Я открыл дверь в первую в жизни коммерческую структуру, куда был принят на работу. Не успел сообразить, что к чему,  как тут же мне в лицо уперлась статуя какого-то носорога или бегемота кулак размером и тут же последовал вопль:
- Это что?
- Носорог! – кричу я немедленно охуев от такого гостеприимства. – Или бегемот!
- Что надо делать?
- В жопу целовать не буду! - кричу в ответ. Товарищ, тыкающий мне в ебало игрушечным анусом, ждал какой-то умной мысли.
Носорог скрылся с глаз, товарищ похлопал меня по плечу, зловеще улыбнулся и сказал голосом дьявола:
- Запомни: бегемот - это символ нашего бизнеса! Если хочешь быть успешным, отрасти такую же шкуру!
Хорошо что не хуй, - подумалось. Но я сказал:
- Зачем?
- Чтобы быть толстокожим! Что бы было похую!

Второй этаж древнего дома в центре Москвы, где меня только что скрутило ахуением, забился орущими молодыми людьми сплошь в костюмах и с безумными улыбками на лицах. Все приветствовали бегемота ритуальным поцелуем в кожаные складки.
Новенькие, среди которых был и я, сгрудились в одном из кабинетов, образовали оборонительное кольцо и выставили в качестве щитов перепуганные ебальники. Одна девочка - с виду изувеченная домашней лаской и есенинскими куплетами школьница, готова была ебнутся в обморок без предупреждения.

Суета прекратилась, в восемь нуль-нуль все стояли на утреннем инструктаже, чтобы зарядить тупые сонные рыла охуенским настроением.
Небольшой зал вместил человек пятьдесят. На середину вышел главный дядька  – благоухающий одеждами чувак с рыхлым ебальником - Дима. Он начал прогонять какую-то поибень про то, какие все охуительные, что вот так зарабатывают для него деньги, стал награждать мятыми баксами особо отличившихся бизнесменов, которые сумели впарить гражданам больше всего ненужного хлама. Бизнесмены  в ответ плясали какие-то танцы,  при этом народ хлопал в ладоши и орал неслыханные мной до сих пор матерные конструкции, от чего возникла мысль, что не так уж это и нудно – работать коммерсантом.
Димино тело было испорчено калорийной пищей, к его грузной фигуре очень подошел бы топор мясника. Он закончил награждение, скинул ботинки, пиджак и начал танцевать какой-то гопак с элементами лизгинки, ломбады и горячих испанских па. При этом он щелкал пальцами, чуть ли не ног, весьма обширные холодцы его, обтянутые дорогим хлопком, трепетали и жили какой-то своей жизнью. Он делал это так элегантно, зажигающее и энергично, что я блядь, еле сдержал порыв выскочить к нему и захуярить брейк данс прямо в длинном осеннем пальто. От него исходил жар, он пыхтел, изощренно орал матом, и я, вдруг, с удивлением обнаружил, что рот мой, до этого скрюченный немой тоской по безвременно ушедшей реальности, раскрылось от буйного ржания и в случайном порыве мог бы откусить кому-нибудь ебало целиком.
Девочка, распрощавшаяся с разумом, хихикала сквозь слезы и чуть пританцовывала одними только тазобедренными суставами. Наконец, буйство мяса прекратилось, Дима  влез в крокодиловые ботинки и вдруг предложил всем заорать. Заорать во всю мощь, чтобы блядь, кишки вылезли через седалищный нерв.
Все старенькие возопили, что козлы в Чуйской долине. Новенькие залепетали робким фальцетом. Тогда главный схватил бедную девочку (ту самую) за руку, и вытащил на середину. Школьница, похоже, начала седеть лобковым волосом, она была совершенно парализована и только молча двигала ушами.
Главный заорал:
- Кричи!
- Не могу, - выдавила девочка.
- Ага! Не можешь! Кричи матом! Страшным матом, так, чтобы у меня, старого мудака, уши свернулись.
Девочка молчала, глаза ее перестали выражать какое-либо отношение к этому миру. Она сжала руки в кулачки, и губы ее, словно подернутые внутренней молитвой, трепетали в предсмертном вдохе.
- Хуйпесда-хуйпесда-хуйпесда!!! Блядь! – заорала девочка дурным голосом.
- А! Молодец! Держи десять баксов! – главный достал тонкую пачку и отщипнул бумажку. Стояла середина девяностых, и для каждого студента филфака ПТУ десять баксов были сильнейшим раздражителем слюнных желез.
Бедная школьница продолжала орать безвкусным матом, хотя ее уже никто не просил.

После этого началась сама работа. Все стали получать коробки с наборами отверток, их то и надо было впаривать заебанным гражданам. Девочка же одиноко слонялась по коридору и дико пела, вопила, перемежая вопли с нездоровым ржанием. Надо сказать, что работу она так и не смогла продолжить, отверток ей никто не дал, и она, все с той же ебанутой ухмылкой и поседевшим лобком ушла из коммерции, думаю навсегда… Больше ее, по крайней мере я, не видел.
Надо сказать, что я пропитался зарядом аццкого безумия насквозь. Я тоже, как и девочка, ходил с мерзкой, совершенно чужой улыбкой, и искал повода, чтобы наорать кому-нибудь в рожу хорошего настроения. Маниакально-депрессивный гипноз, блядь, какой-то.
Дядька тот, сцуко, не знаю кто он, и где он сейчас, мог бы Кашпировскому с Чумаком развязать их сверхеловеческие пупки, не используя никаких фокусов. Они бы сами развязались от мгновенно выскочившей грыжы пупковых мышц.

Меня приставили к инструктору - Саше. Это был молодой парень в неплохом костюме, с правильными чертами ебальника и удивительно короткими ногами. Он благородно семенил по городскому асфальту, как тот принц в Шреке, а я таскал за ним сумку с отвертками. Он периодически останавливался, врубал хорошее настроение; граждане - в то время еще не пуганные, слушали, и довольно часто расставались с деньгами в обмен на китайское фуфло. Я учился приемам, попробовал сам. Меня кто-то грубо посылал, я же, впитавший утреннюю истерию, с улыбкой подставлял для морального удара другую щеку, обтянутую толстевшей бегемотьей кожей.
Саша говорил:
- Дай им подержать, это психология утраты - если они что-то подержат в руках, расстаться будет трудно.
Получалось у меня хуево, настроение мое скорее отталкивало, нежели обволакивало уютным доверием. Я окатывал темпераментным душем всех, кого мог остановить - подходил и орал:
- Вам крупно повезло!
- А! Что? – вскрикивали испуганные люди.
- Только сегодня вы имеете возможность купить у меня вот такую вот хуйню, которую вы видели в магазине на диване, и вторую вы получите бесплатно!
При этом широко улыбался нечищеными зубами, и реально готов был расцеловать любого.
Естественно цена второго набора была спрятана в первую, но гражданам потребовались годы, чтоб понять эту простую фишку.
Прохожие морщились, вертели отвертки в руках, с кислой мордой что-то блеяли. Но моя шкура становилась все толще, и я в конец оборзев, кидался на прохожих, которые после слова «Здравствуйте» просто отпрыгивали и хватались за грудь.
Заходил во все двери, за одной из них нашел человека считавшего деньги. Кучу денег! Он молча меня выслушал, отсчитал две бумажки в мою сторону и продолжил наиувлекательнейшее из занятий в мире.
Ближе к вечеру, когда ноги мои уже заплетались от переизбытка хорошего настроения, я подошел к дедушке с бабушкой, - они молча тащились по безлюдной аллее.
- Вам крупно повезло! – начал я.
Мой вербальный сфинкстер, расслабленный психозом уже не мог сдержать словесных испражнений, я фонтанировал скороговорками. На фразе – второй набор бесплатно, дед дернулся, седая щетина его чуть сползла в стороны, он тут же полез во внутренний карман и сказал:
- А восемь, нет, десять таких наборов у вас есть?
- Конечно есть! – возрадовался я. Ведь десять штук – это нехуевый «рехэш», то есть опт. За это можно и премию схлопотать от главного.
- Не надо, Вадик, - бабка схватила деда за руку.
Точно пенсия… Подумалось мне. Я полез в сумку, достал несколько наборов. Глаза деда засветились предприимчивым огнем. Бесплатные отвертки разогрели кровь. Бабка трясла его за руку и спрашивала:
- На хрена тебе столько?
- Отстань! – коротко отвечал дед.
- Удобно, знаете, винтики закручивать! В гробах, например! – мрачно пошутил я и сконфузился.
Дед не обратил внимания, а бабка вдруг заорала:
- Очнись, старый хрыч! Не дам денег! Не дам!
И тут я понял, что бабка сейчас вцепится в дряблую кожу дедовского лица вставной челюстью. Она схватила острыми крючками пальцев задрипанное пальто деда, сила этих жилистых рук, как будто всю жизнь полоскавших вонючие шаровары в ледяной воде могла бы быть применена ко мне. Бабка на грани, и тут что-то во мне оборвалось. С этого момента психоз стал исчезать.
Ну ее нахуй – эту кожу носорога. Или кого там? Бегемота.
Мне стало жаль их. Откровенно и по-человечески. Эта китайская поебень не стоила пенсии деда с бабкой. И дело тут не в боязни окаменевших когтей. Я засунул обратно все, что было, вырвал у деда из рук набор отверток и сказал:
- К сожалению, вы не участвуете в акции! Извините! До свидания.
- Как так? Я беру! – дед застыл.
Он стоял как ребенок, у которого отняли игрушку и корчил из себя эдакого разочаровашку. Глаза и без того со старческой поволокой затуманились желтой мутью.
Я развернулся и отошел на пару шагов, закурил.
И тут до меня донеслось:
- Эх ты! Не стыдно тебе старых людей обманывать? Не стыдно? Сволочи! Издеваются над нами! Что Вадик? Что Вадик? – крики деда были адресованы мне. Он сердито топтался и жалобно тряс кулаками.
Я не ждал такого поворота. Бесплатные отвертки отвинтили деду крышу. В этот момент из меня вылетела бацилла безумной толстокожей коммерции. От беготни по городу ныли ноги, разбитые об асфальт ботинки казались деревянными колодками. Психоз улетучился…
Дед повоевал со мной еще с минуту – я улыбался и курил, бабка наконец уволокла его. Еще через полчаса прибежал Санек, с которым мы условились встретиться после обработки территории. В сумке почти ничего не осталось, я забрал причитавшиеся мне деньги и простился с ним.
Я проработал там несколько дней и ушел. Как и большинство сотрудников, не сумевших отрастить толстую кожу.
Кстати говоря, до сих пор во сне ко мне захаживает орущая матом девочка верхом на бегемоте. 
Блядь… И ведь бегают до сих пор такие народные впариватели  с маниакально-депрессивным плоскостопием…  на дворе 2007 год! Продают что-то…

(С) Scotobazman (ака Скотиняка)

Tweet