- А ты помнишь нашу первую встречу 6 лет назад? Я на работу к вам устраивалась...

***
Конечно я вспомнил это бесполое существо...Волосы, как хвост у высушенной плотвы, засиженной мухами. Нелепые шмотки мешковато висевшие на её подростковой фигуре...
А вот лица я не запомнил. Оно у неё блеклое и серенькое: глаза по бокам от веснушчатого носа, неулыбчивые губы, вечно хмурые брови. Как разбавленный одеколон: запах невнятный, цвет мутный, на вкус - дерьмо.

Тогда она прошла мимо, так и не зацепившись пиздой или ртом за мой вьюношеский «невод», выдиравший из акватории жизни всё мало-мальски ебабельное. «Невод» - незаменимая снасть для молодого, пышащего здоровьем и энергией тела.
Однако для взрослого мужа больше подходит «спиннинг». Пару раз оцарапавшись о гламурные когти девочек-промокашечниц, я бросал свой девайс только в тихие семейные заводи, выхватывая из-под мутной глади будней холёные, изощрённые в ебле, душевные в общении и ненавязчивые по-жизни трофеи. Тягай себе по одной, да складывай в садок. Красота!
Однако иногда хотелось забросить туда, где резвится молодняк. Вытащить трепыхающееся тельце и впиться зубами в хрустящую чешую...

***
Её я встретил в кафе и узнал не сразу. Замужем, ребёнок... Выпрямилась, отросли перепаленные волосы, нет кусков туши на ресницах. Бабской спеси поубавилось и появилось в глазах выражение осторожного блядства, однако всё это - только выше ватерлинии. Подводная часть была покрыта жырным слоем ила, но об этом ниже...

Она была с подружкой. Точнее сотрудницей. Врядли в реале Сальма Хайек и Саломея Хуйкина стали бы подругами.

- Поехали ко мне, - предложила она. - Посмотрим мою новую квартиру. Правда там ничего, кроме стола и табуреток.

Весь вечер мы пили и говорили о насущном.
Из одной гейзером бил позитив, из другой сыпался песок 28-летней старухи, влачащей жизнь в рабстве у мужа.
Одна высказывалась смело и остроумно, другая лепила местечковыми штампами.
Ближе к концу вечера одна источала мягкий, приятный эстрогенный свет, другая не вязала лыко и вся похоть накопленная за годы постельного ханжества пёрла наружу.

- Пойдём поговорим, - сказал я.

Вышли на лоджию. Я взял её за руку, прислонил к стене и закрыл её рот своим. Левой рукой - за зад, правой - под юбку, где ладонь приятно отдохнула на гладкой коже без признаков щетины.

- Ты хочешь?
- Да.

Упругая маленькая грудь, набухший клитор, язык щекочущий её ухо нужными словами, её спина, повёрнутая ко мне и мой член в штанах, изогнувшийся и отвердевший, как гарпун. Гарпун, готовый войти в её горячую вагину и одним движением вперёд и вверх заставить её прогнуться и вцепиться в балконные перила...

- В чём дело...
- Рыба моя, давай продолжим в следующий раз...
- У тебя проблемы?
- Так надо.
- Если я уйду сейчас, у нас не будет следующего раза, понял?
- Я всё объясню... ты поймёшь... потом.
- Ты... хочешь сказать что... остаёшься с ней?
- Я позвоню тебе.
- Пошёл в жопу!

Стук каблуков и тяжёлый взгляд вдогонку. «Добыча» сорвалась и ушла на глубину. Оставив меня наедине с угандошенным в хлам, копошащимся в раковине кухни телом из которого изливалось всё то, что было поглощено с жадностью и без меры.

- Стоило ли? - подошёл я к раковине...
- Стоило, блядь, - ухмыльнулась мне из зеркала бритоголовая харя.

***
А уже через час я на всех парах летел прочь, визгом тормозов на поворотах распугивая кошек и взрывая брызги из луж...

Я мчался к Сальме.

Я трахал её неделю, не слезая. Я пил её, как пьёт воду измученный длительной засухой кактус. Я плавал в ней как головастик в грязной луже. Парил, как орёл с перьями в жопе.

Но всё самое вкусное - это самое вредное. Торт не хавают в одиночку. Его жрут шумною толпой, торопливо выхватывая куски, чавкая и... Когда гонококк разгрыз мне уретру, надул яйца, а член взорвался фейерверком боли и гноя я вспомнил об этом.

Всё кончилось, я окунулся в гнетущий вакуум, который всегда бывает после.
В такие дни и пишут стихи все поэты мира. Я не стал. Их у меня и так уже хватит на 666 поколений поэтов-пиздострадальцев.

Прошло время. Прошёл триппер.

Я попробовал и то и это, но довольно скоро понял, чего же мне не хватает. Мне не хватало унижения, стыда, отвращения и ненависти. Всего того, что было тогда. Той фейерической ночью. Ведь я помнил всё до секунды...

***
Содрав джинсы вместе с трусами с худой задницы, я прогнул её тщедушное тельце, засунув пятерню между её бледных неслушающихся ног. Пальцы наткнулись на мокрый ирокез, в зарослях которого ныкалась истекающая глупой похотью расщелина. Тыкнувшись пару раз в эти кусты, я развернул её лицом к себе, намотав на одну руку волосы, другой дёрнув за худой локоть:
- Соси.
- Не надаа, - вырвалось из рта измазанного полузасохшей блевотой, глаза где-то блуждали.
- Сосать, - сдавил я ей горло и с силой впихнул в её задыхающийся рыбий рот свой набухший хуй.
- Мууу, - ухватилась она руками за мои ягодицы, раскачиваясь всем телом в попытках насадить на него свою неумелую голову.
- Спрячь зубы, - взяв подмышки, как куль соломы, я усадил её на табуретку, не снимая рот с хуя.
- Муэээ, - вытошнило суку прямо на мои яйца, когда во время одной из фрикций член мягко уткнулся в позвоночник.
Я ударил её. С размаху в ухо. Она распласталась на обблёванном линолеуме, раскинув ноги, между которыми бесстыдно раскрылась заросшая тёмными кучерявыми волосьями пизда.
Чья-то неверная супруга, чья-то блудливая мать.
Присев у неё между ног, я с размаху заехал в неё хуем, торчащим, как большая сухая вобла. Она застонала и выпрямилась. Поочерёдно задирая вялые падающие ноги, я провёл на её теле несколько кошмарных минут, оставив на левом плече, шее и вялой груди с десяток укусов.
Я пиздец как завёлся тогда...
Потом посадил на себя, но вскоре, заебавшись махать ею над собой, сбросил на пол. По моему животу размазалось розовое пятно... Месячные, блядь. А может порвал чё...
Обхватил её руками за поясницу и повернул на живот. Раздвинул ягодицы и заправив член ей до отказа в анус, стал ебать. Она вяло скулила и сучила ногами.
Хуй в гомне, руки в крови - точно мясник. Не ебля - убийство. Пора кончать.
Киллер с меня никакой, но без контрольного в голову - никак. Перевернув и подняв за волосы, я впихнул член ей в рот.
Пациентка громогласно вякнула в тишине пропахшей фекалиями кухне, но сильная рука удерживающая её затылок уже совершала фрикции вместе с головой...
Успел. Проглотив всё, что было, она по-иннерции продолжала преданно сосать...

- Тебе было хорошо? - спросила она своим протрезвевшим грязным ртом, лёжа калачиком под раковиной, когда я вышел из душа.
- Молодец, хорошая девочка.
- Ты мне позвонишь?
- Конечно, - гыгыкнул я.

***
И я позвонил. И у неё снова были месячные.

Tweet