С трепетом душевным выполняю просьбу коллег рассказать о НЕЧТО и НИЧТО. Начну с фрагмента из моего недавнего интервью (про Виктора Максимовича Жирмунского (1891-1971), гениального гуманитария, германиста, историка литературы, теоретика стиха, лингвиста, насельника "Башни" Вячеслава Иванова, младшего друга Блока, покровителя Михаила Кузмина в начале 1930-х годочков – "кормил", заказывая переводы): "Летом 1970 г. из подъезда питерского Союза писателей вышли три человека: 79-летний великий филолог академик В.М. Жирмунский, А.В. Лавров (ныне член.-корр. РАН) и Ваш покорный слуга. Внезапно со стороны Большого Дома (питерское гнездо НКВД-МГБ-КГБ) на полной скорости подлетел к нам грузовик. Я чудом вытащил Виктора Максимовича из-под колес. В.М. отдышался и шепотом на ухо спросил меня: "Как вы думаете: я доживу до краха советской власти? Я учтиво заверил его в том, что "да", отчетливо понимая, что "нет". И вдруг в меня молнией ударила мысль, что я-то, возможно, и доживу. И дожил". Вот как нас учили наши учителя. Этот разговор с Виктором Максимовичем стал важной вехой в моей незатейливой "духовной" биографии. Я бывал у него дома, на даче и т.д. Он чрезвычайно интересовался нашими с Санечкой Лавровым "штудиями" по Серебряному веку.

Виктор Максимович умер, если мне память не изменяет, 28 января 1971 г. Я прилетел на похороны из Москвы "с" (!) "Брюсовских чтений", где мы с Сашей выступили с недурственным докладиком "О работе Брюсова над романом "Огненный Ангел"". Причем тут Брюсов? А вот – причем. Валерий Яковлевич был выдающимся оккультистом. В мемурах Андрея Белого и наших публикациях кое-что написано о его "оккультных" проделках с Белым. Я не брежу. В 1970-е годочки я частенько захаживал в московскую музей-квартиру Брюсова. Это не фокус. А фокус в том, что в нее частенько заходил Валерий Яковлевич. Музеем заведовала очаровательная дама, компаньонка вдовы В.Я. – Жанны (Иоанны) Матвеевны. Видели его разные человечки. Господа-позитивисты! Мир полон демонов и духов. Помню: понадобилась мне машинопись воспоминаний Нины Петровской (возлюбленная Брюсова и Белого, Рената из "Огненного Ангела"). Спросил. Нетути. Вчера Валерия Яковлевич заходил и взял... Мы и тогда уже были смекалистыми пацанами, не надо криво ухмыляться, ЗНАЛИ о КОМ пописываем. Взял – скоро вернул. Дело житейское. А.М. Ремизов (1877-1957) встретил В.Б. Савинкова (1879-1925) на бульваре в Париже в КОНЦЕ 1930-х. С кем не бывает.

Господа, я, сличивший четыре редакции "Огненного Ангела", смею Вас заверить, что все рецепты магические в этом невероятном произведении – подлинные. Все у меня руки не доходят до одной работы. Надо бы опубликовать один текст, так теперь за это деньги не платят. В Отделе рукописей Российской Национальной библиотеки (легендарная Публичка) хранится корректура неопубликованной главы из воспоминаний художницы А.П. Остроумовой-Лебедевой (да, да, из "Мира искусства; 1871-1955), жены изобретателя синтетического каучука академика С.В. Лебедева (1874-1934). Ее мемуары вышли в начале 1950-х, а одну главу выкинула цензура. Почему?. А вот почему: художница вспоминает о том, как к ней на питерскую квартиру зашел Валерий Яковлевич Брюсов годочков через пять после своей смерти. Зашел, потолковали, попили чайку. Покойник отнюдь не был призраком-видением, в телесной корпулентности, чай пил, печенье кушал. Ради Бога, только ни словечка про двойника. Химик-позитивист после такого рандеву в Господа уверовал истово. Продолжим. Виктор Максимович был с Брюсовым знаком и написал о нем книгу.
Три фразы о Волошине. С ним, кстати, был знаком мой тесть, на которого Макс произвел впечатление гениального "пиарщика" (выражаясь современным языком). Виктор Андроникович Мануйлов, крупнейший лермонтовед, хиромант, оккультист (отнюдь не шарлатан; о нем когда-нибудь напишу отдельно) рассказывал мне, как они (он, Максимилиан Александрович и стайка московских балеринок) поднялись на Кара-Даг в августе 1929 (как раз коллективизация-"сгонка" расцветала). Внезапно налетела гроза. Вода стеной (кто там бывал, тот помнит). Некая барышня поскользнулась-оступилась и... проколола ладонь острым суком. Сквозная рана. Сквозь отверстие тучу видно. Шок. Кровища. Крик. Подошел Максимилиан Александрович. Пошептал. Рана медленно затянулась... и следа не осталось... Это покруче стишков будет. Эх, знавал я магов черных и белых, не нынешних шарлатанов, коих развелось, как блох на моей собаке. Но мы не об этом. Вернемся к теме.
Похороны Виктора Максимовича состоялись 31 января 1971 г. Вдова и дочери попросили меня купить похоронные тапки (важная деталь – см. ниже) и погребальный флер. Я взял машину и перед похоронами все исполнил. Прощание было в здании Академии наук. Гроб несли так. Я – в ногах, слева – Бродский, справа – Е.Г. Эткинд. Во время траурной церемонии мы с Иосифом Александровичем пару раз покурили. Состоялся мой единственный разговор с поэтом.. О чем разговор? О том, что после смерти В.М. не выйдет том Джона Донна в переводах Бродского и что не появится в журнале "Вопросы языкознания" наша с Лавровым статья "Стиховедческое наследие Андрея Белого" (В.М. – там и там "верховодил"). "Пророчество" гениального поэта сбылось буква в букву. Похоронили академика в КомаровЕ(!), неподалеку от могилы его подруги А.А. Ахматовой.

Прошло полгода. Июль. Я готовлюсь к экзаменам в аспирантуру Пушкинского Дома в своей комнате (по тем временам это была редкая привилегия) в родительской квартире на ул. Дзержинского (в девичестве – знаменитая Гороховая). Родители за городом. Жена у подружки. Я один. "Изучаю" бредовый московский трехтомник "История русской литературы" (классовая борьба и прочее). Внимание.

Звонок в дверь. Посмотрел в щелку ("глазков" буржуазных еще в заводе не было): Виктор Максимович. Я не испугался. Я, вы не поверите, в Жизнь Вечную верую со всеми фиоритурами и лейтмотивами (так скажем). Читатель, я не был пьян, с похмелья и т.д. Художники-композиторы, естественно, наркотики КРАЙНЕ РЕДКО употребляли. Я – нет. Это было редкостной богемной причудой.

Я впустил Виктора Максимовича в квартиру и сразу посмотрел вниз. На нем были те самые тапки с подошвой из суррогата кожи, которые я ему купил в ГРОБ. И тот же костюм. У нас был очень долгий разговор часа на три. О чем? О его семье, вдове, дочерях, о моем сыне, который родился 12 января – и – преимущественно о профессиональных делах-делишках. Господа, я не брежу. К примеру, В.М. весьма интересовался статьей о Белом (там были ценные приложения, "Учебник ритма" Белого, никогда не публиковавшийся и пр.). В.М. спросил о том, кто СТАЛ главным редактором "Вопросов языкознания"? Я ответил: Федот Петрович Филин. В.М. был крайне удивлен и отозвался об этом товарище... Напоминаю, В.М. был выдающимся теоретиком стиха. Работу позднее напечатал Ю.М. Лотман в одной из "Семиотик" (тартуанские "Труды по знаковым системам"). Кстати, первая книга Жирмунского, изданная в 1913 г., называлась "простенько": "Немецкий романтизм и современная мистика". Понятно, что В.М. многократно арестовывали по доносам "учеников", но быстро, к счастью, отпускали. Непонятно то, КАК он такую книгу указывал в советских списках опубликованных работ.

Мы не ели и не пили. Честно если, было не до того. Потом Виктор Максимович попросил меня проводить его домой (Загородный, 10). Мы вышли во двор. Его фигура отбрасывала тень. Мы вышли на Гороховую (в нашей корпорации никто никогда не употреблял советских топонимов). Виктор Максимович попросил меня купить ему что-нибудь поесть. Господа-скептики! Придумать-выдумать такую складную и витиеватую ложь невозможно. Мы свернули не вправо (к Загородному), а влево – к Фонтанке. На углу Гороховой и Казачьего переулка (пер. Ильича) зашли в магазин. В.М. учтиво извинился, мол, денег нет. Он выбрал булку и венгерский компот. По Фонтанке мы пошли к Лештукову переулку. В.М. аккуратно отламывает кусочки булки и аккуратно ест. Я несу в руке банку компота и ДУМАЮ, если я сплю или брежу, то я не должен ощущать вес банки. Банка довольно тяжелая, руки меняю. Еще я ДУМАЮ – а разговор все продолжается и продолжается – попрошу у В.М. кусок булки, если я сплю или брежу, то при жевании у меня слюна не будет выделяться. Попросил, прожевал, слюна выделяется, проглотил. Господи, совсем забыл: на набережной Фонтанки я открыл квартирными ключами крышку банки, и мы попили компотику (вишневого) и ягодок покушали, выплевывая косточки в Фонтанку. Не мистика, блин, а казуистика.

Финал. Подошли к парадной Виктора Максимовича. Он очень учтиво попросил меня не провожать его дальше. И вот тут-то я спросил, похолодев: Виктор Максимович, а как ТАМ? Он мне ответил: ХОЛОДНО И НЕТ СОЛНЦА. Вот и все. Такой случай в моей жизни скорбной был дважды. Через десять лет после смерти я встретил В.А. Мануйлова. Где (в учреждении !) и как – умолчу. Разговор был иной. Но на такой же вопрос был такой же ответ. А в чем мораль. А нет морали. Зачем я это написал, оторвавшись от срочной работы. В ПРОПЕДЕВТИЧЕСКИХ целях. Надеюсь, сей незатейливый текстик избавит, может быть, кого-либо от ОПАСНЫХ и НИКЧЕМНЫХ духовных приключений-эскапад.

P.S. В течение этой "встречи" я многократно прикасался к В.М. На прощание он крепко пожал мою отчего-то ХЛАДНУЮ ДЛАНЬ.

Tweet