Дурацкий вечер тупой дождливой пятницы. Да и не вечер, а ночь уже. Стрелки часов показывают второй час. Питница, так называют это хлопцы из бригады. Им хорошо, сейчас, небось, сидят в тошниловке и к пиву прицепляют. Сана байки травит из своей богатой приключениями жизни водилы-дальнобоя. Михалыч, как обычно жалуется на жену скрягу.
- Толян, не манди, пошли с нами, расслабишься, забудешь?
Так уговаривал его дружок Сёма, а толку-то? Знал бы он про все дела, интересно позвал бы или нет? Нора настояла на своём. Она такая, как скажет, отрубит на смерть!

Вчера Толян брал отгул, якобы ездил на похороны несуществующей тётки, земля ей пухом, хха. А на самом деле приехал в наркодиспансер и всего за две с половиной тысячи рваных сделал себе вшивку. Жидёнок уверял, что гарантия миллиард процентов. И для вящей убедительности добавил: - Если я тебя обманул уважаемый, можешь спокойно сделать мне в башке дырочку. В любом месте!

Положили Толяна на кушетку, воронкой кверху. Обработали спину чем-то мокрым, воткнули укол. А потом докторишка резал, и запихивал под шкуру нечто инородное. Боли не было совсем, но противно до ужаса. Чуть не рвануло прямо на пол. Зашил и отправил… домой, к маме.

Чё ж блин так тоскливо-то? Телик посмотреть? И то! А по ящику одно словоблудие. Два мальчика-красавчика телеведущих берут интервью друг у друга, хотя по неоднозначным взглядам ясно даже ботанику в пятом поколении – взяли бы, но другое. По НТВ разве что «Свою игру» посмотреть. Там хоть политикой мозги не моют. Живой кроссворд и ничего более. Быстрее бы Нора приезжала. Мама у нее, видите ли, заболела, кому мама, а кому животное ехидное.

Толян встал и, прихрамывая затёкшей ногой, пошёл на кухню. Поставил на газ чайник и, закурив родопину, от нечего делать, уставился в тёмное окно. На освещённой одиноким фонарём детской площадке что-то происходило. Высокий сгорбленный старик из шестой квартиры стоял окружённый четырьмя мордоворотами. Почему-то Толян сразу охарактеризовал их именно так. Разговор был явно раскалённым. Старик, размахивал руками и что-то доказывал, а один из парней согласно кивал головой.

Внезапно Анатолий почувствовал, как ситуация изменилась и понял, сейчас произойдёт нехорошее. По кивку головы старшего, один из молодых людей шагнул к старику в плотную и толкнул его рукой в живот. Тут же вся четвёрка развернулась и сев в неприметную Жигули «шёху» цвета слоновой кости исчезла за углом здания. Единственное, что успел заметить Толян, это номер автомобиля, правда, без букв. Ноль двадцать пять…

Вернувшись взглядом к старику соседу, мужчина раскрыл рот. Старик, нелепо запрокинув голову и подломив руку под себя, лежал на залитом дождём песке. Лежал и не шевелился.
Тугодумием Толян сроду не страдал, а по сему сразу же бросился к телефону и, набрав ноль три, скороговоркой выпалил свою информацию. Его заставили представиться, назвать домашний адрес и номер телефона. Ещё через минуту Толян выбежав под дождь, склонился над телом и понял, что скорая и он, в том числе опоздали. Человек был мёртв! Из живота его торчала рукоятка самой обыкновенной отвёртки.

Из детского домика послышался шорох, мужчина оглянулся. Из разукрашенного резьбой окошка на него смотрел местный дурачок, Юра. Целыми днями этот пришибленный слонялся по двору, стрелял сигаретки и играл с детьми в песочнике. Дитя в пятидесятилетнем теле.
Юра помахал Толяну рукой и, коверкая великий и могучий, сказал: - А я знаю дяденек, которые дедушку толкнули, они к Соне ходят, музыку петь…

В это время послышался шум подъезжающей машины. Обернувшись, Толька увидел милицейский Уазик, из которого живо выскочил не кто иной, как Витька, друг детства.
- Привет бродяга, - налетел Витёк. – Давай рассказывай, что и как, щас бригада подъедет. Да пойдём в машину, дождик всё-таки. Мужчины сели в салон и Витька, с непонятным сожалением глядя на друга, спросил: - Так это ты его нашёл что ли?

Выслушав короткий рассказ Толяна об увиденном и сделав метку в блокноте по поводу дурачка и имеющейся в его больной башке информации Виктор наморщил лоб и тяжело выдавил из себя: - Надо же, как не повезло. Кстати, подай-ка мне с заднего сидения кулёк.
    Толян обернулся назад и последнее, что успел почувствовать, это движение воздуха на своём затылке и тяжёлый удар чем-то тупым. Свет, как водится в детективах, померк в его глазах, и наступило потом! 

- Эти придурки мочканули деда прямо на детской площадке, под носом у всего дома. Слава богу, вроде бы никто не видел кроме одного человечка. Но его я успел перехватить. Благо, что сегодня дежурил в отделе и информация из скорой попала в мои уши. Так что с тебя причитается Поп. И ещё момент! Здесь дурачок дворовый ошивался, и якобы что-то увидел. Дурак или не дурак, дело десятое, но если шлёпнет языком, всем может не поздоровиться. Так что подсуетись, а я на дежурстве. Пока.

Глава-2

Заниматься паркуром они начали с двоюродным братаном Лёшкой. Тот притащил кассету с клипом, где «банда» молодых пацанов творила невероятные вещи. Потом им на глаза попался мерикосовский фильм про молодёжную группировку паркуровцев. Пацаны творили чудеса. Они бегали по отвесным стенам, летали как птицы на высоте пяти этажей, крутили сальто, фли-фляги и всё это на скорости, под заводную музыку…

Ещё в детстве Толян и Лёшка занимались в одной акробатической секции, в которую сдал их от уличного греха подальше Лёхин батя. Кольца, перекладина, батут, подкидная доска. Всё это было знакомо до боли.
Парни начали с того, что за городом, на территории заброшенного заводика, сдохшего под бременем долгов и социализма построили тренировочный комплекс. Интерьер изломанных стен, торчащей арматуры, переходов, лестниц и груд металлолома непонятного назначения как нельзя, кстати, подходил для искомого занятия.

Далее начались тренировки, изматывающие и доводящие до исступления. Но мастерство росло, а тело подобно послушному музыкальному инструменту отзывалось на приказы мозга. Через пару месяцев их было уже семеро, а соискатели прибывали. Отсевом занимался Лёха, как наиболее подготовленный, да и его первоотцовство в группе никто не оспаривал.

Нора вечерами пыталась устраивать сцены ревности. Всего год женаты, а совместных интересов, да собственно и влечения, как не бывало. Вначале Толян сносил её истерики стоически, но чем дальше, тем чаще начинал задумываться о разводе. А потом умер отец, а вместе с ним умер привычный мир, прочный и нерушимый. Две недели Толян пил, как последний бичуган и две недели парни из его бригады прикрывали друга, как могли. А Толян втянулся, как оказалось, он был готов к тому, чтобы спиться, и подлый организм только ждал благоприятной обстановки. И она на
стала.

Из очередного запоя парня вывел истошный визг жены. – Мразь! Тебе двадцать три года, а ты жрёшь, как грязное мерзкое животное. Это из-за тебя я не могу забеременеть. От таких дебилов не может быть детей. Вот тебе моё слово. Или ты кодируешься, или я ухожу, а ты можешь бичевать дальше, пока не превратишься в быдло. Вспомни мои слова, когда будешь вылазить по утрам из канализационного люка…

Пробуждение было сродни похмельной интоксикации. Раскалывалась голова, болели стянутые за спиной руки. Большой палец на правой руке совсем не чувствовался.
Толян открыл глаза и в рассеянном свете, падающем из маленького зарешёченного окна, понял, что находится, скорее всего, в подвале. Ну, а где ж ещё то? Сразу бы на цепь посадили в лучших традициях бандитского жанра.

Мужчина перевернулся на бок и поёрзав с полминуты смог сесть. Помещение представляло собой небольшую комнатку метров десяти квадратных. Голые грязные стены, множество труб больших и малых, дверь в углу. Конечно подвал.
Было душно и ужасно хотелось пить. Анатолий поискал глазами хоть что-нибудь, чем можно было бы воспользоваться для освобождения от пут. Ноги были, как ни странно свободны и он, встав, принялся мерить шагами помещение своей тюрьмы, в ожидании развязки.

Вдруг за дверью послышались шаги, и протяжно скрипнув, она распахнулась. В помещение вошли двое. Высокий и безобразно закачанный шкафообразный мужик лет тридцати с тупым, ничего не выражающим взглядом и вьетнамец, маленький и кривожопый. По крайней мере, так его для себя охарактеризовал узник. Качок встал у входа и застыл в позе ожидания, а вьетнамец кошачьей пружинящей поступью подошел к пленнику и на почти русском языке сказал: - Ночью дорогой спать надо, а не в окошко глазеть. Сейчас поедешь с нами, будешь рыпаться, убьём, и запомни, для
мира ты умер. Послушание и хорошая работа – это пища и жизнь!

Дальнейшее представилось Толяну чередой кошмаров, могущих привидеться с похмелья. Предварительно надев узнику на голову, мешок из плотной ткани, его куда-то вели, потом пинком забросили в машину. Упав на железный пол, он больно ударился головой о твёрдое и услышал рядом с собой стон. Дальше была поездка, долгая и мучительная. В течение, которой мужчина несколько раз проваливался в сон-забытьё. И уже когда ему казалось, что конца этой тряски и ухабам никогда не будет, машина, скорее всего Уазик, остановилась.

Открылась дверь и две пары сильных рук, подхватив его, вытащили наружу. Послышались голоса, а его уже куда-то вели. Ступени, вниз и вниз. Поворот, ещё один, теперь вправо, удар головой о деревянную дверь и ехидный смешок тюремщика. Наконец мешок с его головы сняли. В первое мгновение свет больно ударил по глазам и Анатолий зажмурился. Проморгавшись и подождав пока стечёт слеза, парень рассмотрел помещение. Сказать, что он остолбенел, значит не сказать ничего.

Кафельные стены, и кафельный же пол. Множество холодных каменных столов. Слабый рассеянный свет из ламп расположенных на низком потолке придавал увиденной картине некий подтекст ирреальности. Столы, а их в помещении было не менее двадцати, были завалены нормальными такими трупами. Да-да, именно трупами. Потому, как в телах представленных обозрению, жизни было не более, чем в мраморе на котором они лежали. Все трупы принадлежали мужчинам, и все они, судя по внешним повреждениям, были, так или иначе, убиты!

Глава-3

Случилось это классе в шестом, когда Толян с закадычным дружком Витькой возвращались из школы. Батя у друга помер лет пять тому и жил пацан с матерью. Женщина, потеряв без мужа смысл жизни, пустилась во все тяжкие, начала пить. В доме стали появляться чужие мужчины, жизнь пошла наперекосяк.

- Пошли Толяныч ко мне зайдём, я только тетрадку возьму, а потом на гору свалим. Мать всё равно нажрётся ближе к вечеру, а сейчас с ней разговаривать, себя не уважать.

Открыв своим ключом обшарпанную дверь на первом этаже четырёхэтажной «сталинки», Витька зашел первым, а следом за ним и Толян. Пройдя через тёмную, с давно перегоревшей лампочкой прихожую друзья попали в комнату.
В последствии Анатолий много раз мысленно прокручивал увиденную картину перед взором.

На большом диване, стоящем вдоль стены лежала тётя Оля, Витькина мать. Она была совершенно голая, а на ней трудился большой и очень волосатый хачик. Ещё один стоял в изголовье, его член находился во рту Витькиной матери. Вся эта композиция шевелилась, стонала и охала в такт движениям.

Мальчишки опрометью выскочили из квартиры и, не разбирая дороги, бросились на пустырь за гаражи. Уже за гаражами, отдышавшись и закурив, они долго молчали. Наконец Витька разлепил непослушные губы и трудно сказал: - Запомни Толька, если об этом узнает хоть одна живая душа, я зарежу тебя арматуриной…

А ещё через месяц, а может и меньше, Витька повесился. В тот день друг не пришёл в школу и сразу же по окончании уроков, Толян заторопился в знакомый дом, для того, чтобы справиться о причинах прогула. Толкнув входную дверь, он понял, что не заперто и вошел в квартиру. Увиденное поразило его словно электрическим током. Очевидно, действие только-только развернулось, и Толян успел вовремя. Его друг, дёргая ногами и извиваясь всем телом, висел в петле, прицепленной к крюку, на котором в лучшие времена висела люстра.

Как уж Толька освобождал друга из удавки, как суетился в поисках острого, как грохнулись они оба на пол и лежали, там хватая раззявленными ртами рот. Всё это осталось как бы за гранью, за пеленой. А потом Толян узнал правду, от которой кровь его на мгновение застыла, а сердце болезненно напряглось, отказываясь работать.

За литру водки продала мать своего сына хачам. Сама напилась до состояния синевы, а мальчишку предварительно избив, изнасиловали по очереди двое здоровенных чурбанов. Как потом они бросили ему в лицо сотенную купюру и, предупредив, что если он скажет где-нибудь хоть слово, то его сразу же мучительно убьют, ушли из квартиры. А напоследок один из урюков обернулся и добавил: - Надеюсь малчик, тебя не надо предупреждать, что отныне ты пидарас? И не в твоих интересах делать себе рекламу…

В последствии, по истечении многих лет Витёк как-то по пьянке сказал в минуту откровения: - Ты знаешь братишка, а я ведь тебе жизнью обязан. И будь уверен, когда-нибудь я отдам тебе долг. Дай бог конечно, чтобы подобный случай не представился, но если всё же такое случится, помни. Я в долгу перед тобой.

Много воды утекло с той поры. Толян сходил в армию, окончил техникум и работал на заводе, в бригаде монтажников. Женился по беспределу, как он сам считал. А Витька, тоже сбегав в армию, пошёл служить в милицию. Давняя история канула в лету, мальчишеские клятвы поросли быльём времени. Но, как оказалось, Витька не врал и долг свой всё же решил вернуть.

Очевидно, что Анатолий стал свидетелем какой-то разборки и очевидно, что после этого его должны были убить. Но видимо друг детства, будучи вхожим, в круг вершителей, подсуетился и приговор был изменён в самую последнюю минуту.

Толька ещё не знал, для чего ему сохранили жизнь. Он ещё не понял где он и для чего он понадобился своим тюремщикам. Кроме того, что он находится в морге, всё остальное лежало за гранью понимания. А если бы он всё же узнал о своём предназначении, то вряд ли стал бы тянуть, а вернее всего разбежался бы, да врезался с разбегу виском в острый угол мраморного стола. На котором подобно коровьим тушам лежали тела молодых парней и мужиков. Изорванные осколками и пулями, с разрезанными животами, с вынутыми внутренностями.

Вот в эти полости и упаковывал Толян под присмотром двух молчаливых автоматчиков пакеты с белым порошком. А после старик с порочной рожей зашивал эти «контейнеры» и их увозили на каталках в другое помещение.

Насмотревшись за день на эту мясорубку, первые три дня Толька совсем не мог есть. Но, как известно, голод не тётка и даже не дядька. А потому вечером третьего дня парень всё же немного поклевал хлеба с солью. Про мясо понятное дело речи пока не велось. Охранники, их было трое в смене, не докучали. Просто незримо присутствовали всегда и везде. В разговоры не вступали, молча тыкали пальцем или стволом автомата в ту или иную сторону и весь диалог.

Продолжение есть.