ОНА ПРИХОДИТ.
Некоторое время назад, Фёдор, притаившись, сидел в "Москвиче" в карьере и слышал, как проехала в сторону хижины Баглана, чуть притормозив, "Волга" с оперативниками. В том, что это были его преследователи, Федор не сомневался. В такое время больше здесь ездить некому, да и незачем.

Шум мотора "Волги" давно утих, растворился в небе над сухой жёлтой степью, а Фёдор всё сидел и сидел в кабине, глядя на осыпающийся со склона серый песок. Сколько раз в жизни он начинал всё сначала? Сколько лет жил под чужими именами, прятался, хитрил? В начале войны он сразу же пошёл в полицию, потому что ненавидел большевиков, хотел отомстить за убитого отца и умершую мать, за своё детдомовское детство.

И конечно, у него не было в той советской жизни шанса подняться выше директора захудалой сельской школы, потому что он был другой, "непролетарской" крови. Не босота, рвань деревенская, а сын репрессированного кулака, белогвардейский недобиток. Это было как печать на лбу. Навсегда, до конца жизни.

Но с приходом немцев все критерии плохого и хорошего изменились. То, что вчера считалось позором, стало вдруг честью и славой. Он, Федька Дашко, пострадавший от коммунистического режима - ему и козыри в руки. Вверх по служебной лестнице, благо и сила, и характер, и ум у него отменные.

В сущности, Федька понимал, что нацисты - это те же большевики, только делили они людей на разные категории: большевики на бедных и богатых, а нацисты на немцев и не немцев. И опять Фёдор Дашко оказался человеком второго сорта, он не был немцем. Однажды обер-лейтенант Штадлер пожаловался какому-то высшему нацистскому чину, что, мол, в полиции у них служат одни сволочи и уголовники, больше к ним идти никто не хочет. На что чин высокомерно заявил, думая, что Федька не понимает немецкий: "Скоро мы их всех расстреляем, герр Штадлер, чтобы они не дискредитировали немецкий порядок".

Федька расстрела дожидаться не стал, и вскоре объявился в пехотном батальоне Первого Белорусского. В сущности, он воевал тогда не за Россию, не за Родину, не за товарища Сталина. Майор Тихомиров воевал сам за себя и против немцев. Он бил их за свои поруганные надежды. Родина медалей не жалела - металла в стране много.

Фёдор ехал с фронта - воином-героем, коммунистом с таким медальным "иконостасом", что где-нибудь в Сибири или на Урале мог с лёту стать председателем облисполкома. Честно говоря, Федька так и рассчитывал продолжить свою жизнь, но подвернулся же на вокзале этот чёртов Иван Обухов, партизан-придурок, НКВДэшник-гнида!

Пришлось начинать сначала, с этого занюханного казахстанского колхоза. Столько сил, труда, заботы вложено, поднято из дерьма, отчищено благодаря ему Фёдору, и вот опять всё сначала - бежать, прятаться, скрываться, жить под чужой фамилией. И снова, как тогда на вокзале в Орше, постаревший Иван Обухов - полковник со своими змеёнышами и железновской внучкой.

Нужно идти. До хижины Баглана два километра. Опера, наверное, уже давно там. Долго они у Баглана не задержатся. Весь район считает его сумасшедшим, говорить со стариком очень трудно, а понять невозможно. Пробудут они у него минут двадцать или полчаса, пока обыщут дом, если станут это делать, а потом поедут дальше в посёлок.

За это время Фёдор пешком дойдёт до хижины Баглана, бросив здесь машину, переоденется, возьмёт документы и деньги. А что будет дальше, он продумал уже давно, лет десять назад.

Старый Баглан ездит в посёлок за питьевой водой каждую неделю. У него есть ослик, старый, как сам Баглан, и тележка с небольшой цистерной. Горловина у цистерны широкая. Специально такую делали. Тяжеловато, конечно будет ехать по жаре в раскаленной от солнца железной таре, но жизнь этого стоит. В посёлке есть верный человек, который на своей машине довезёт его до ближайшей станции, а дальше с божьей помощью в путь-дорогу - страна, слава богу, большая!

Фёдор с трудом вылез из машины. Подъехать бы до Баглана, но нельзя - машину не спрячешь. Сам-то он может и в чулане посидеть, и в подполе, а машина большая. Фёдор помог Баглану дом строить. Раньше тот в юрте жил. Этого Фёдор допустить не мог, в юрте не спрячешься. Вот и пособил Баглану в постройке домика, и тайник для себя сделал под полом - захочешь не найдёшь. Чувствовал, что пригодится. Фёдор тихо захлопнул дверцу и побрёл вдоль дороги, поднимая пыль ногами в лакированных ботинках.

Нелегко идти. Сердце бешено колотится, словно хочет вырваться из груди, стучит в висках. Как тяжело, а ведь прошёл-то всего метров сто. "Поеду к Юльке, - думает Фёдор, - в Белоруссию. Авось не выгонит. Как устал я всю жизнь таиться, прятаться. Внучку родную из-за угла только и видел, как шпион. Деньги я ей посылал, не прогонит. Знает ведь, догадывается, что жив я".

Сутулый сгорбленный старик, шатаясь, идет по пустыне, совсем не похож он сейчас ни на хладнокровного начальника полиции, ни на бравого майора победителя, ни на директора передового совхоза. Пыльный и мятый пиджак от пота прилип к спине, ветер плюётся пылью в лицо, толкает в горб. Кровь струится по плечу, по руке, стекает по локтю и мерно капает с запястья: Кап! Кап! Кап! Прямо на дорогу.

Солнце - огромный шар, палит, крутится, щиплет колючими лучами, хлещет по щекам, солёным от пота, ядовитыми всплесками. Как в аду. "Юлька, Юлька!" - зовёт Фёдор, и видится она ему маленькой, чернобровой, такой, какой запомнил её навсегда, в тот день, когда уходил из небольшой белорусской деревни, в которой поют по весне в небе жаворонки, и луг цветёт фиолетово-синими васильками.

Фёдор остановился. Он давно уже сошёл с дороги и шёл неизвестно куда. А вокруг только степь, сухая равнодушная степь, одинаковая со всех сторон. "Нужно идти", - вспомнил Фёдор и вновь побрёл, спотыкаясь о пожухлую траву, кашляя и сипя.

Он шёл, шёл, а степь всё не кончалась. Он уже ни о чем не думал, просто переставлял ноги, то и дело падая, подымаясь и падая снова. Пот заливал глаза, и без того мутные от усталости и старости, но всё же Фёдор заметил совсем недалеко, поднимающийся к небу чёрный дым. "Пожар. Что-то горит", - подумал Фёдор и, повернувшись, пошёл по направлению к гигантскому столбу чёрного дыма.

Ему почудилось, что он слышит выстрелы - первый, второй, третий. Или это просто показалось от усталости. Ноги отказывались идти, они просто сгибались, как деревянные ножки куклы-марионетки, у которой актёр внезапно отпустил нитки. Фёдор упал и уже не смог встать от усталости и потери крови.

Он лежал на спине, закрыв глаза, а красное солнце, опускаясь за горизонт, укрывало его своими розовыми лучами. Фёдор лежал и не о чём ни думал. Вдруг кто-то склонился над ним. Это Фёдор ощутил даже сквозь закрытые веки. Кто-то заслонил ему солнце. Фёдор приоткрыл глаза, но лица не увидел, только тень - расплывчатая, мутная, как будто покрытая красноватой пеленой.

- Вставай, Мы Уходим, - сказала она, и что это была "она", Фёдор понял сразу, хотя голоса не услышал, он просто почувствовал его.

- Куда? - прохрипел Фёдор, бессильно пытаясь встать.

- Там, Где Хорошо и Безмолвно, Там, Где - Вечность, - сказала она и легко прикоснулась к его губам своей костяной десницей. Холод промозглый и жуткий пронзил всё его тело, её рука была студенее космоса, и сразу же всё завертелось, закружилось, как будто немой кинофильм механик пролистывает, крутит назад. Колхоз, война, деревня, детдом, отец, мать и вдруг - чёрная немая, но теплая оболочка, а гадкий однозубый старик, смеясь над самым ухом, кричит:

- А ты говорил - меня нет! Нет меня? Вот он я!!!

Фёдор мечется, пытаясь вырваться из костяных объятий, толкает и бьёт противную холодную старуху, а она целует его безгубым ртом, с каждым поцелуем оставляя в нём всё меньше и меньше сил для того, чтобы сопротивляться.

А на самом деле он уже и не шевелится, а просто лежит неподвижно спиной на пожухлой степной траве, и нет никого, только ночь вокруг, мёртвый человек и птица, собирающаяся поужинать его ещё теплыми незакрытыми глазами.

Ветер, равнодушно воя, треплет на лбу седые волосы, не торопясь, мимо медленно движется вечность, которой нет конца и края, как этой утонувшей в чёрной ночи степи, как этому звёздному небу, как этим далёким планетам, для которых жизнь человека, не больше чем вспышка головки спички под проливным дождём.

Вроде зашипел огонёк, рванулся навстречу воздуху, а уж и нет его, только чёрный уголёк упал на землю и потерялся, смешавшись с себе подобными. И нет его навсегда…

Tweet