Глава одиннадцатая. ПАЛАЧИ И ЖЕРТВЫ.

Фёдор Данилович, сидя на скрипучем стуле, задумчиво смотрел в остекленевшие глаза Светы. Из полуоткрытого рта её вытекла и засохла струйка крови. Недооценил он пацана. Да и повезло ему, бандиту. Все лучшие полицаи были на операции, а с этими он разделался, как с сопляками.

Светку не жалко - стерва была и блядво. Связь с ней начинала Федьку тяготить. Иногда он даже побаивался её. Девка без принципов - продаст за здорово живёшь и не задумается. А работала хорошо, профессионально. Откуда у простой сельской девки взялся такой талант? Легенду эту, с партизанской дочкой, сама придумала и сыграла лучше, чем в столичном театре. И слёзы натуральные, и смех искренний, звонкий.

Нет, жалко её. Бывало, засидится Федька в кабинете до позднего вечера или после задания приедет, она придёт, чаю поставит, приласкает он её и на столе, и под столом, и на диване, и где только Федька Свету не "приголубливал". Красивая была. Влюбила в себя Ивана. А он её штыком, прямо в сердце. Да ещё и пистолет упёр, Федькин именной "Вальтер", который ему немцы вручили с надписью. Жалко "игрушку", хотя, может, найдётся она, когда Ивана поймают.

Такой праздник Фёдору испортил! Немцы сегодня лес прочесали. Партизан в плен не брали, всех расстреливали. Без Железнова они растерялись и побежали. А в бегущих стрелять легко. Аэродром партизанский немцы разбомбили.

Хорошее было место, ровное, утоптанное. Не один месяц партизанские ноги площадку для самолётов готовили, топтали, а осталась от неё одна большая воронка. Всё, нет больше никакого отряда, никакой банды Железнова. Теперь будет тихо и спокойно.

В коридоре послышался топот, и в кабинет забежал Бонька. Он с любопытством посмотрел на лежащую посреди комнаты мёртвую девушку и сказал:

- Всё, Фёдор Данилыч, помер тот парень, которого "бандит" в живот штыком ткнул!

- Семён это, бабы Дуни сын, - задумчиво произнёс Федька, - хороший был парень, весёлый.

- Ага, а тот наш, который во дворе был за бочкой, обосрался, так и сидел в говне, пока мы не приехали. И чего мы этого бандита с утра в расход не отправили?

- Ничего, ещё отправим, - уверенно сказал Фёдор, - далеко не уйдёт, некуда! Иди, предупреди всех и приметы расскажи. Пусть ищут. И ещё двух человек пришли мне сюда. Пусть её уберут.

Бонька кивнул и исчез за дверью.

Фёдор нагнулся над Светой и дотронулся до её губ. Он так будил её иногда, когда Света оставалась у него в служебной комнате на ночь. Тогда девушка, почувствовав прикосновение, сразу же просыпалась, открывала глаза и нежно улыбалась, показывая хорошие ровные белые зубки. И сейчас Фёдор прикоснулся к ней так, словно хотел разбудить. Но Светлана не проснулась, полузакрытые веки её не вздрогнули, а губы были холодные и чужие.

Фёдор вышел из комнаты и, пройдя по коридору, спустился по лестнице во двор. Там он сел на лавочку и задумался. С самого раннего детства он привык к тому, что люди умирают, уходят, что, впрочем, одно и то же. Он терял с жестокой периодичностью своих близких, друзей, знакомых.

Это было время, когда одна война сменяла другую. Империалистическая война перерастала в гражданскую, гражданская в какой-то "трудовой фронт", на котором тоже гибли люди. Потом тридцатые годы, когда зловещее лицо смерти не так явно стояло перед глазами, но люди тоже пропадали навсегда, как когда-то его отец. В конце концов Федька понял, что человеческая жизнь совершенно не имеет никакой цены!

Она одновременно и крайне бесценна для существа, которое эту жизнь в себе несёт, и совершенно недорога для всех остальных. Человек появляется в этот мир вопреки своему желанию или нежеланию, живёт, пьёт, ест, мечтает, но когда-то он должен умереть. Какая разница, когда он покинет этот мир, раньше или позже? Тем более, что жизнь Человека в основном никчёмна и пуста, и умирает он легче курицы.

Всё человечество делится на палачей и жертв. И ты, Человек, если ты сильный духом, можешь сам, не спрашивая ни у кого позволения, взять на себя право судить и выносить приговор, наплевав на слово бога "не суди". Ты можешь вообще легко забыть все заповеди Нагорной проповеди. Начинай сегодня же красть, прелюбодействовать, лгать, убивать. И ты увидишь, что тогда у тебя появятся деньги, друзья, женщины. Ты станешь ещё сильнее.

Но, главное, не позволяй себе ни секунды слабости, или тебя сразу же сожрут. Что моральные законы этого мира? Их придумали слабые, чтобы оградить себя ими от сильных! Придумали бога, который накажет потом, после смерти. Ха-ха-ха! Верьте в своего всемогущего, слабые! Ему просто нет до вас никакого дела! Он наивен и доверчив. Он непоследователен и неосведомлён. Он слеп.

Фашист, смеясь, бросает на штык грудного ребёнка, насилует его мать на глазах её раненого из автомата мужа, а потом сжигает обоих в хате, где они начали жить после свадьбы, где родился малыш, где они вечером Первого мая пели с друзьями, которые тоже лежат убитые и истерзанные возле своих домов. А фашист спокойно ест бутерброд с салом, глядя на пламя пожарища.

Бог! Если ты есть, вмешайся сейчас! Не дай малышу почувствовать холодный штык в своём животике, который и материнское молоко-то пока переваривает с трудом. Не дай свершиться злу, ты же всемогущ! Иначе и в твоём райском саду униженная мать, держа на руках воскресшего ребёнка, никогда не забудет ужас предсмертного пожара. А прощённый тобой раскаявшийся фашист будет беспечно кушать "золочёные яблочки" и подмигивать испуганной фройляйн с младенцем на руках. Это твоя высшая справедливость?

Нет никакого бога, рая, ада, страшного суда и прочей дребедени. Есть только он, Фёдор, и то, что происходит с ним сейчас. А там, за чертой, пустота и холод. И никому, он, Фёдор, когда умрёт, не будет давать отчёта о том, как он жил. И только он, Человек, палач и вождь, может совершать суд и устанавливать справедливость здесь, на Земле. Человек, а не какой-то там бог, аллах или хрен его знает кто, придуманный больным человечьим разумом.

Фёдор увидел, что из двери управления выносят накрытый белой простынёй труп и грузят его в машину. Ветром откинуло покрывало, и Фёдор увидел такое бледное чужое знакомое лицо. Светлане не больно теперь, не холодно, ни страшно, ни странно. Никак. Она ушла, и вместе с ней покинули этот мир её мысли, чувства, ощущения.

Она умерла, и ей не грустно и не больно. Грусть и боль - привилегия тех, кто остался жив.