также указано, что эта улица - самая узкая улица Парижа (ширина - 1 метр 70 сантиметров). Далее следует убористый текст про лихих людишек средневековья, которые здесь тянули кошельки и прочие ценные предметы из карманов горожан, пользуясь многолюдностью. Оценил масштаб улицы. Не смог представить, чтобы здесь могло поместиться более двух человек одновременно, включая карманника. Или люди были помельче, или улица со временем усохла. Увлекательное это дело – искать днем кафе в Париже.



Обедать устроились под тенью могучих стен собора святого Северина. На одноименной улице. В одноименном кафе.

С целью постепенного вхождения в гастрономический мир Франции, заказать решили «формулу». Это когда за определенную стоимость можно на выбор попробовать салат, второе и десерт. Внезапно оказалось, что заказать даже заранее известный набор блюд я не способен (см. лингвистический кретинизм), поэтому в диалоге с официантом участия не принимал. Доверился любимой жене.

Диалог на французском – он завораживает. С англичанами или немцами проще – сразу видно, что иноземцы. А тут - вроде бы наши, с соседнего подъезда, а говорят непонятное. Вслушиваешься в диковинные слова и через некоторое время понимаешь, что сидишь и бессмысленно разглядываешь салфетницу.

- Ici, on sert des fruits de mer excellents. Madame, vous aimez les huîtres?

- Je préfère manger à la carte. Comme entrée, les moules marinières, après, du loup au fenouil, une spécialité Provençale, steak au poivre, aux haricots verts ou bien des côtelettes d’agneau avec un gratin dauphinois.

И дальше, в том же духе, с повышением тона и многозначительным переглядыванием…

- Oui, madame! – в конце, после продолжительной беседы, и - Monsieur, vous avez choisi? (это уже мне).

Тут я понял, что ни «бонжур» ни «мерси» не спасут положение и надо что то отвечать. Но отвечать было нечего и я, выгнув соколиную бровь, испытующе посмотрел на официанта. Понятливый парнишка бодро воскликнул «Biensûr, Monsieur!» и ухарски щелкнув каблуками, умчался в недра кухни.

А я принялся сверлить взглядом madame (уже после того, как проорался, что «ездить будем теперь только в Сызрань и Крыжополь» и всякое такое, про языковой барьер). Возмущение мое понять можно. Во-первых, свой уровень французского madame ранее определила как «Обычный уровень. Как у тебя. Совершенно низкий! Только поздороваться могу». Во-вторых, в моем понимании, «формула» при заказе не должна была спровоцировать такого длинного диалога. В третьих, я так ничего и не заказал, а есть очень хотелось. Madame аргументированно возражала, кладя глагол по-научному, веско. Дескать, во-первых, так может каждый – ничего особенного, все слова – простые. Во-вторых, нормальной «формулы» у них нет, а в третьих – все эти мелочи мужчину волновать не должны. Главное для мужчины – в нужный момент отчетливо пробасить «Monsieur, l’addition!». Далее, не округляя глаза и не гримасничая, расплатиться и спокойно покинуть заведение. Вот это – по-настоящему сложная задача. С ней справляются сильнейшие и достойнейшие. А всякие там неправильные глаголы, сложные диалоги… Все это – мелочи и никакого практичного значения не имеют. Доводы, конечно, были убедительны, но все равно почувствовал себя гориллой с кредитной карточкой. Язык надо бы выучить.

Еда на улице святого Северина мне понравилась. Особенно мясо. Сочное. Много. Отличного качества.

Ел сладострастно урча, но аккуратно и без суеты – держал марку. Краем глаза рассматривал собор. В старые времена, еще при римлянах, здесь проходила дорога, с которой начинались или которой заканчивались дальние странствия. По этому поводу на входном барельефе изображен Святой Мартин из Тура, который, как известно, делает всякое полезное путешественникам. Из языческих предрассудков решили зайти внутрь.

Собор, к счастью, не значится в списке обязательных к просмотру достопримечательностей – пустынен и суров, как и подобает правильному готическому сооружению. В табличке обозначено, что построен собор на месте, где был замечен сподвижник Северин. Ходил ли тут отшельник – точно неизвестно. Зато установлено, что церковь попалась на глаза проходившему неподалеку сводному отряду варваров. Франков, предположительно. Сил у них было много и приметное здание они сломали. Не по злобе. Из озорства. Чуть позже потомки этих же франков церковь восстановили и украсили. И снова - в память о Северине. Чем был знаменит Северин – не указано, но человек был явно уважаемый – масштаб сооружения впечатляет. Кому попало такой памятник не построят.



Внутри – все, как положено культовому готическому сооружению – высокие стены, каменные изваяния и дивной цветастости витражи. Снаружи, традиционно, стены увешаны разным страшным. Горгульями, например. Некоторые пугающе напоминают пассажиров, едущих по утрам в метро от станции Выхино, что в Москве.



После мрака собора улицы Парижа показались яркими, радостными и нарядными.

Надо отметить, что левый берег Сены отличается от правого некоторой камерностью и спокойствием. Жопонуа передвигаются все больше украдкой и микроскопическими группами – человек по 20. Граждане остальных национальностей сидят с бокалами вина за столиками в тени платанов и неспешно о чем то беседуют. Или просто сидят. Без всякой цели. Создается ощущение, что у всего города – каникулы. Как ни всматривался – не увидел ни одного спешащего человека. Хмурых и недовольных лиц также не заметил. Непривычно.

Разглядывая достопримечательности, неожиданно вышли к Сорбонне. Симпатичных французских студенток, про которых любят в кинематографе показывать что-нибудь этакое, волнующее, не было. Вокруг зарешеченных входов бродили унылые неопрятные тетки. Я так понял, что по случаю лета наиболее умные (они же – симпатичные) – разъехались в поисках впечатлений, а остальные – страшные и тупые, пытаются в это время сдать зачет по теологии.

Возможно, стереотипные красотки вернутся осенью и все будет как в кино. Ну а пока – годзиллы у запертой Сорбоны и закрытые ставни магазинчиков с надписью «Извините, мы закрыты до октября». Предположение о каникулах оказалось не таким уж далеким от истины.

Слегка заплутав в узких улочках, развернул карту и путеводитель. Получалось, что мы вплотную подошли к Jardin du Luxembourg. Люксембургский сад, по-нашему. На схеме сад нарисован чуть ли не с половину Парижа, а путеводитель рассказывал интересные истории про дворец. А также про аллеи невиданной красоты и гигантское озеро поразительно круглой формы. Не зайти было бы глупо.

Сад огорожен высоким забором из заостренных стальных прутьев. Подобные заборы встречались мне ранее в советских городах. Если идти вдоль такого забора, обычно натыкаешься на красивую арку с гипсовыми буквами «ЦПКиО». Под ней должна быть синяя деревянная будка с надписью «КАССА» и бабушкой внутри. В вечернее время за будкой можно было встретить небольшие компании подростков, разделенных по телосложению. Одни – дохлого склада, одетые в косухи из дермантина с клепками и мотоциклетными шипами. Другие - поспортивнее, предпочитали клетчатые шаровары, короткие кожаные куртки и кепки на бритых головах. Толпились поближе к танцплощадке. Или к ресторану «Времена года». В лучшем случае. С танцплощадки непременно звучали песни Барыкина и Modern Talking. Или аполитичные «Коррозия металла» и «Сталкер». В лучшем случае. Сразу же вспомнились цепи, солдатские ремни с пряжками, кастеты кустарного производства и прочие атрибуты незамысловатого подросткового времяпровождения…

Но ничего такого в Саду Люксембург не было. Вход – бесплатный. Вместо арки и кассы - дворец Марии Медичи.

Сад – ослепителен. В буквальном смысле. Погода стояла солнечная, а все культурные предметы выполнены из белого камня. Статуи, лестницы, дорожки и даже пальмы в кадках – все решительно светлых тонов.



Оно, может и красиво, но подробностей не разглядишь – глаза открыть невозможно. Расположились отдохнуть в тени напротив дворца. Непосредственно на лужайке, по европейской традиции – расстелив скатерку и сняв берцы. Но только я начал разматывать портянки, как подбежал полицейский и презрительно зажимая мясистый нос, попросил уйти подальше, в английскую часть сада. Подробности я выяснять не стал – все равно ответа не понял бы. Подчинился и побрел в указанном направлении по розовым дорожкам, держа портянки под мышкой.

Вокруг кипела жизнь – парижане отдыхали с полной отдачей сил. Кто самозабвенно читал на лежаках, кто играл в странную игру со стальными шарами, кто просто сидел, безучастно глядя в одну точку. Проходя около пятиметрового бассейна круглой формы, сверился с путеводителем и схемой. Оказалось, что эта лужа и есть «огромный центральный фонтан, устроенный возле дворца». На самом деле по масштабу это ближе к поилке в производственных подразделениях Челябинского Металлургического Комбината. Не сдержался и развязно захохотал, тыча в лужу пальцем. Они вообще, фонтан «Дружба народов» видели?

Английская часть сада называется так не из-за обилия англичан, а оттого, что в понимании англичанина самый правильный парк - это когда искусственно создается подобие диких природных зарослей. Дескать, только высшая степень творца в человеке способна выдать творение, аналогичное природе. А в природе, как известно, все гармонично.

Думаю, все эти объяснения маскируют простую нехватку настоящих, гармоничных зарослей. Из человека все же творец помельче природы будет – нет в нем размаха. Хочется гармонии - огородить кусок леса и пускать туда всех желающих. Или вообще не огораживать – пусть разбредаются на радость природным, гармоничным медведям. Как скажем, у нас, в Сокольниках. А когда человек приложит руку – получается вяло. Так - несколько кустов, высаженных в причудливую кривую.

Кусты в английской части парка хорошо просматриваются со всех сторон. Как и где тут прятался известный художник Модильяни с чужой женой – Анной Ахматовой – загадка. Возможно прятаться не было необходимости и для цивилизованного европейца не такая уж это интрига. Подумаешь – прошелся с чужой женой. Если что и взволнует европейца – так это отсутствие денег на платный стул. Переживать будет, мемуары напишет…

У нас, конечно, масштаб другой. Если вздумается пройтись с чужой женой в некрупном городе омской области, что будет? С одной стороны – тайга от уральских гор до Енисея, а с другой – муж с топором и  карабином «Сайга» при активной поддержке братьев с кольями. То есть все равно найдут. При всей предсказуемости сюжета страсти накалены до предела, а размах – эпохальный. И никаких надуманных переживаний.

Возвращались на метро. Народу было значительно больше, чем утром – пришлось ехать в плотном окружении негритянок и арабов. Непривычно было чувствовать себя одиноким белым, но за зад никто не хватал и на том спасибо. Выбрались из подземелья у собора очередной богоматери и совершили набег на местный универсам Carrefour. «Перекресток» по нашему.

Когда то давно, в детстве, я был уверен, что магазины нужны для того, чтобы в них покупать бутылку молока и буханку белого хлеба. Молоко – единственно возможное, с серебристой крышкой, а хлеб – тот, что за 32 копейки. В случае гастрономических причуд можно было взять кефир с зеленой крышкой и черный хлеб за 16 копеек. Такой выбор меня вполне устраивал. До тех пор, пока я по случаю не оказался в Костроме, где можно было выбирать только из черного хлеба, спичек и маргарина. Так выяснилось, что бывает выбор хуже. Чуть позже началось изобилие и в магазинах появилось всякое по разным ценам. Например, ассортимент столичных магазинов «Азбука вкуса» или «Перекресток». Разброс цен и качества товаров – поражает. Можно взять дегтярное мыло за 8 рублей и бутылку суррогатного пива за 16 для незамысловатых пищевых извращений. Не нравится – можно на пару десятков тысяч  прикупить небольшой кусочек сыра и бутылку вина – для романтических посиделок в режиме «tкte-а-tкte». Или умело все это комбинировать, в зависимости от потребностей. Создается впечатление, что в наличии есть все и по любым ценам. Это пока не знаешь о существовании парижского «Перекрестка». Мало того, что ценник на продуктах редко превышает пару десятков евро, так еще и выбор настолько велик, что подбирая бутылку вина и сыр к ужину, можно за этим занятием встретить рассвет. От жадности набрал всякого столько, что не смог поднять. Из понятных побуждений все норовил ухватить продукты, знакомые по «Азбуке вкуса», но дешевле в 10-15 раз. Вредно это – когда есть возможность выбирать и сравнивать.

Ужинали на Монмартре. Картинно расположились на склоне под Сакре-Кером и глядя на Париж, погружающийся в теплые сумерки, закусывали богатое вкусом красное вино подванивающим сыром. Сыр, разумеется, густо покрывали джемом из фиги. Вернувшись в отель, по-свойски кивнул негру-портье и на чистом французском сказал «Бон суа, месье!». Странное дело – обычно на выработку привычки жить в новом месте у меня уходит два, а то и три дня. А тут - всего день в Париже и уже сложилось впечатление, что жил здесь всегда. Погрузился в безгрешный сон с приятной мыслью о том, что стадия «в гостях» была преодолена настолько стремительно.





Музей Орсэ и Мулен-руж.

Гуляя вдоль набережной мимо Лувра, заприметил на другой стороне Сены здание, идеально подходящее под определение «железнодорожный вокзал». Но не в современной трактовке, когда причудливая инженерная фантазия рождает социокультурный феномен вроде дикого нагромождения бетонных блоков и чугуна в городе Тында. Нет. Скорее вокзал старорежимный. Чтобы было красивое здание. И чтобы к нему в клубах пара с грохотом прибывал зачумленный паровоз. Из него на красную ковровую дорожку должен важно выходить Мокий Парменыч с молодой любовницей. На выставку, стало быть, пожаловали. Вокруг – суета, месье в шляпах типа «котелок» и фотографы…

Принадлежность здания к железнодорожной тематике выдавали надписи по карнизам, обозначающие дальние города и провинции Франции, а также гигантские часы. И, как не трудно догадаться, здание действительно раньше было вокзалом. Уникальным в своем роде - первым в мире электрифицированным. Но перрон оказался коротковат для новых поездов его вывели из эксплуатации. Проблема, понятно, надуманная. На транссибирской магистрали, к примеру, большая часть перронов значительно короче состава. Как только объявят прибытие и стоянку в 2 минуты – ожидающие привычно бредут вдоль полотна на восток. По пояс в снегу, наклоняясь от ветра остановятся у известного места остановки 17го вагона и смиренно ждут, вслушиваясь в гудение проводов. Иногда разве что поправят заплечный берестяной короб да завернутых в пуховый платок младенцев успокоят. На короткий перрон жаловаться – и в мыслях ни у кого нет. Тем более из-за такой мелочи вокзал упразднять.



В Париже народ избалованный – из за несоответствия требованиям, вокзал переделали в музей изобразительного искусства. И вновь здание стало уникальным, так как здание под картины переделывалось впервые. Ранее практиковалось обратное - известные и дорогостоящие картины стаскивались в чей то дом. Когда по историческим причинам хозяина ликвидировали, его дом называли музеем.

Картин внутри бывшего вокзала выставлено небогато. Моей любимой - «Ягуар, нападающий на лошадь», работы Анри Жюльена Феликса Руссо, в музее нет. Но в целом, участники салона отверженных представлены достойно и структурированно. Ценителям жанра рекомендуется приобрести аудиогид и попробовать разобраться в биографиях и хитросплетениях отношений. Без этого картины импрессионистов воспринимаются несколько однобоко. Например, изучил картину, где группа толстых, розовощеких и совершенно голых баб резвится на болоте. Оценил необычность сюжета и пошел дальше, одухотворенный. Вроде бы больше ничего и не надо. Но стоит прислушаться к бормотанию аудиогида, оказывается, что это художник Ренуар так видел простые радости. Любил он создать ощущение, что обычная жизнь не ограничивается скукой и трагизмом, а изображал он всякое приятное в состоянии ограниченном – кисть в руках не держалась из за лютого артрита. То есть с аудиогидом путем нехитрых сравнений и размышлений, открывается масса любопытного. Для человека пытливого ума, понятно.

С пытливостью ума у меня – не того… Не очень. Поэтому я просто дивился чужой тяге к жизни.

Народу в залах немного. Жопонуа передвигаются гуськом, притихшие под давлением искусства. Под изображением женских половых органов в постимпрессионистической манере, азиаты и вовсе замолкают. Фотоаппараты при этом безвольно обвисают, а глаза широко открываются. Примерно как у советских игрушек типа «неваляшка».

Гигантские часы, что я видел снаружи, оказались прозрачными. Сквозь них открывается дивный вид на Париж в целом и Сакре-Кер в частности. Сделано специально, чтобы при наблюдении за жизнью сквозь часовые стрелки мысли посещали исключительно торжественные и печальные. Вроде «человек – мыслящий тростник» и «все мы погрязли в болоте, но некоторые из нас смотрят на звезды».



Но только я приготовился созерцать вечный город через призму времени, как пейзаж загородила тетка. Из современных, с жизненным кредо «хорошую фигуру не испортишь» и сравнимая по габаритам с часовой стрелкой. Заплывшая жиром, неопределенного возраста, с короткой стрижкой и в блестящем трикотажном платье со стразами на известном месте. В шлепанцах на мозолистых ножищах и узорчатым педикюром, что ожидаемо. С дочерью под пухлую руку. Глядя на такие пары понимаешь, что многие уже открыли способ размножения почкованием. Или клонированием. Как дворники из мультфильма про пластилиновую ворону. Смотреть на всякую непонятную мазню тетке было неинтересно, о чем она громко и с чувством диктовала в телефон. Гораздо интереснее тетке было комментировать чужую жизнь, оглашая музей криками «да иди ты!» и вопросами «а ты? а он?». Редкие посетители английского толка от особенно эмоциональных возгласов приседали и пряли ушами.

Из музея вышли под небольшой дождь, который, по слухам, очень сильно украшает город. Ответственно заявляю – Париж и так красив, без всякого дождя. А от дождя, как и в любом другом городе, возникло желание спрятаться. Спрятаться решили под стеклянную крышу кораблика с названием Batobus. Как обещала реклама, можно пользоваться корабликом как транспортом по одному билету в течение дня, выходя на любой из 8 остановок. Билет ценой не удивил, поэтому взяли двухдневный. Из соображений жадности.

Народу в батобус по случаю дождя забилось много. Разных национальностей. Но заметнее всего были итальянцы. Поодиночке они – тихие и вежливые, но как только собираются в кучу, сразу же начинают друг на друга орать и разбрасывать вокруг себя мусор. Несмотря на плотность пассажиров, итальянские дети без затей лежали на мокрой палубе и изо всех сил капризничали. Часть – гонялась друг за другом, плюясь и размазывая по смуглым лицам желтые сопли. Раньше я такой угар наблюдал только среди людей альтернативной культуры, вроде цыган на вокзалах. Тогда, в моем беспризорном детстве, я и не подозревал, что подобное поведение – это вполне по-европейски.





Кораблик батобус – это будущее, которого нет у московского речного трамвая. То есть относительно дешевый и удобный способ красиво провести время. Сидишь себе под стеклянным куполом, а вокруг медленно проплывают красивейшие здания и виды, знакомые по картинкам из книжек и кинофильмов. Свежий речной воздух и стук дождевых капель навевают мысли возвышенные и неопределенные. Учитывая, что маршрут батобуса - круговой, а конечные станции не предусмотрены, плыть так можно вечно. Ну, или пока не надоест слушать вопли итальянцев. Мы выдержали круг с небольшим и покинули суденышко на остановке Сен-Жермен-де-Пре, что на набережной Конти. Дождь к тому времени закончился и толпы туристов уже вовсю шлифовали брусчатку. В знакомой улице Кота-рыболова бесновался народ. Понаблюдали со стороны за работой карманников. Ловкие. Табличка про древних воришек оказалась актуальна, несмотря на прошедшие столетия.

От туристической толпы скрылись на тихой и скучной улице Бонапарт. Улица порадовала одним – неожиданно вывела к известному кафе «Les Deux Magots», что по-нашему обозначает «Два болванчика». Или, как частенько переводят в угоду толерантности – «Две обезьяны». Обезьян там нет. И никогда не было. Французское слово magot в данном случае обозначает статуэтку, китайского болванчика. Который в количестве двух штук украшает интерьер кафе. Украшает вполне логично, так как ранее в здании располагалась редакция одноименного журнала. Кафе символизирует культурный прогресс – известность оно получило как место встреч небогатых, но сильно талантливых граждан. Вроде Эрнеста Хемингуэя. Популярность позволила сильно поднять цены. И контингент, благодаря которому кафе стало знаменитым, стал вынужден встречаться в другом месте. А в Les Deux Magots прочно обосновались состоятельные парни из числа туристов. Что для культурного прогресса характерно.

Обедать устроились неподалеку от Les Deux Magots, в кафе с дивным видом на собор Сен-Жермен-де-Пре. Известное дело – старой кладки и окутанный длинным шлейфом средневековых кровавых историй. Официант попался с хитрецой - все время пытался говорить длинные фразы. Каждый раз, как я тыкал в строчки из меню - он задавал наводящие вопросы, не допускающие односложного ответа. Делать понимающие глаза в такой обстановке было сложно, поэтому я дал ему денег и сделал неопределенный жест – нечто среднее между наложением крестного знамения и демонстрацией авторитарности.

Официант не подкачал – принес Steak Tartare. Со стейком у меня связаны строго приятные ассоциации. Тартар – белый соус для рыбы. Тоже отторжения не вызывает. Но Steak Tartare оказался внушительной горкой сырого говяжьего фарша с украшением в виде петрушки. К фаршу прилагалась пара сухариков и остро пахнущий соус. Ай, едрит твою!



Поинтересовался у официанта – отчего решили мясо не жарить? Встретил недоуменный взгляд – дескать, так и должно быть. Хотел запалить горсть зубочисток и довести мясо до готовности… Но тут вспомнил, что в детстве, с наступлением холодов, вся семья собиралась за приготовлением пельменей. Обычно по воскресеньям. К выходу в эфир радиопередачи «С добрым утром!» все уже были с ног до головы в муке и азартно заворачивали фарш в кружочки из теста. По неизвестной причине меня всегда тянуло съесть ложку-другую фарша. Незаметно, ибо сыроедение каралось подзатыльником и лекцией про вредные микроорганизмы в сырых продуктах. Фарш был известно какой – свинина с луком и сало для повышения питательности. То есть тот фарш из перемороженной свиньи я был готов есть под угрозой расправы, а совершенно легальный кусок свежей телятины, порубленной с каперсами и корнишонами вызывает теперь оторопь. Как то это нелогично. Ну и я – того… набросился на сырую плоть. Вообщем-то, стейк оказался вкусным. Но есть было морально тяжело. Одно дело – пару ложек, украдкой… А тут – четверть килограмма и среди бела дня. После обеда еще некоторое время отрешенно брел, свесив руки вдоль тела и горько вздыхал. Хотелось выпить водки и забыться в этиловом дурмане. Чувствовал себя людоедом.

В отель возвращались пешком – хотелось посмотреть Лувр. По слухам, когда то здание имело оборонительное назначение. Но под умелым руководством все боевые действия были перенесены подальше – к англичанам. Отсутствие боевых действий в городе заметно сказалось на дворце – обороняться было не от кого, а денег – прибавилось, поэтому в бывшей крепости затеяли долгострой, привлекая разных талантливых людей к украшательству. Результат – впечатляет.



Современный Лувр – гигантский дворец, целиком состоящий из красивостей. Если дверь – так обязательно гармонично вплетенная в общий ансамбль арка с позолоченным барельефом. Если ниша в стене, то в ней обязательно притаилась статуя голой тетки. Или другое, не менее эстетическое. И все – работы талантливейших художников. Сильно творческих современных работ в стиле «а я так вижу мир» там нет, так что рассматривать дворец можно долго.

Между колоннами и в нишах, не занятых обнаженкой, прячутся негры. Торгового толка. Спекулируют отштампованными в Китае башнями Эйфеля. В режиме «уан юро фо тен» - это за карманный вариант и по сотне за крупную, размером с садовую скамейку. Также продают питьевую воду и для особо пытливых – миниатюрные антистрессовые курительные гербарии в удобной фасовке. В действие тетрагидроканнабиола я не верю, но заинтересовался ценой на воду, ожидая услышать привычное для людных исторических мест: «сто – поллитра, двести – полтора». Однако, фарцеватые негры просили за бутылку одну евру. То есть ровно столько же, сколько она стоит в окрестных магазинчиках.





От Лувра до отеля добирались по улице Ришельевская. Как и на одноименной улице в Одесе, повсюду притаилось множество boulangerie (булочная, по-нашему). Внутри, понятно, шустро торгуют разнообразными булочками и прочим вредным и бесполезным, но очень свежим и вкусным. Пару раз удалось пройти мимо под девизом «мороженого у них нет». Но не выдержали натиска и зашли в pâtisseries (кулинария, по-нашему). А там – как раз мороженое. Пришлось махнуть рукой на многое и взять по паре штук. Принято считать, что все самое вкусное и яркое было в детстве. Воздушные шары – радостнее, а мороженое – не в пример нонешнему - вкусное и полезное. В случае с парижским мороженым все – по-другому. В моем детстве мороженое такой ураган вкуса не обеспечивало.

Кроме всякого углеводистого, на парижской Ришельевской водятся уютные винные магазинчики и сырные лавки (fromagerie, по-тамошнему). В сырах без специальной подготовки не разобраться – можно попасть впросак и засесть в сортире на пару дней. В позе беркута. С вином - проще – ткнул в этикетку с понравившимся домиком и гаркнул владельцу «силь ву пле!». Риск – минимальный. И я – того… гаркал.

Мороженое оказалось очень сытным и окончательно разрушило планы на ужин. А выпитое вино изнутри требовало чего-нибудь этакого… Проснувшиеся алкогольные демоны голосили: «кордебалет», «девки» и почему то «театр Романа Виктюка». Очень кстати рядом с отелем попался на глаза указатель «Place Pigalle - там». Так то я паренек дремучий в плане культурных и исторических мест, но про площадь Пигаль - знаю. Про нее и про бульвар Клиши в газете «Правда» раньше писали, обнажая  жуткие капиталистические нравы. Кроме того, физически ущербный художник Тулуз-Лотрек именно здесь изображал на своих картинах продажных девок. То есть именно на этой площади накал порока должен быть максимальным.



Слегка заплутав в ночном холмистом Париже, вышли на бульвар Клиши. Гуще всего атмосфера разврата была почему то не на самом бульваре, а в его окрестностях. Окна первых этажей там преимущественно закрыты тяжелыми красными шторами, а у подъездов в вольных позах расположились негритянки разного пола, возраста и роста. А на самом бульваре вместо разврата - череда магазинов с музыкальными инструментами. Хотел было метнуться обратно, в липкую темноту дворов, но увидел очень длинную и очень странную очередь. Странная она была прежде всего из за состава участников. Неровная такая очередь. Изящно выгнутые мужчины во фраках стояли бок о бок с тетками-жертвами магазинов «Польская мода». Практичные потребители туров «Вся Европа за 3 дня на автобусе» нервно теребили плохо мнущийся трикотаж и переминались с ноги на ногу вместе с дамами в вечерних платьях и пышных боа. Эта пестрая людская смесь выстроилась на фоне секс-шопов и духовитых лотков с шаурмой. При наличии творческого порыва можно было бы эту толпу неожиданно разбавить обнаженкой и снимать сцену «бал у сатаны» по известной книжке писателя Михаила Булгакова. Но порыва не было и богатая фактура пропадала зря. Очередь оказалась в Мулен Руж – заурядный домишко со стилизованным изображением мельницы сверху. Для гнезда разврата мирового уровня очень вяло, считаю.





Для порядка еще немного побродили по бульвару. Вокруг голосили негры: «Эй, мущина! Падайди, пакажу дефку! Дэсять евра всиго!». Зазывали также в магазины нижнего белья ужасающего вида и качества  - в таком любят фотографироваться московские свингеры. Многочисленные лотки пестрели пластмассовыми башнями Эйфеля, беретами и прочим туристическим хламом. Многое поменялось со времен Тулуз-Лотрека.

Покидали площадь Пигаль в недоумении. Спас положение расположенный неподалеку гастроном «Перекресток». Зашли и накупили вина, сыра, итальянской ветчины, вяленых томатов и йогурт (в поддержку здорового образа жизни). Вот с чем хорошо в Париже, так это с пищевым развратом. Очень надеюсь, что в ближайшее время этот бастион чревоугодия не падет под натиском вседозволенности и глобализации.

Диснейленд.

После похода к Мулен Руж несколько дней не хотелось никаких всемирно известных достопримечательностей. Для тех, кто не хочет припадочно метаться от памятника к памятнику, в Париже придумана набережная. По ней можно идти неспешным шагом в любую сторону и думать про всякое. Набережная - длинная, а эстетический накал в любом месте примерно одинаков.  Даже если думаешь очень медленно – есть шанс обдумать мысль полностью. Если вдруг осенило нечто необычное, можно резко остановиться, упасть от внезапного осознания бесконечности вселенной и замереть на камне в любой позе. Тут же.



Наблюдая за внезапными падениями особо продвинутых итальянцев на набережной, я по привычке решил было, что это они – от небольшого ума так. По незнанию, ибо проделывали это они в белых штанах и очень светлой, заметной одежде. Однако, вдоволь повалявшись на брусчатке, итальянцы поднимались и продолжали движение. Штаны при этом белизны не утрачивали. При поверхностном осмотре оказалось, что набережная – очень чистая. Настолько, что захотелось вытереть о нее ботинки.





К мостам, понятно, это не относится. В любой точке мира под мостами нагажено особенно густо. Нет ничего приятнее, чем скрыться от посторонних взоров под аркой и задорно журча струей, слушать плеск речной волны под опорами. Это все знают. В Париже с мостами – полный порядок. Под каждым в достаточном количестве безумные подростковые каракули яркой краской и дерьмище. Местами по щиколотку.

В остальном набережная максимально приспособлена под нужды праздных горожан. По случаю теплого лета городские власти организовали песочницы в виде пляжей. Непосредственно на берегу Сены, одетой в камень уже с десяток веков. Теперь любой желающий бесплатно может полежать на чистейшем кварцевом песке. Для людей невротического склада, бегающих по набережной взад-вперед под июльским солнышком, предусмотрели хитрые сооружения, распыляющие воду. Придумано очень толково. Водная пыль очень мелкая – не промокнешь, но освежает очень здорово. Можно пробежать под форсунками и, играя мускулами под загорелой кожей, ловить восхищенные взгляды элегантных, упругих телом парижанок. Парижанки, правда не упруги, по большей части угловаты и одеты в шорты и шлепанцы. К ладным, спортивным телам равнодушны, а смотреть предпочитают в электронные безделушки. Так что остается просто наслаждаться мыслями о пользе бега трусцой. Или просто зайти под диковинный агрегат – понаблюдать загадочные силуэты в водной взвеси. И я того… Зашел.





Мир сквозь мелкую водную пыль выглядит причудливо. Кроме радуги все объекты теряют цвет, форму и размер. В одном плотном мужчине признал американского мыша – Мики-Мауса. Решил, что подобные видения – неспроста и надо срочно принести жертву масскультуре. А раз уж привиделся Мики-Маус, то непременно американизированной. Кстати вспомнилось, что в пригороде расположился парк аттракционов мирового масштаба имени Диснея. Решили посетить с внезапной проверкой.

Транспорт выбрали системы RER. С виду – обычное метро. С поверхности, от архитектурных красот, нужно спуститься глубоко под землю через комплекс коридоров и лестниц. Обстановка в подземелье, известно – безрадостная. Стены выкрашены в немаркий синий цвет, а на полу – почерневшие от времени тяжелые металлические плиты. Освещение – экономное, дежурное. Периодически пол вибрирует и издает низкий гул. Если бы не надписи про RER, то легко можно представить, что находишься в редко посещаемой части цеха по производству металлического кальция.

Внизу – привычные кассы, турникеты и прилично одетые негры на грязной платформе. Мрачную производственную атмосферу разбавлял старикан, умело жарящий на баяне «Очи черные». Бросил дедуле евро. Он глянул на меня мельком, кивнул и заиграл «По долинам и по взгорьям». Я аж прослезился. Бросил еще евро. Дедок тут же перешел на «Славное море, священный Байкал». Продолжить эксперимент с талантливым баянистом не смог, ибо подошел поезд, следующий до Парка Дисней. Поезд оказался двухэтажным и технологичным, но несвежим. В вагоне плотно стояли угрюмые парижане с потухшим взглядом – добирались на работу. Также, как в любом крупном городе мира. Впрочем, небольшую особенность я заметил – народ старается держать дистанцию даже при повышенной плотности. То есть стоят кучно, но все же обособленно. Нет привычного чувства единения как, например, в московском метро утром, когда едешь в обнимку с незнакомыми женщинами. В лучшем случае с женщинами...

Среди обособленных парижан сразу выделил группу англичан – до пяти девочек ангельской наружности и три тетки с вытянутыми лицами преданно смотрели на крупного мужчину – наверное, вожака. Очень громкого и пьяного. Он рассказывал про свой родной Берминхэм, обращаясь ко всему вагону сразу. Субтильные французы ничего не понимали и вздрагивали всем телом в особенно эмоциональных местах монолога. Я чувствовал себя свидетелем возвращения Вильгельма Завоевателя на родину после командировки в Англию.

Поезд RER идет аналогично метро – в тоннелях под землей. Но на каком то этапе незаметно превращается в пригородную электричку. Без должного колорита, конечно. То есть никто не ходит между рядов сидений с криками «уважаемые пассажиры, позвольте представить удобную во всех отношениях и нужную в хозяйстве коферезку!» и «вы меня извините, что я такая молодая к вам обращаюсь…». Подвыпивших мужиков, играющих в карты на рыболовных ящиках тоже нет. Все вполне буднично – за окном мелькают пригороды с табличками на французском языке и скучные поля. Привычного «тыгдым-дыгдым» на стыках рельсов тоже нет – поезд на резиновом ходу и рельсы уложены без зазоров. Поэтому пейзаж за окном проплывает без рывков и беззвучно.

Под рассказ про Берминхэм добрались до Дисней-лэнда. На выходе из RER увидел знакомую картину – толпы народу, ряды рамок с металлоискателями, суета, придурковатость и неразбериха. Как на родине побывал. Умело маневрируя между орущими младенцами и толстенными итальянскими мамашами, преодолели бомбоискатели. Дальше можно было идти в Walt Disney Studios Park или в Disneyland Park. Чем отличаются – не объяснялось. От жадности решили идти туда, где в названии слов больше.



Оказалось, что Studios в названии – не случайно. На территории Disney Studios Park расположены несколько ангаров, посвященных процессу создания развлекательного кино для подростков и юношества. Организация посещения аттракционов – мое почтение. На входе предлагают взять карту, в которой обозначено, куда можно идти, с какой целью и возрастной ценз. Все пугающие карусели снабжены разъясняющими табличками. Продвинутых родителей, волокущих новорожденное чадо на американские горки, тактично, но настойчиво отгоняют специально подготовленные парни. Перед входом на аттракцион предусмотрено большое табло, на котором указано среднее время ожидания в минутах. Под табло начинается скотопрогонник – прочная конструкция, вынуждающая отдыхающих проходить строго по-одному. В силу собственной недалекости, написанному про ожидание не поверил и метнулся к ближайшей карусели. Как то не верилось, что ждать надо 50 минут, а очередь – всего пара десятков человек и движутся они непрерывно…

Оказалось, что очередь рационально изогнута в лабиринт. Это позволяет компактно расположить большое количество людей в одном месте, не создавая помех для движения. Конструкция скотопрогонника в зародыше душит неразбериху и заставляет граждан соблюдать очередность. В результате появляется возможность точно рассчитать время, которое будет потрачено на ожидание. Увидел – оценил свое свободное время и сделал соответствующие выводы. Это, понятно, удобно не всем. В каждой очереди были отчетливо слышны вопли на русском языке – москвичи обсуждали ограничения свободы.

Через положенные 50 минут ожидания мне указали на кресло в хитроумном агрегате и велели пристегнуться. Корректная французская девушка проверила крепление, объявила старт и земля поползла вниз. Хорошо, неторопливо. Сначала уменьшились люди внизу, затем дома стали казаться игрушечными. Когда открылась панорама всего парка и стал виден Париж, кресло остановилось. В ушах свистел ветер, ремни надежно фиксировали тело. Возможность вырваться была исключена и я забеспокоился. Но в этот момент что то щелкнуло и кресло с пристегнутым мной полетело вниз. «АА!» - доносилось на разных языках отовсюду – это бывшие соседи по очереди шумно забывали 50минутное ожидание. Для тех, кто не прочувствовал с первого раза, цикл медленного подъема и быстрого падения повторили еще раз. Второй раз падал молча – вспоминал, что не успел сделать в жизни. На выход из аттракциона шел как по подушкам.

Через некоторое время взгляд сфокусировался на павильоне «Армагеддон», где предлагалось подождать всего 15 минут до начала представления. Зашли. Народу в небольшом помещении набилось густо. По большей части французы. И пара некрупных немецких семей. На большом экране показывали эпизод, в котором пьяный русский астронавт при помощи разводного ключа ломает дряхлую космическую станцию Мир. Представление началось с выступления разбитной девчонки, которая на французском языке комментировала действия русского полковника. В момент взрыва советской космической станции экстаз публики достиг наивысшей точки. Французы кричали «Ole ole!», а немчура хрюкала, не в силах сдержать понятный национальный порыв. Пришлось вполголоса, но отчетливо запеть «Интернационал». По-русски, разумеется. Веселье среди публики постепенно сошло на нет. Сцену с разлетающимися обломками смотрели в тишине.

После просмотра всех пригласили в комнатушку, изображающую отсек, где резвился пьяный полковник с разводным ключом – повсюду трубы, оборванные провода и протекающие краны. Именно так, с точки зрения культурного европейца, должна выглядеть русская космическая станция. Предлагалось почувствовать себя на станции после того, как ее все покинули. В нужный момент пол потряхивало, из трещин в трубах яростно свистел пар, провода искрили, сирена – выла. Экраны, ловко имитирующие иллюминаторы, демонстрировали стремительно приближающуюся Землю. Закончилось все условным пожаром, открытием дверей и «всем – спасибо, до новых встреч!». Французские дети были в восторге, немчура при ярком солнечном свете подозрительно на меня щурилась.

Во вторую часть парка - Disneyland Park, шел уже с предубеждением, ибо страшнее прыгающего кресла ничего не ждал, а в кукольные представления с ненастоящим паром я уже давно не верю. Предубеждение оказалось необоснованным – удивительное началось сразу же при входе. Парк начинается с улицы, стилизованной под небольшой городок США конца 19 века. Надо отметить, что улица обладает загадочным умением нарушать пространственное восприятие. В начале улица кажется очень длинной и состоит из серьезных домов до трех этажей высотой. Вдали виднелся сказочный домик, известный как Замок спящей красавицы. А замки, как известно - огромные. Тем более сказочные. Люди на фоне этих декораций выглядят вполне правдоподобно и уменьшаются по законам линейной перспективы. Начинаешь верить, что до замка дня 2 пути. Не меньше. Однако через сотню метров обнаружилось, что улица – того... Закончилась. Пробежал по улице несколько раз – вникнуть в суть оптического обмана не удалось.



Сказочный замок обошли стороной. На всякий случай. После странной улицы от него можно было ожидать чего угодно. Пока обходили замок, услышал жуткие крики и адский грохот. Заинтересовался. Кричали из большого бункера с куполом. При входе надпись – Mission 2 и время ожидания – 10 минут. Вполне разумное время. Пришлось зайти. Внутри – декорации на тему космических катастроф и длинный изогнутый коридор. Очереди как таковой нет – нужно просто идти, вовремя поворачивая и стараться не споткнуться на лестницах. Все время, пока идешь отовсюду слышны крики отчаяния – от меццо-сопрано до фистулы. Очень страшно. Понадеялся, что хождение в полумраке под истошные вопли – это и есть аттракцион. Но, как оказалось – зря понадеялся. Коридор закончился улыбчивым негром, который указал место в открытом вагончике, прикрепил меня к креслу надежной скобой и сказал «Sont allés!». Вагонетка дернулась и метнулась в темноту. По ощущениям – попал в барабан гигантской стиральной машины ночью. Вокруг все время жутко ухает и скрежещет. То и дело на пути появляются огромные камни. Руля у тебя нет, а вагонетка несется прямо в него. Вот уже видна ребристая структура каменюки, мысленно прощаешься с родными… И в последний момент, едва увернувшись, проваливаешься снова в темноту. Но уже поздно – воздух испорчен, сиденье загажено. Орать бесполезно -  собственного голоса не слышно. Разве что напугать бродящих в это время по коридорам внизу. Я, понятно, орал. Не из вредности, а чтобы они передумали и вагонеток опасались.

Из бункера выходил на негнущихся ногах. Продолжал кричать еще некоторое время. Но уже негромко и хрипло. Заглянул в карту – так и есть – напротив жуткого бункера указано максимальное количество предупреждений о рисках. Обратил также внимание на размер Disneyland Park. Стало очевидно, что за один день все посмотреть не удастся и нужно выбрать лучшее. Значка «лучшее» на карте не предусмотрено, а в описании достопримечательностей парка – только общие слова о риске для здоровья. То есть выбрать лучшее можно только опытным путем – стало быть нужно здесь поселиться ненадолго. Грамотный ход, я считаю. Оставаться не планировали. Просто нарастили темп и дальше передвигались энергоэкономным аллюром. Заходы на аттракционы приобрели промышленные масштабы – вставали в любую очередь, подходящую по времени ожидания. Из-за слабой информированности и лингвистической отсталости случались досадные промахи – вроде захода на детскую карусель с утятами. Силы быстро таяли. Окончательно деморализовал лабиринт Робинзона Крузо... Остров. На острове гора. В горе на острове – вход в пещеру. В пещере – лабиринт. На первый взгляд – детское развлечение. Налево, направо, снова налево, разворот, налево и еще налево. И вот он – выход. Как и предполагалось - примерно на том же месте, где и вход. Как бы не так! Оказываешься в бамбуковых зарослях под внимательным взглядом козла в деревянной клетке. Ныряешь назад, петляешь по уже знакомым тропкам, видишь выход, вздыхаешь с облегчением, узнавая невзначай оставленный кирпич… Нет, на этот раз не козел, но место – не менее странное. И совершенно незнакомое. Для человека, привыкшего считать себя хорошо ориентирующимся в пространстве – серьезное испытание.

С пятой попытки вышел из лабиринта в полузнакомое место. Вечерело. Проклиная лабиринт, потрусил к открытым еще аттракционам, периодически срываясь в бег на четырех конечностях. В последнем пункте, обозначенном как «Дом с привидениями – место страха», я уже тяжело водил боками и бешено вращал глазами в красных прожилках. То есть сам мог напугать кого угодно. Парк покидал с гордо поднятой головой, осознавая, что программу максимум выполнил. Голова кружилась и в ней не было ни единой мысли. Отличное место, этот Дисней Парк.

В отель возвращались в вечерней электричке RER. Вечером в электричках уютно. Группа негров-мусульман в балахонах обсуждали свое, потустороннее. Такие же в образе молдаван едут из Москвы в Пушкино ближе к полуночи и на русском языке обсуждают пиво «Сибирская корона». Грустная девушка в костюме с глубокими тенями под глазами размышляет о мелком, незначительном точно также как и любая девушка, строящая псевдокарьеру в крупном российском городе.

Незаметно вкатились в пестрый от ночных огней Париж. У Оперы из автобуса выгружалась рота туристов. Глаза – круглые, вспышками в разные стороны клац-клац, в руках – чемоданы с багажными бирками аэропорта. Гордо оглядел сборище и почувствовал себя старожилом. Вроде бы только что ехал с открытым ртом из аэропорта и вот уже бреду по бульвару с бутылкой вина и кусочком пахучего сыра, не задумываясь про историческое значение площадей и памятников архитектуры.



Ужинали традиционно – на лужайке под базиликой Сакре-Кер. Базилика расположена эффектно – на самом высоком из парижских холмов под названием Монмартр. Виды оттуда открываются очень достойные. Для тех, кто осилит подъем. Как показала практика – вершины холма достигают не все. Одних тянет в ложбинки и низины избыточный вес. Для других прекрасный вид на город – недостаточная мотивация.

Любитель пеших прогулок с рюкзаком вдоль вялой речушки ошибочно может предположить, что ужин на городской лужайке – это суррогат. Дескать, все настоящее, первородное, должно употребляться из щербатой миски на бревне, у костра, в жидком лесу под комариный звон. Это от недопонимания и попытки сравнить несравнимое. В ужине под Сакре-Кером что уникально? Вовсе не запах костра и отдаленный гудок маневрового состава. В ужине под Сакре-Кером уникальна атмосфера. И возможность созерцательного времяпровождения без ограничений во времени. Смотришь на резвящихся в зеленой травке негров – представляешь себя в дикой саване среди шимпанзе. Для убедительности можно рыкнуть как лев. Надоела экзотика – можно войти в роль городского туриста и попытаться разглядеть улочки, по которым бродил днем.





После вина и сыра ощутил небывалую тягу к гармонии. Хотелось уравновесить суетный Дисней-лэнд. Любому эрудированному человеку известно, что Сакре-Кер – это не только фаллический символ Парижа, но и действующая католическая церковь. Католическая церковь – место удобное. Никаких особенных требований к прихожанам не предъявляет. Обувь снимать не нужно, отхватывать себе мягкие ткани кремниевым ножом и бросать в костер также не заставляют. Все удобно и практично. Для уравновешивания суетности – в самый раз.

Я занял удобное положение на скамеечке и под воркование кюре незаметно уснул. Но поспать как следует не удалось –священнослужитель рассказывал о напряженной ситуации в мире и разбудил меня, сорвавшись на фальцет. Закончив политинформацию событиями в Сирии, кюре пообещал, что сейчас монашки порадуют парой куплетов. В этом месте я собрался идти досыпать на лужайку, но монашки без всяких предисловий затянули ярчайшие моменты из «Дня гнева». Истории про торжество справедливости мне нравятся. Решил послушать.

Начали с описания общего построения под трубу над могилами:

Tuba mirum spargens sonum
Per sepulcra regionum,
Coget omnes ante thronum.

Пели без аккомпанемента, звеня прозрачными и чистыми голосами в высоких готических сводах. Пели настолько проникновенно, что я чуть было не узрел лик Господа в замысловатых витражах.

Потом раскрыли перспективы для тех, кто безобразничал при жизни:

Confutatis maledictis
Flammis acribus addictis,
Voca me cum benedictis.

В этом месте захотелось прекратить даже самые мелкие грешки, включая онанизм. Ну, чтобы запастись аргументами для Страшного суда. К счастью, монашки вовремя прекратили петь и от самого главного я отказаться не успел.

Эйфелева башня и дорога домой.

Вдоволь натрудив ноги о Париж, решили оценить масштабы совершенных пеших прогулок. Монмартр, при всем уважении, целостной картины не дал. То дом закрывает наиболее интересный участок, то расстояния представляются незначительными. Хотя я точно помню, что именно в этом месте я шел из последних сил, преодолевая многокилометровые переулки. Виной тому, понятно - искаженная перспектива.

Достоверно оценить масштаб любого города возможно только забравшись на приметное инженерное сооружение. Если местечко попроще, то мост или труба котельной – вполне подойдут. В запутанных мировых столицах принято залезать на башни. В Париже известных башен две – башня Эйфеля (для эстетов) и башня Монпарнас (для людей практичных). Решили посетить обе.



У подножия башни Эйфеля были в 8-45. То есть за 15 минут до открытия. Количество народу, как и предполагалось, превышало все мыслимые пределы. Эстеты не подкачали – стояли и лежали, группами и поодиночке. Судя по их помятому виду, выстроились задолго до рассвета. Как всегда порадовали соотечественницы. Этих видно невооруженным взглядом. Каждая – уникальная и неповторимая. Каждая точно знает, что если Париж, то обязательно должны быть романтика, любвеобильность, духи и шарм. Значения этого набора слов доступны, увы не всем. Поэтому в плане подготовки к поездке великовзрастные дуры бегут в торговый центр и скупают все, что советует любимый журнал в цикле статей под названием «Город вечной любви». Результат очевиден – все в туфлях на очень тонком и очень высоком каблуке. Предполагается, что это поможет передвигаться на дряблых и кривых ногах более пластично. «Маленькое черное платье» - верный признак женщины элегантной. Это известно каждой дуре. Поэтому все как одна - в черных майках, обтягивающих сало, торчащее из подмышек и не старый еще, но очень рыхлый зад. Для создания парижского романтического образа на шее, разумеется шарф. Как его еще создать в +30? Образ то. Само собой, вся спина - в стразах. Это уже дурное византийское наследие и к Парижу не имеет отношения. В генах это.

К этой озорной пестроте прилагается особое, усложненное выражение лица. С одной стороны надо рассчитывать на то, что по пятам следуют восхищенные французы, пылко предлагающие всякое приятное. С другой стороны важно не утратить образ «чОткой девчОнки» при  забегах в составе экскурсионной группы по старинным мощеным улицам. Для популярности среди кривоватых и рябых сверстников - на случай, если пылкие французы не соблазнятся.

Очередь упиралась в кассу, открывающуюся в 9-00. Для тех, кто заранее побеспокоился и купил элитные билеты, предусмотрен проход без очереди в специальную, неприметную калитку сбоку. Это – как раз наш случай. Под неодобрительные взгляды ожидающих открытия кассы начали подъем в полупрозрачном лифте.

Подъем на башню происходит в 2 этапа. Сначала довозят по «лапам» башни на 1й уровень, после, в стремительном лифте - наверх, к отметке «274 метр». Наверху, по случаю раннего часа, было пустынно и ветрено. Вид не разочаровал – крыши старых кварталов, блестящий купол Дома Ветеранов, зеленоватая Сена и яркий Монмарт, увенчанный фаллическим Сакре-Кером – все расставлено как надо. В удачном месте поставили башню. Анализ местности показал, что за неделю непрерывных пеших прогулок наиболее значимая часть Парижа исхожена полностью. Стало понятно, почему на добротных, малоношеных ботинках стерлась подошва.

Некоторое время носился по смотровой площадке, высматривая всякие подробности внизу. В голове вертелась строчка из старой песни: «… и вот плевал я с Эйфелевой башни на головы беспечных парижан». Несколько раз прицеливался в змеевидную очередь между опорами, но сдержался – не плюнул, демонстрируя высокий уровень культуры.





Народ тем временем прибывал. За полчаса на смотровой площадке стало тесно так, как бывает утром в московском метро, если ехать в сторону центра от Текстильщиков. Спустились на нижнюю смотровую площадку. С удовольствием поглядели на огромную очередь желающих подняться наверх. Нижняя смотровая площадка расположена на высоте 90 метров. Высота вроде бы небольшая, но именно с нее открывается наиболее интересный вид – детализация больше, а здания, казавшиеся сверху игрушечными, обретают значительность.





Перекусив гигантским сэндвичем, прогулочным шагом добрели до второй башни - Монпарнас. Впечатление сооружение производит самое удручающее – мрачная здоровенная коробка из темного стекла. Это от недопонимания тенденций. В свое время Эйфеля, например, яростно критиковали за слишком смелый дизайн. А сейчас его башня - мировая знаменитость и негры продают сувениры, сделанные по образу. Осмотрелся. Предприимчивых парней, предлагающих открывалки в форме башни Монпарнас, не обнаружил. Стало быть рано еще. Не настало время.

Внутри башни – очень много японцев и лифт-экспресс, быстро взлетающий на высоту 210 метров. Там, на высоте - снова японцы. По большей части очень старые. Но бодрые – прыгают, кувыркаются и яростно фотографируют все подряд в стиле «морской котик». То есть в позиции лежа, с колена, сидя и даже в стойке Вивера. С перекатом на живот снимают упавшую со стола чайную ложку. Те, кто уже не помнит, где кнопка у фотоаппарата – собираются в кучи и пронзительно хихикают на японском, тыча узловатыми пигментированными пальцами в кнопку лифта. Видно, что с продолжительностью жизни в Японии – полный порядок, но есть еще над чем работать в области сохранения рассудка.

В башне предусмотрено две смотровых площадки. Первая, крытая, сделана из помещений под офис. То есть просто этаж высотного здания с большими стеклами. Из за специфического расположения башни виды открываются масштабные, но неинтересные. Хорошо можно рассмотреть только кладбище Пер-Лашез. Я такие кладбища помню. Во времена популярности видеосалонов, между Джеки-Чаном и порнухой, частенько демонстрировали кинофильмы про оживающих мертвецов. Именно с таких – ухоженных и красивых погостов все и начинается. Это покойникам хорошо – бегаешь среди архитектурных шедевров, орешь дурным голосом и хватаешь грудастых туристок. Для остальных такое кино всегда плохо заканчивается. Поэтому кладбища предпочитаю рассматривать без излишней детализации и только на предмет путей эвакуации. Так, на всякий случай.



Также можно разглядывать окрестности на открытом воздухе – с вертолетной площадки. Против любителей красиво умереть в прыжке с 210 метров, придумано стеклянное ограждение и внимательный крупный негр в будке для охраны. Ограждение – высокое, рассчитанное даже на очень прытких. Стекло – толстое и грязное. Париж сквозь него выглядит блекло. Только подумаешь, что рассматриваешь невиданной красоты памятник под Эйфелевой башней, как оказывается, что это – засохший труп дроздофиллы на стекле. Наверное в дождь или сильный ветер от пребывания на крыше впечатлений больше. Воздашь руки к свинцовому небу, дождевая вода струится по нечесаной грязной шевелюре, а вокруг – всполохи молний. Обратишься бледным, искаженным лицом к кладбищу и орешь между раскатами грома: «Óðinn! Óðinn! Bölverkr!». Но день был солнечный и развернуться как следует не удалось. Вообщем, смотровая площадка в башне Монпарнас, как аттракцион – полный провал.

Скомканное впечатление решили сгладить, вернувшись к башне Эйфеля и расположиться у подножья. Непосредственно на стриженой траве Марсового поля с целью выпить и закусить. Поиск продуктов для пикника в районе марсового поля – задача не для средних умов. Это у нас почти везде можно наткнуться на магазин «Продукты» и прикупить по случаю все необходимое – дизель-генератор, мощные колонки, пластинку со специальной музыкой, дрова березовые и готовый куриный шашлык. В Париже все не так. Либо ты хорошо информирован и идешь по нужному адресу в супермаркет, либо в специально отведенное время ходишь в кафе. В любом другом случае остается вечно плутать между достопримечательностями. Адреса супермаркетов в районе марсового поля я не знал, поэтому имел реальный шанс окончить свои дни под какой-нибудь кованой решеткой 17го века. Голодным и озябшим.

Как всегда, выручил острый нюх. Идя на запах свежей выпечки, обнаружил между зоомагазином и лавкой сувениров супермаркет неизвестной системы. Однако, все необходимое в нем было. Схватив бутылку красного, всякого по мелочи и сыр с непроизносимым названием, вернулись к башне, чтобы осуществить задуманное.



Зеленая травка, теплый вечер и восхитительный вид на ажурную конструкцию. Очень. Очень достойная декорация для легкого ужина. Вино, как обычно, вкусом и запахом гармонично сочеталось с вечерним парижским воздухом. Приступили к закуске. Ветчина была вкусна и нежна, а вот сыр при вскрытии издал такой дух, что обернулись соседи по полянке и звонко залаял проходивший поблизости шпиц на поводке. За неделю я уже привык к нестандартным французским запахам и к еде приступил без предубеждения. Но только я допил, смакуя, последний глоток вина и осмотрел упаковку сыра на предмет остатков, как услышал внутри себя раскатистое урчание. Давление стремительно росло и обозначился серьезный риск обдать едким поносом весь пейзаж, включая башню, лужайку, романтично настроенных отдыхающих и звонкого шпица вместе с хозяйкой. На границе парка заприметил сооружение, сходное очертаниями с вентиляционной шахтой. Метнулся туда.



Сооружение, на мое счастье, оказалось автоматизированным туалетом наземного базирования. Вокруг толпились японцы. Фотографировались и поглаживая электронное чудо, причитали на японском. Очевидно, молились. Разогнал их международными жестами, вбежал внутрь и… оказался в затруднительном положении. С одной стороны я, держащийся из последних сил и вполне обычный унитаз. С другой – открытая дверь без ручки и толпа японцев, замершая с фотоаппаратами наизготовку. От безысходности стал тыкать во все кнопки подряд. Добился лишь вкрадчивого голоса откуда то сверху. Видимо, голос пытался донести до меня нечто значимое, подходящее к случаю. Понятно, на французском. Оставалось молиться. Вслух клятвенно пообещал выучить хоть какой-нибудь язык. В этот момент дверь закрылась и включился свет. Вот она – сила молитвы! Возможность упускать не стал и от души облегчился. Не торопясь, с сопутствующим кряхтением и характерными, громкими звуками.

Из электронного туалетного чуда вырывался проверенным способом – жал на все кнопки подряд, вызывая то вкрадчивый голос, то струи жидкого мыла. Кроме знакомых уже японцев, у туалета собралась изрядная толпа. Кто по делу, а то из понятного любопытства. Провожали меня вспышками фотокамер и сдержанными аплодисментами. Впредь с сыром надо быть аккуратнее.

Дорога домой.

Вариантов переживаний по возвращении из дальних стран немного. Всего два. Либо очень понравилось и хочется попробовать еще вот это, вот то и повторить вчерашнее. Либо всего хватило и хочется вернуться к обычной жизни - мерзнуть и куда то идти к началу рабочего дня. С Парижем все не так. Никаких переживаний или оценки на предмет достаточности. Просто собираешь чемодан и идешь на вокзал, с уверенностью, что скоро вернешься, а здесь ничего не изменится.

Уверенность подкрепил, сложив в сумку десяток бутылок отличного вина, предусмотрительно завернув их в исподнее. Также не смог не взять пару десятков банок с фуа-гра по 14 евро/штука. Из жадности. Сыр был предан анафеме – воспоминания про метания по Марсовому полю были еще очень свежи.

Добираться до аэропорта решили на RER, как простом и отлично зарекомендовавшем себя средстве. Ближайшая станция RER находилась на Gare du Nord (Северный вокзал), что в паре километров от отеля. Ходьба на средние дистанции с тяжелой сумкой – занятие своеобразное. Особенно если идти надо по холмистым и хорошо прогретым улицам. Так то я паренек спортивный и к переноске тяжестей привычный, но эти 2000 метров дались нелегко. Это была не прогулка, а война за каждый метр. Здание вокзала, безусловно заслуживающее внимания, к концу пути не интересовало вовсе. А вот аппарату, продающему билеты на RER, я обрадовался как родному. Точнее возможности поставить туго набитую сумку.

Меню аппарата оказалось универсальным и подходило под любые нужды – от оплаты штрафов до бронирования авиабилетов. Кроме того, было приспособлено под загадочное французское сознание. Пока я, вполголоса ругаясь, искал нужные слова про билет до аэропорта имени Шарля-де-Голля, рядом материализовался худой длинный араб жуликоватой наружности. Представился добровольным помощником и даже показал удостоверение с иероглифами. Сообщил, что агрегат берет деньги только у французов, ловко воткнул свою карточку в аппарат, нажал пару кнопок и стал что-то говорить про деньги, размахивая полученными билетами до Диснейленда. Рассказывал, что он очень хорошо понимает куда мне надо и, в отличие от мерзкой электроники, принимает к оплате любые деньги, любые карты и даже золотые украшения.

Пока слушал доброго помощника, краем глаза заметил нездоровое движение около моей сумки. С ней возился другой араб. Тоже худой и тоже длинный.  Очевидно, на мне решили опробовать все способы пошлого вокзального жульничества. Пришлось международными жестами объяснять парням, что надо переходить на более действенные методы. Что сейчас наиболее популярны гоп-стоп и клофелин. Тыча себя в грудь и цикая сквозь зубы я объяснял, что несмотря на глобализацию, далеко не все способны вникнуть в суть аферы на иностранном языке. Такие вещи надо понимать. Изображая жестами глобализацию, заметил, что араб, вертевшийся возле сумки, попытался было ее приподнять. Но не смог и озадаченно вытянул лицо. Хилые они, французские вокзальные воры.

Простота RER в прошлый раз была показной. Не иначе – хитрый рекламный трюк. Картина, открывшаяся за турникетами станции Gare du Nord, напомнила мне репродукцию картины «Гибель Помпеи» в школьном учебнике по истории. Несколько десятков платформ с двух уровней отправляют поезда в разные концы Франции и Великобритании каждые 10 минут. Огромное количество людей разного вероисповедания и уровня культуры одновременно и непрерывно двигаются во всех возможных направлениях. Часть – осознает, куда идет, часть – нет. Указатели, разумеется, только на французском. Народ быстро перемещается между указателями, компенсируя отсутствие информации скоростью передвижения. По сравнению с этим Содомом аэропорт Домодедово – пустынный полустанок за Уралом. С третьего раза нашли нужную платформу и стремительно покинули Париж, сократив сцену расставания с городом до минимума. Подумать про вечное также не удалось – пару раз мелькнули залитые солнцем пригороды, на минуту открылась панорама полей с коричневыми коровами и вот я, без багажа, ожидаю посадки в самолет.

Аэропорт имени Шарля-де-Голля место странное. Все сидят в удобных креслах и погружены в чтение. Объявление посадки оживления в картину не вносит – у шлюза никто не появляется, пассажиры сохраняют полную невозмутимость и продолжают читать. За несколько минут до взлета появляется девушка, открывает дверь, проверяет наличие паспорта и безразлично машет рукой в сторону самолета. Салон заполняется за 5 минут. Еще через минуту вся компания в воздухе – летим в Вену. А как же покричать по громкой связи «до вылета остается 40 минут! Срочно пройдите на посадку!»? А неторопливая езда и ожидание на взлетной полосе? Определенно, без этих атрибутов полет скучен.



Обратно добирались австрийскими авиалиниями. Сплошной «данке шон/битте шон» и «гебен зи мир битте…». В салоне чисто, как в операционной. Встроенные экраны демонстрируют документальный фильм про Вену. Разбитых, старых или поцарапанных экранов – нет. Пара часов полета и в иллюминатор мелко стучится ночной московский дождик. С недоумением вспомнил легендарную SAS.

Такой способ доставки из Парижа в Москву напомнил океанское течение – мощное, последовательное и быстрое. Только что беседовал про глобализацию с парижскими жуликами и уже стоишь в очереди на паспортный контроль среди вопящих младенцев с видом на плакат «Паспортный контроль. Для граждан РФ и СНГ».

У выхода из аэропорта – как положено - сотни сигналящих друг другу машин проезжают мимо по узкой дорожке. На машины изо всех сил орут организаторы дорожного движения, призывая пользоваться парковкой и не тормозить. Парковка – это удобное непаханое поле в километре слева. Платное. На выезде каждого ожидает красивый желтый шлагбаум, питающийся квитанциями. Квитанции выдает специально обученный гражданин в сотне метров справа. Что создает еще большую толкучку у выхода из аэропорта. За шлагбаумом – зверские перестроения, обгоны и истеричные сигналы – это граждане выбрались на оперативный простор и желают снять стресс.

Добрались, однако, без приключений. Первым делом аккуратно расставил бутылки с вином и, слушая шелест летнего дождя за окном, погрузился в яркий и цветной сон. Дома - хорошо!

Tweet