Глава четвертая. Бедная Лина

На факультете Володю страшно любили. Так любили оперных певцов. Ждали у подъезда, чтобы прикоснуться к обладателю голоса. За Володей ходили девочки и мальчики, тети и дяди, и даже бабушки. Дедушки в то время были редкостью: война да феноловая водка не способствовали продолжительности жизни. Еще он был страшно неловок, все из рук валилось и все время ломалось. Рассказывали, что, будучи студентом, ему удалось нечаянно сломать даже молоток.

Как-то раз, открывая дверь лаборатории, той знаменитой 505-й, Володя умудрился уронить на пол кислородный баллон. На грохот подбежала Лина, которая вечно мешалась у всех под ногами. Есть такой тип людей, которых встречаешь всегда. Иногда, даже там, где не ступала нога человека. И вот тогда он впервые ее увидел.

До этого Лину никто никогда не замечал. Немка, очки, маленький рост, плохие зубы, неважная внешность. Вечно в цыпках красные руки. Пытаясь привлечь к себе внимание, она ездила зайцем, но даже контролеры никогда ее не проверяли; просто проходили мимо. Она пыталась пить на факультетских праздниках, чтобы зарядом алкоголя преодолеть застенчивость. Но и те, на кого она вешалась в сумеречном состоянии, просто уворачивались из ее объятий, и уходили к другим. Потом Лина долго блевала и материла себя на родном языке. Ей стало казаться, что ее просто нет, что она умерла и ходит тенью, исполняя загадочный долг, оплатив который, ей будет позволено ей уйти навсегда из этого дрянного мира.

Ещё Лина, владея в совершенстве как родным немецким, так и языком коренного народа республики, не могла запомнить имен. И с простыми именами было совсем плохо. Чтобы как-то бороться с недугом, она придумывала двустишия и записывала их латинскими буквами или готической кириллицей. Ее первый перл «Вовик – полный портфель двоек» она придумала в первом классе про своего самого любимого соседа по парте. Кстати, школьный Вовик сел за драку лет на шесть прямо перед лининым отъездом в столицу республики. С возрастом двустишия стали частью жизни. Какой-то мембраной для общения с потусторонним – для Лины – миром. Менделеев – предводитель дуралеев. Мариотт держится за живот. Бутлеров проспал заутреню.

А тут Володя, самый умный, красивый, быстрый. “Ну и что, что не молодой, зато такой милый, и все из рук валится. Буду ему другом! Только бы он меня признал как живую!” -  успела подумать она, готовая упасть на колени, просто за то, чтобы он поглядел на нее. И кинулась ему на помощь. Они вместе подняли баллон, уронив пару склянок с соседнего стола. И тут он посмотрел ей в глаза и увидел ту страшную и бесконечную тоску приговоренного к жизни. И не смог удержаться. И предложил ей работать у него в лаборатории. Лина сразу придумала нечто двусмысленное: «Такого, как у Володи, не бывает в природе…» И согласилась.

Володя опекал несчастных.

Это был его самый неистребимый порок. С ним боролась его жена, теща, тесть, сын и даже его аспиранты. Каким-то совершенно непонятным образом он собирал этих убогих, обиженных строем обществом, природой и Богом, и продолжал с ними дружить.

Он продолжал жалеть СП, который продал его с потрохами. Он продолжал общаться с людьми, которые, не стесняясь, плевали ему в спину. И он знал об этом. Нет-нет – он не боялся. Чего может бояться человек, переживший голод и расстрелы родственников? Какая-то разновидность русской рулетки. Подбрасывание гранаты без чеки.

Лина пришла к 505-й как полагается к восьми-тридцати. И простояла у двери примерно час пока появились остальные обитатели лаборатории.

Ольга Юрьевна появилась около десяти. Она открыла Лине дверь и дала ключ, сказав, что так рано приходить просто неудобно. Ольга уселась в углу комнаты и, поставив колбу для чая на плитку, уселась за газетой. Лина послонялась вдоль своей стороны длинного стеллажа лаборатории, придумала «Оленька, отчего не голенька», и, негромко кашлянув, спросила:

−    А что мне делать?

Ольга Юрьевна посмотрела поверх очков и ответила:

−    Да вот садись ко мне поближе. Я что-то не помню, как звали осла Санчо Пансы. Такой закрученный кроссворд, могу не успеть до обеда, - пожаловалась она и повернула газету к Лине.

Примерно в полдвенадцатого, когда с чаем и кроссвордом было покончено, в комнату влетел линин новый благодетель, побросал на стол пакеты с едой и выскочил в коридор, успев лишь крикнуть:

−    Лина Эдуардовна, с первым рабочим днем вас! ОЮ, - обратился он затем к Ольге Юрьевне, - введите девочку в курс дела
−    ОЮ – поцелуй жопу мою, - подумала про себя Лина и засмеялась.

Ольга Юрьевна резко оглянулась и очень серьезно объяснила Лине, что Володя побежал на лекцию.

−    А мы с вами займемся обедом, милочка! И чем это он вас развеселил?
−    Назвал он вас как-то странно, - спохватилась Лина, стирая с лица улыбку. Да и рано еще с обедом-то, я и работать не начала…
−    Ничего страшного. Никто еще ничего не сделал, день только начинается.

Через часа полтора, к обеду, подобралась вся компания, включая Володю, который в процессе рассеивания знаний весь перепачкался мелом. Беседы велись душевные. Обсуждались книги, упоминались незнакомые люди. Перезаваривался чай, так называемый фторид, когда заварку заново заливают кипятком. Часам к трем, когда все разошлись и ОЮ, наконец, включила pH-метр, Лина подкралась к Володе и спросила, чем бы ей заняться.

Володя опешил. Впервые его сотрудник спросил о работе. Ему всегда казалось, что люди сами должны найти тему исследования, и он, Володя, им с удовольствием  поможет советом или консультацией. Тут подвернулась Ольга Юрьевна и сказала, что она введет сотрудницу в курс дела. Володя облегченно вздохнул и, посидев пару минут за своим столом, выбежал из лаборатории.

Неделя прошла в кроссвордах и мытье химпосуды для аспирантов. В среду новую сотрудницу увидел в списке сотрудников завкаф и быстренько сбагрил в колхоз, заполнив лининым телом пробоину, нанесенную справкой о беременности одной из дипломниц. Лина приехала в барак табаксовхоза, походила тенью первую неделю, а потом тихонько уехала. И снова никто этого не заметил. И в положенный срок, то есть еще через неделю, Лина снова вышла на работу. За это время из отпуска вернулась Любочка.

За обеденным столом стало теснее. Любочка, впервые разглядев Лину среди сидящих, громко спросила:

−    А что это студенты повадились обедать. А ну, кыш в буфет, самим ту места не хватает…

Лина в слезах бросилась к двери, одновременно, и обидевшись и обрадовавшись, что ее кто-то признал за человека, пусть и мешающего. Но Володя перехватил ее руку и объяснил, что Лина и есть та новая сотрудница-лаборантка, про которую он рассказывал. Люба в ответ сказала, что у каждого в лаборатории есть свое место, и, если, Володя так настаивает, то он должен найти Лине место у стола. Володя насупился, но, отодвинувшись, протолкнул вертящийся стул между собой и Ольгой Юрьевной. «Любочка - без трусов под юбочкой», - со злостью подумала Лина и осталась.

−    Я вас не стесню, - чуть слышно пролепетала она, едва сдерживая рифму.
−    Да уж ладно, сидите, - уже на “вы” успокоила Лину Любочка и принялась разливать чай в граненые стаканы.

И в этот момент пришел Он. Молодой, высокий, очень хорошо одетый. Под мышкой – “Новый мир”. Лина сразу же предала Володю и влюбилась в пришельца. Сердце отчаянно забилось, тонкая теплая жилка забилась где-то  в нижней части живота. 

−    Добрый день честной компании. Добрый день, Лина, - обратился он прямо к ней.
−    Откуда вы знаете, как меня зовут… - Стало так горячо, что Лина едва не потеряла сознание. Только очки с толстой оправой не дали разглядеть ее смятения.
−    А я все знаю, скажите ей, Володя, - обратился он скорее ко всему столу, чем к конкретному человеку.

Володя как-то выпрямился и пробормотал что-то себе под нос. Лина прочла по губам неприличное слово. Все быстро стихло. Сотрудники разбежались, и за столом осталась Лина и новый гость. Почему-то его никто не гнал. Он церемонно представился и назвал себя Вовиком. Лина снова оцепенела. Такого совпадения она не ожидала. Его звали также как и первую любовь. «Вовик – поклонник девиц с новостроек» подумала Лина про себя. Она снимала квартиру в Орбите – одном из самых новых и удаленных от центра новых районов.

Вовик, когда они остались наедине, как-то быстро увял, и, пообещав прийти назавтра, позорно удрал. Лина слегка расстроилась. Попробовала придумать что-то новое из двух строчек про неначавшийся роман. Но ничего в голову так и не пришло.

Через минуту в лабораторию ворвался Володя. Предательство Лины ему казалось совершенно необоснованным, и он попробовал вернуть ее к себе. Он подошел к Лине и спросил, как ей в новой лаборатории.

−    Нормально, - ответила Лина. Все хорошо. Я только многого не поняла. Все такие умные…
−    Да уж, - поддакнул Володя. Но вы не переживайте, я дам вам книжки. Вы читали Бёлля?
−    Лёля, а вы любите Генриха Бёлля, - хотела дерзнуть Лина, но удержалась. Нет, не читала, - ответила она вслух, - но я бы хотела почитать что-то другое. Я надеюсь, что смогу прочесть немецкие книги на языке авторов, - намекая на возможный свал из пределов развитого социализма.
−    Ну что ж, я принесу книжки.

Наутро Лина накрасилась и приоделась перед выходом на работу. Впервые за три года жизни в столице. Маршрутка остановилась по ее первому взмаху руки. За полчаса она добралась до лаборатории. Открыла дверь своим ключом и присела к рабочему столу.

Через час в прихожей раздался шум, дверь открылась, и влетел Володя. Он принес пачку книг. Сверху торчал посевовский томик Лолиты. Володя занудно, как показалось Лине, стал расхваливать каждую из принесенных книг, чуть ли не рассказывая ее содержание. Лина сдержанно улыбалась, но кивала и делала вид, что ей это интересно. Затем, когда он ушел, сложила книги в лабораторный стол и принялась ждать Вовика.

Вовик – веселый как мартовский кролик – прискакал через час. И тоже принес кучу книг. Но все какие-то чистые и не читанные. После пятнадцати минут ликбеза, Вовик разглядел, раскрашенную как буренка, Лину и заметно расстроился. Лина не поняла причины грусти и стала улыбаться во все тридцать два зуба, но это не помогало. Вовик смотрел на нее ледяными глазами, и ничего нельзя было понять. Теплая жилка в животе Лины перестала быть теплой, а потом и вовсе перестала биться. Вовик продолжал кружить вокруг ее стола, не зная, что бы сделать. И вдруг предложил Лине выйти погулять.

Сердце выпрыгнуло куда-то к горлу. Огонь прожег Лину насквозь. У нее затряслись руки, и она едва не грохнулась с вертящегося стула лаборатории. Она только смогла кивнуть. И принялась складывать вовиковы книги. Когда она открыла ящик стола, ее новый возлюбленный странно хрюкнул, схватил Лолиту и принялся листать ее папирусные странички.

−    Кто дал вам эту книгу, Лина? - спросил он изменившимся голосом.

В эту секунду в лабораторию влетела Любочка, вырвала книжку из рук Вовика и сказала загадочно:

−    Вовик, ты прочтешь эту книжку на работе!

Вовик резко покраснел и вытолкнул Лину в коридор.

Они вышли на улицу. Лина летела пять сантиметров над землей, не замечая ничего и не слыша Вовика. Она широко улыбалась всем прохожим и даже легонько приплясывала. Ее же кавалер почему-то грустил.

У автобусной остановки  Лина заметила Володю. Тот посмотрел на парочку странным взглядом, и ей почудилась какая-то смесь брезгливости и жалости. Она отнесла этот взгляд на свой счет. Ведь рядом с нею шел красавец. И красавец – её. Так что пусть он свою брезгливость засунет туда, куда надо. На себя бы глянул.

Вовик тоже заметил Володю и снова покраснел, как минуту назад с Любочкой. Лина, хоть и увидела это, все равно продолжала светиться. И тут кавалер предложил ей пойти в гостиницу. Теплая жилка переросла в горячую реку.

−    А как мы туда войдем? – охрипшим голосом спросила Лина.
−    Не бойтесь, у меня есть ключ!
−    И горничная не скажет…
−    Не посмеет, доверьтесь мне.

Линины коленки задрожали, она едва не упала прямо на ровный тротуар. Но немецкие гены взяли своё, и она пошла ровно, даже слегка причеканивая шаг. Вовик взял ее за руку, и они пошли вместе. Лина попыталась идти в ногу, но не смогла – кавалер был вдвое ее длиннее.

Лине стало жарко, она расстегнула куртку, и. вдыхая полной грудью приготовилась запеть. Но потом стала вспоминать стихи о любви и счастье. Ее спутник продолжал молчать, лишь легонько подталкивал, направляя к месту назначения.

Они подошли к гостинице – тогда самой запретной для местных граждан. Лина была как-то раз в парке через дорогу от этого здания, когда мать ее сестры приезжала из Гамбурга с кучей тряпья и немецких марок. Марки, правда, потом сразу пришлось поменять на деревянные, от греха подальше.

Вовик схватил вспотевшую линину руку и втащил ее в фойе. Швейцар было пошел на них, но Вовик сделал какой-то ловкий жест ему навстречу, и несчастный халдей пополз назад к стеклянной двери в глубине зала. Вовик завел Лину за угол, открыл дверь номера на первом этаже и позвал ее внутрь. Ей в ту секунду от возбуждения отказало даже зрение. Она вошла в ярко освещенную осенним солнцем комнату уже готовая на все. Она потянула Вовика за рукав и попробовала поцеловать его, пока тот запирал дверь с обратной стороны. Вовик неожиданно отстранился и снова подтолкнул Лину из коридора внутрь номера.

Комната была очень странной – Лина сразу же протрезвела от своих чувств. Не было кровати. И даже не было двери, которая бы намекала, что кровать где-то рядом. Стояли два стула с железными ножками и письменный стол. Вовик сел к столу и пригласил Лину присесть тоже. Она села на краешек, еще сохраняя надежду на любовь. Вовик призывно улыбнулся и сказал:

−    Знаете Лина, вам не идет быть накрашенной.

Лина вскинула глаза в недоумении. В мозгу пронеслось: «Вовик – падла-параноик». Он продолжил:

−    Понимаете, когда вы вся натуральная – то вы такая незаметная. А нам именно такие и нужны.
−    Кому это нам?

Лина подумала о загадочных совратителях незаметных женщин, и теплая жилка снова забилась.

−    Нам – это нашим органам.

Лина снова не поняла, что от нее хочет этот человек, в секунду превратившийся из красавца в нечто непотребное.

−    Каким органам? Вам нужны мои органы? Вы что, вампир? – не удержалась Лина и нервно рассмеялась.
−    Да нет же, милая Лина. Я работаю в органах, - сказал Вовик с ударением на первое слово. И нам нужна ваша помощь.
−    В каких это органах? И чем же я могу вам помочь? - уже металлически переспросила Лина.
−    В комитете госбезопасности. И мы хотим помочь, если вы не против, вашему шефу Володе.

У Лины снова заболел живот, но на этот раз это уже был какой-то холодный червяк.

−    Понимаете, Лина, - продолжил бывший красавец, - Володя общается с нехорошими людьми, читает не совсем хорошие книги, кроме того, превратил лабораторию в сходку каких-то диссидентов…
−    Кого?
−    Людей, которые не понимают смысла в классовой сущности противостояния с миром капитала.

Лина откинулась назад от таких высоких слов. Привстала. И молча пошла к выходу из номера.

−    Это вам пригодится, когда вы соберетесь иммигрировать, - неслось ей вслед.

Не оборачиваясь, она с трудом открыла дверь и вышла из гостиницы на полусогнутых. Стоявшие у входа три проститутки с удивлением поглядели на нее. И одна из них сказала оценивающе:

−    Ну, если и таких берут, то мне еще тридцать лет до пенсии.

В троллейбусе она увидела препода, который вел у нее неорганику. Она знала его кличку «Шеф» от Мишки и Сашки - двух придурков, отиравшихся в той же 505-й и доедавших все продукты из холодильника. Лина присела к нему поближе, он признал ее и до самого химфака рассказывал про свою жизнь в столице и его самое сильное разочарование от учебы там: московские однокурсники были такими же скучными неграмотными лентяями, как и в его забытом Аллахом ауле. Лина в ответ рассказала про то, как ее только что пытались завербовать. Шеф посоветовал никому про это не рассказывать и просто забыть об этом.

На следующий день все вернулось на свои места. Контролер автобуса прошел мимо Лины, и у входа на факультет ее едва не сбили с ног работяги с носилками. Врожденная привычка делать все правильно взяла свое. И еще несколько лет Лина ходила среди смертных.

Через три года тот первый линин еще из школы Вовик с двойками получил условно-досрочное. Он приехал на факультет и забрал свою любовь с собой. Выезд в Германию к тому моменту закрылся. И Лина решила родить в Союзе. Наутро после родов врач прошел мимо ее кровати без остановки, не заметив открывшегося кровотечения. Лина умирала еще сутки. Она улыбалась.

2008

Tweet