Я заканчивал чучело коалы, когда позвонил телефон. Рука дрогнула, и стеклянный глаз зацокал по полу. Выдохнув неопределенный артикль, я полез за глазом под стол. Нащупал его и обнаружил посередине зрачка небольшой скол. Телефон не унимался.  Пинцет описал безупречную гиперболу и вставил глаз в отведенное место. Отстранившись, я окинул взглядом свое творение. Ельцин, сука! Бухой Ельцин!!!
– Травматология, – сказал я в трубку, стараясь придать голосу больше теплоты.
– Во-во, –  послышался голос Димона, – значит, не ошибся. Дайте самого раненого.
– Ты, как всегда, вовремя. Вот есть ведь люди, которые оказываются в нужном месте, в нужное время! Ты феномен, Димон. Я из-за тебя уже посрать боюсь ходить.
– Всё бы тебе обкакать. Так и праздник просрёшь.
– Какой еще к чертям праздник?!
– Во-во, чертовщинка. Хеллоуин послезавтра. Поэтому и звоню. Хотел тебе проходку на карнавал подогнать, да видно не вовремя.
– Сам то идешь?
– Не, меня туда не пустят. Я светлый, а там темные силы собираются. В резиденции К-6 на Крестовском острове. Слышал? Готичное местечко.
– Ну?
– Мероприятие спонсирует водка «Абсолют». Новый проект какой-то раскручивают. Э-э, не помню, как называется. Что-то про действительность, про абсолютность… или относительность… Ну, в общем, можно оттянуться по-настоящему. Водовки, опять же, нахаляву попить. Люди интересные. Только условие: в маскарадном костюме надо быть.
– Ты дома что ли? Ладно, заеду. Все равно в гараж за горелкой ехать – новые глаза делать.
– Кому?
– Коале Ельцину, – сказал я и повесил трубку.

      По пути заехал в магазин Золлингера и купил длинный кухонный нож. В гараже я надел как перчатки соседа Петровича. Распилил им лезвие посередине, и приварил Петровичем полоску металла к обеим половинкам. Уже дома перед зеркалом согнул полоску по форме головы. Надел сей головной убор и обмотал голову бинтом. Костюм готов. В зеркале корчил рожи простоватый псих с пробитой насквозь головой.

***
      К-6 действительно оказалась готичным местечком. Петербург полон мистических мест, но эта усадьба особая. Кто бывал, подтвердит, что более подходящего места для карнавала не найти. Попетляв по узким улочкам с богатыми особняками, я, наконец, остановился у длинного высокого забора. Если вообще сооружение из полированного гранита можно назвать забором. Припарковавшись подальше от камер наблюдения, я надел на голову тесак, перебинтовался и пошел к воротам. На стене висел виниловый баннер, по которому, собственно, я и узнал место. На нем была надпись: Absolute reality. Баннер ярко светился, хотя ламп никаких не было. Я не удержался и отогнул краешек – с обратной стороны была такая же светящаяся тканая виниловая основа. Ага. Ворота бесшумно отворились.
      Осенний парк был великолепен. Посреди ухоженных деревьев и газонов стояли подсвеченные стеклянные статуи. В глубине высился особняк с белыми колоннами и чудным фонтаном пред входом. Я пошел на звуки музыки и смеха.
      У входа стоял человек, на голову которого была надета большая тыква с соответствующими празднику прорезями. Изнутри сквозь глазницы и зубастый зёв лился оранжевый свет. Подойдя поближе, я всмотрелся в отверстия и немного опешил. Головы внутри не было! Вместо нее посередине пустой тыквы стояла горящая свеча.
– Добрый вечер, – сказала тыква, – меня зовут Хеллоуин.
– Зддрасьте, – ответил я, лихорадочно соображая как можно назвать мой карнавальный образ. Мысль порвалась, и пришлось включить дурачка, –  А где ваша голова?
      Хеллоуин хохотнул, довольный произведенным эффектом. От этого пламя свечи заколыхалось, играя бликами на влажной мякоти.
– Там же где и у вас, коллега. Оптический эффект. Система зеркал.
– Ну, да, – тупняки отключались с задержкой, – И вы меня видите?
– Я вижу, что вам понравится наша вечеринка. Добро пожаловать, коллега.
      В большом колонном зале человек сто плясали, еще столько же стояли-галдели или водили хороводы. Веселье было в самом разгаре. Вечеринку, видимо, готовили москвичи. Вдоль стен были накрыты дубовые столы с самоварами, горами блинов, кадками разноцветной икры и невероятным количеством славянской снеди. Белёсой водки «Абсолют» в пятилитровых бутылях хватило бы, наверное, чтобы споить сибирский районный центр. По сцене сгорбленно крался сильно постаревший Куравлев и пел в микрофонную гарнитуру: «Вдруг как в сказке скрипнула две-ерь, всё  мне ясно стало тепе-ерь!» Народ выламывал коленца.
– А вот и наш гламурный обувных дел кутюрье! Сапожник – прошу любить и жаловать. Наш раненый в голову гость, – представил меня человек-тыква. Сапожник бросил:
– Подъебнешь, когда срать сяду. А потом я тебя, Хеллоуин, подъебками заебу-замучаю как Пол Пот КампУчию! – и хитро посмотрел на меня.
      Сапожник оказался седоватым армянином лет тридцати пяти. Одет он был весь в кожу. Его темно-бежевый кожаный костюм-тройка, должно быть, скрипел, но из-за шума этого не было слышно. На светлой кожаной рубашке красовался темный кожаный галстук. В тон ему из нагрудного кармашка выглядывал кожаный же платок. Разумеется, Сапожник был босой и профессионально матерился.
– Опизденеть! – мой маскарад явно пришелся ему по душе, - я хуею, Клава!
– Я не Клава, - подыграл я.
– Однохуйственно подохуеваю, – он радушно распахнул объятия и словарный запас.
      Я крепко пожал ему руку и осторожно похлопал по кожаному локтю. Кавказское гостеприимство все-таки, или закавказское.
– Да, не еби Му-Му, камрад. Вольно! Здесь все свои, с припиздью. Хули тут коноёбиться, айда с шоблой-ёблой пошароёбимся да наебенемся, – он обхватил меня за плечи и потащил в зал.
– Помогите раненому, сестрички! – воззвал он к трем одинаковым карлицам.
      С открытым ртом и широкими глазами я действительно выглядел нездоровым. Три близняшки-лилипутки повернулись к нам абсолютно синхронно. Они были правильно сложены и одеты в одинаковые жокейские костюмчики разного цвета.
– Анна, – мультяшным голосом представилась красная.
– Анна, – прыснула желтая.
– Анна, –  со вздохом призналась зеленая и грустно добавила, – мы не сестрички.
      Интересно, какова вероятность встретить таких близняшек? Я ощутил холод железного обруча на голове и пошутил:
– Кузины?
– Мы дубли с Ленфильма, – насупилась зеленая.
– А в паспортах у вас что написано? – по ментовски строго спросил я. Мне больше импонировал образ психа, а не дурака.
– Паспорт у нас один, – мультяшно хихикнула желтая.
– На троих? – милицейская фуражка давила на голову.
– Считать умеет, значит лобные доли не задеты, – обратилась к сестрам красная. Те закивали: ага, ага.
      Тут к нам подбежал серый волк, вернее человек в мохнатом костюме, в каком пугают детишек на утренниках. Лица за маской не было видно. Он обнюхал меня и спросил женским голосом:
– Кровь настоящая?
      Я машинально ощупал бинты, отмечая про себя странность в его образе – он махал хвостом! Моторчик какой-нибудь, наверное. Да уж, люди получше меня подготовились к празднику.
– Волки хвостом не виляют, а поджимают его между ног, – сказал я ему вместо ответа.
      Волк поджал хвост и протянул когтистую лапу:
– Долли.
– Э-э-э, – сказал я, пожимая ее, и с изумлением обнаружил, что моя рука в крови. Наверное, порезался, когда голову бинтовал.
      Нас тут же подхватил хоровод, увлекая под какие-то туннели из рук и виражи похлеще американских горок. Улучив момент, я спрыгнул с этого поезда на свободный от людей пяточек. Прямо передо мной разухабисто плясал в присядку розовощекий футболист с номером 10 на спине и надписью «Аршавин». Бутсы с шипами молотили по паркету. Я попятился в закуток между колоннами.
      От группы ряженных отделилась обнаженная женщина. Ну, не совсем голая, а именно обнаженная. На ней были туфли, чулки и шляпка с вуалью. В руке она манерно держала длинный мундштук с незажженной сигаретой. Лица я не разглядел. Не из-за вуали, а из-за особенностей зрительного восприятия. При рассматривании объекта глаз наблюдателя совершает быстрые, так называемые саккадические движения с опорными узловыми точками. Я много раз видел аспектограммы рассматривания картин, сделанные с помощью прикрепленного к глазу микроустройства. Думаю, мой саккадический рисунок походил бы на перевернутый остроконечный треугольник. Заштрихованный. Лица в этой картине не было. Зато присутствовали две прекрасные раскачивающиеся сиськи с розовыми припухлыми сосками и без нижней складки. «3,5» – щелкнул  мозговой калькулятор. Талия и роскошные бедра обрамляли естественный курчавый треугольник. Здесь замечу, что мне лохматки нравятся больше, нежели бритые пилотки. У бритых чего-то не хватает, особливо в труакар – как будто нет ничего, как будто обман, недостача. Здесь же было всё, что нужно, и это всё направлялось ко мне.
– Я Блядь, – радостно вскинула голову женщина.
– А я с ником еще не определился, – признался я.
– Чем профессионально занимаешься, тем и называйся. Здесь ведь все  а_б_с_о_л_ю_т_н_о__н_а_с_т_о_я_щ_и_е! – подмигнула она по-блядски.
– Тогда Таксидермистом величай (чучела из животных делаю), – подмигнул я ей по-таксидермистски (обоими глазами), – Ты тоже настоящая?
– А то! Даю всем направо и налево. Хочешь?
      Я сунул руку ей между ног и медленно провел по скользкой щели средним пальцем. Клитор был на месте.
– Премного благодарствую, не откажусь отведать, –  сказал за меня уже подскочивший хуй.
      Блядь ловко расстегнула ширинку и, выхватив его, потащила меня к противоположному выходу из зала. Расступающиеся персонажи поворачивали головы как железные опилки за магнитом. Взгляды почему-то были прикованы не к голой бабе, а к моей сиреневой залупе. Мне показалось, что я выгляжу неумно, и где-то посреди зала я «сострил»:
– Ты куда меня ведешь такого молодого?
– К реке, милый, на катер. Там в каюте диван есть, кожаный.
      Тут как из-под земли вырос уже изрядно пьяный Сапожник.
– Хули вы понимаете в КОЖЕ?! Пиз… Пиздомели! – он вопрошающе обвел окружающих осоловелым взглядом и уставился на Блядь. Матовые глаза сразу стали глянцевыми.
– Разрешите, в рот ебаться,
  Вас на танец пригласить?!
– В рот ебаться разрешаю,
  А на танец – ни хуя!
      Блядь за словом в карман не лезла. Тёртая, видать, палец в рот не клади.
– Ну, коль ебля с пляскою пиздой гавкнулась, тогда поехали на катере к ебени матери! – махнул в сторону дверей пьяный Сапожник.
      За выходом располагалась просторная терраса с широкой мраморной лестницей, сбегающей к воде. Народу тут было тоже много, но он был поспокойнее. Здесь в основном попарно ворковали. Худая дама в черном балахоне с косой за спиной выписывала пируэты пустым инвалидным креслом и приглашала всех покататься. Воркующие отнекивались и продолжали целоваться. Три Нюрки синхронно курили.
      На воде покачивался странный аппарат. Помесь катера и самолета. Обтекаемый сигарообразный корпус, короткие крылья, хвостовое оперение. Перед крыльями стояли моторы с большими пропеллерами, но не горизонтально как у самолетов и не вертикально, а под углом 45 градусов. Блядь, Сапожник и какой-то носатый тип в цилиндре потащили меня вниз по ступенькам.
– Эх, какой же русский не любит быстрой езды! – воскликнул носатый, и заговорщицки прикрывшись рукой пробухтел мне, – экранолёт. Летает в метре над водой. Аналогов, как водится у русских, нету.
      Все полезли на борт.
– Мордехай Иванович, возьмите меня с собой! – дергала за фалду фрака носатого волчица Долли.
– Отьебись, собака переодетая! – ответил за русского капитана Сапожник, – мест всего нихуя.
– Да ладно тебе, Сапожник, не жидься! – укорил его капитан Мордехай, – давай возьмем ее. Заглохнем где – грести поможет. Долли, бери вон то весло и полезай сюда!
– Слушайте, не удобно как-то перед людьми, – сказала Блядь, – вот так по-тихому сматываться. Надо им что-то сказать, объяснить, попрощаться что ли…
      Сапожник вылез наружу, широко расставил босые ноги на крыле и дрожащим голосом продекламировал:
Блины говно, хозяйка блядь,
Засраты мухами картины.
Отдайте шляпу и пальто,
Ебал я ваши именины!
      Двигатели взревели, и я поспешно втянул его в каюту, чтобы не попал под винты. Тональность моторов возросла, но мы оставались на месте. По ступенькам к нам бежал Хеллоуин. Несмотря на громоздкую тыкву на голове он быстро скинул швартовый канат и перепорхнул на крыло экранолёта. Мы отчалили.
      Аппарат медленно набирал скорость. Судя по всему, капитаном Мордехай был неважным. Он то включал кнопки и тумблеры на панели, то тут же их выключал. Сапожник проорал:
– Хули сиси мнешь, подхуярь нахуй!
– Сам и… наддай, – интеллигентно огрызнулся носатый «капитан», вставая с кресла пилота.
– Беда, коль станет сапоги тачать пирожник, а печь пироги начнет Сапожник, – философски заметил Хеллоуин и сел за штурвал.
      Хорошенькое дело! Я подозрительно посмотрел на цилиндр Мордехая и спросил:
– Вы ведь не капитан?!
      Сапожник заржал как конь и повалился на диван:
– Капитан – плавучий чемодан! Бля буду, чтоб мой хуй на пятаки порезали!!! Ты что с хуя свалился?! Мы эту лоханку только утром спиздили.
– Я маг, – выгнул грудь носатый.
– Колдун что ли?
– Ну, что вы, отнюдь, – он покосился на мой тесак, – как бы объяснить… Слово факир было бы близко, если бы не ослоё…арабское слово. Вы про Фравашам – Абсолютный Дух что-нибудь знаете?
– Про водку что ли?
      Он сделал брови домиком, на секунду задумался и сказал:
– Можете называть меня Фокусником, хотя с одной стороны, у меня узкая специализация: материализация-дематериализация, а с другой…
      Он не закончил, поскольку Хеллоуин нашел-таки кнопку форсажа, и летающий катер с бешеным ревом помчался по реке. Мы пронеслись по одному из рукавов Невы, пролетели как Покрышкин под мостом и устремились в залив. Экранолет скакал по волнам подобно болиду водной Формулы 1. Сиськи Бляди со сморщенными от холода сосками ходили вверх-вниз как шатуны. Сапожник, не выдержав этого зрелища, предложил даме свой кожаный пиджак. Я подумал, что и трусы у него, должно быть, тоже кожаные. Долли пыталась забиться в угол, только его в кабине не было, и она просто лихорадочно куда-то шкерилась и стучала зубами. Сапожник на языке жестов изъяснялся также ёмко, как и устно по-русски. Он объяснял Хеллоуину, как правильно управлять экранопланом. У того то ли от Сапожника, то ли от скорости свечка в тыкве погасла. Вдруг моторы замолчали и борт, проскользнув еще какое-то расстояние, зарылся носом в воду. Отпрыгнув назад как поплавок,  аппарат закачался на месте.
– Накаркал, Колдун-чемодан, ебать тя через коромысло! – неожиданно громко заорал в тишине Сапожник и, понизив голос, добавил, – эй, девушка с веслом, не еби клопа, грыби отсюдова.
– Давай лучше ты, – Блядь рассматривала металлическое весло, – говорят, что на флоте тому, кто весло при гребле сломает, отпуск дают.
– Кто это тебе выдал мореманские секреты?
– Кто, кто?! Моя первая любовь – моряки, – Блядь,  мечтательно улыбаясь, сбросила туфли и выбралась с веслом на крыло.
      Вдруг в паре метров от нас из воды поднялся перископ. Он развернулся на 180 градусов и уперся в Блядь. Фокусник присвистнул:
– Лох-Несское чудовище!
– Куда там нахуй! Лошок сидит подрачивает! – возразил Сапожник и заорал, – что, пизды живой не видел?!
      Блядь с опаской подвигалась ко входу. Глаз перископа размером с большую тарелку поворачивался за ней. Она скользнула внутрь и обхватила меня одной рукой за шею. Я почувствовал, что надо что-то срочно предпринимать.
– Ну-ка, дай-ка, милая, – я забрал у нее весло и, шагнув вперед, что есть мочи уебал им по перископу. Стекло покрылось сетью трещин – подводная лодка ослепла.
– Приплыли! Сушите вёсла! – проскулила Долли.
– Блядь! – послышалось из кабины.
– Что? – моментально откликнулась Блядь.
– Ничего, просто током ударило, извините, – отозвался Хеллоуин, – сейчас поедем.
– Давай, давай, родненький!!! – сорвалась на крик Долли.
      Вода вокруг нас стала изгибаться. Большая волна потащила нашу скорлупку в сторону от перископа.  Показалась рубка субмарины и встала как дом. Затем из-под воды начала расти вся громадина. Из рубки с матами посыпали на палубу матросы и офицерский состав.
– Пидарасы, бля, кнехту вам в жопу! – военные моряки наивно надеялись сломить  нас морально.
      Пигмеи! В лексиконе Сапожника флотский мат занимал много этажей, но вершиной творчества всегда оставалась поэзия.
– Эй, консервы-караси! Ебаные удочкой! Хавай кал, понос соси, сложив губы трубочкой!
– Целуйте меня в самый рот! – поддержала его Блядь по-своему.
– Пошли вы нахуй! – бесхитростно отозвались моряки.
– Молодые люди, я на хую была столько, сколько вы за всю свою жизнь не были на свежем воздухе!
      Подводники несколько секунд переваривали метафоры. Затем протокольная часть встречи закончилась, и в нас полетели пластиковые бутылки, алюминиевые миски и элементы ужина. Сапожник лихорадочно искал в каюте что-нибудь, чем бы им ответить. Он вытащил из встроенного бара бутылку «Хенесси» и бросил в толпу. Усатый мичман поймал ее, замахнулся было кинуть назад, но передумал. Сапожник рвался в морской бой и пробовал на отрываемость настенный светильник. Фокусник снял цилиндр и достал из него белого кролика.
– Это подойдет?
      Тот замахал руками как черт на ладан:
– Ни-ни… ни к хуям!
– Дайте-ка мне, я к животным привычный, – я сделал шаг из строя на мокрое крыло.
      Фокусник передал кролика Долли, та, обнюхав, передала его мне. Я вспомнил детские баталии в лапту, в которых неизменно был чемпионом. Профессиональным броском питчера послал животное по настильной траектории. Кролик ударился о палубу и срикошетил по ногам моряков. Конечно, у них позиция была выгоднее – они находились метра на четыре выше нас. Фокусник достал второго кролика. Этот уже поразил врага. Матросик от неожиданности поскользнулся и, как убитый взмахнув руками, упал на палубу. Третий кролик задергался и чуть было не вырвался, но отлынить от почетной должности камикадзе ему не удалось.
      Наш экипаж превратился в слаженную команду. Долли была заряжающей. Сапожник был наводчиком.
– Вон того хуемырла запиздярь! – тыкал он в капраза (капитана первого ранга), единственного в фуражке. Очевидно, он у них был главный.
      Неизвестно чем бы закончилась героическая борьба радикалов из Гринписа с милитаризмом, если бы бортмеханик не завел двигатели. Возможно, абордажем и пиздюлями, но мы стали двигаться вдоль борта субмарины. Поравнявшись с кэбом, я шестым кроликом попал ему аккурат по мырлу. Фуражка слетела и, прокатившись колесом по круглому борту, упала в воду. Сапожник издал вопль ирокеза и показал им локтевой шиш. Блядь выставила фингер, а Фокусник интеллигентно скрутил дулю. Мы триумфально помчались прочь.
– Подлодка разворачивается! – гавкнула волчица.
– Давай в сторону Лисьего носа, там мелководье, надо уйти с фарватера, – скомандовал капитан Мордехай Хеллоуину.
      Тут тряска внезапно прекратилась – мы летели над водой! Пологий поворот переместил удаляющуюся субмарину на правый борт. Все прильнули к иллюминаторам. Вдруг от лодки к нам протянулась белая полоса по воде. Очень быстро, как будто кто прочертил прямую линию из морской пены. Торпеда!!! Все бросились к окнам на другой борт. Полоса быстро уходила к горизонту.
– Хуй на нэ! Нам это до-пизды дверца, мы ж на пиздолёте! – ликовал Сапожник.
      В следующую минуту раздался взрыв. Я увидел летящий в небо вращающийся пропеллер и оказался в ледяной воде.
      Последующие события помню фрагментарно. Мокрую спину Долли, плывущую по-собачьи. Бесконечную отмель. Тыкву Хеллоуина на песке. Не было в ней никаких зеркал и даже нижнего отверстия. «Наебали!» – горько подумал я и потерял сознание.

***
      Невыносимо белый потолок. Женское лицо. Шевелящиеся губы алой помады. 2,5?
–Все спрашивают одно и то же: «Где я?» Вы в Военно-Медицинской Академии. В отделении черепно-мозговой травмы, – тараторила медсестра, – Уж и не надеялись, что вы выкарабкаетесь. По-правде говоря, с такими ранениями не живут.
      Она показала мне рентгеновский снимок с черепом, пробитым насквозь кухонным ножом. Лезвие было цельным!
– Доктор не стал вытаскивать его из головы. Как же! Нарушение мозгового кровообращения! – с умным видом тарахтела девушка, – его отпилили с обеих сторон, а кожу сверху зашили. Ножик то из нержавейки! Долго продержится. Только теперь короткие прически носить не стоит.
      Я потрогал руками голову. Сквозь бинты прощупывались небольшие, как рожки, выступы.
– Схалтурили жопорукие! Заподлицо надо было! Ничего не могут сделать по-настоящему!
– Антон Павлович, Антон Павлович! Шестой заговорил!

***
      Вот уже полмесяца прошло с того злополучного карнавала. Выпал снег. Меня давно выписали из больницы. С Димоном я больше не разговариваю, но он ежедневно пишет мне СМСки и подписывается Daemon. Вернулся к работе, вытаскиваю кишочки из зверюшек. Вот намедни изладил семью бобров для Лесопромышленного форума. В общем, все ОК.
      Только иногда по ночам слышится лязг турецких сабель.


14 ноября 2006 г.

taxidermist (dog) bk (dot) ru

Tweet