Горы не понравились Остапу.
- Слишком много шику, - сказал он. - Дикая красота. Никчемная вещь.
И.Ильф, Е.Петров. “Двенадцать стульев”

Между тем, события в поезде разворачивались все интереснее и интереснее.

Парсонс исправно играл роль всенародного благодетеля, и по всему было видно, что ему это нравится. Он принимал у себя в купе-кабинете просителей, обсуждал их проблемы с ними самими и с референтом, и обещал во всем разобраться и принять меры.

Разные были просители...

Однажды, когда Парсонс закончил вечером прием, выяснилось, что за все время путешествия он принял всего 34 человека из 72. Получалось, что до Котласа он сможет принять еще не более 15 человек. И все.

Оставшиеся просители, узнав об этом, подняли такой шум, что на многие километры вокруг потревожили спящих оленей. Налицо была явная несправедливость. К тому же среди принятых людей было шесть женщин с интимными проблемами. Естественно, к кому же еще обращаться с такими проблемами как не к заезжему начальству!

Исаак в меру сил, не своих, конечно, а Васькиных (Исаак уже давно плюнул на этические нормы) решал эти проблемы, и количество освоенных картинок в волшебной книге уже перевалило за 50. В тетради записей на прием к Исааку женщины со схожими проблемами “застолбили” все время на полгода вперед. Ясно было, что Васька в таком режиме околеет через неделю. Он уже и сам был не рад, что вызвался на такую работенку. Но Исаак был строг: назвался груздем - полезай в кузов!

В любом случае требовалось упорядочить сложившуюся ситуацию. Да и Ваську жалко! Человек все-таки. Короче, пора было заканчивать всю эту канитель.

Да, пора.

Парсонс “вышел к народу” и громогласно объявил, что прием ведется только до Котласа.

Что тут началось!

Женщины наперебой стали предъявлять права на Ваську, мужчины требовали безотлагательно рассмотреть их просьбы, под шумок начали бить проводника Петьку. Ситуация выходила из-под контроля.

Одна женщина, записанная на прием аж на конец сентября, завизжала:

- Хуй вы у меня доедете до Котласа! Пока всех не переебете - никаких, блядь, Котласов!

И повисла на стоп-кране.

От толчка все свалились в одну кучу и покатились в голову вагона. От сильного мороза, внезапного рывка и старости лопнула сцепка между вагонами.

Вагон Парсонса и еще два вагона в конце поезда отстали от основного состава и замерли посреди белой пустыни. А первые вагоны вместе с тепловозом весело, как будто с облегчением, застучали колесами и через полчаса, ничего не заметив, скрылись за горизонтом.

“Такая, блин, вечная молодость!”

Теперь времени у пассажиров было хоть отбавляй. Никто даже не расстроился такому обороту событий.

Кроме Парсонса и Василия.

Им ничего не оставалось делать, кроме как возобновить прием посетителей... Куда деваться-то? Тундра кругом!

И понеслось говно по трубам! По второму кругу.

А в это время……

Головные вагоны с тепловозом прибыли благополучно в Котлас. Как ни странно, никто не хватился отсутствующих трех вагонов. Хотя, что здесь странного? Страна Дураков!

Машинист с помощником из Воркуты выезжали уже сильно навеселе и не могли с уверенностью утверждать, сколько же было всего вагонов в составе - 17 или 14. Они обалдело таращились опухшими от пьянки глазами на разорванную сцепку и друг на друга. Потом махнули рукой, дружно сказали: “А поебать, блядь!” - отвернулись и с отвращением, не сговариваясь, потопали в служебную гостиницу. Греться.

К вечеру они так “нагрелись”, что их уже совершенно не волновало, сколько там было вагонов, на хуй. У них была такая смешная зарплата и такая несмешная переработка за последние три месяца, что им было уже все равно - хоть на маршрут, хоть в тюрьму. На работе на них орало начальство, дома их пилили жены, они спали по очереди в рейсе в загаженных купе, питались всухомятку, неделями не были в бане, валялись в клоповных ведомственных гостиницах с 10-рублевыми привокзальными шлюхами...

И так всю жизнь, до пенсии. Какие еще там вагоны?

В голову уже закрадывалась шальная мысль - а, может быть, в тюрьму? Может быть, в тюрьме спокойнее? А? Подъем, завтрак, работа, обед, работа, ужин, отбой. Одежда казенная, жратва бесплатная, думать ни о чем не надо. Соблазн...

Их и в самом деле посадили в тюрьму.

Правда, их мнения об этом никто не спрашивал.

Это случилось после разбора дела о пропаже в тундре трех пассажирских вагонов. Не сажать же начальство за то, что вагоны были в три раза старше, чем это допускается всеми возможными правилами и инструкциями. Как положено, нашли “стрелочников” и упаковали обоих по “пятерке”.

За преступную халатность.

И на том же Крайнем, блядь, Севере машинист и его помощник стали водить поезда с лесоповалов. На них так же орало начальство, так же они спали по очереди и жрали сухой паек, но теперь все это делали бесплатно. Хорошо там, где нас нет! Человек - самый неблагодарный скот на Земле. И теперь машинист с помощником так же мечтали о беспокойной свободе, как раньше думали о сытой теплой клетке...

Парсонс тем временем развернул бурную деятельность. Вагон N 15 изнутри теперь стал напоминать выездной партхозактив, бюро обкома, публичный дом и луна-парк одновременно. Чего не сделаешь от скуки?

На стенах появились рукописные таблички вроде: “Секретариат”, “Медкомиссия”, “С 15.00 до 16.00 - санитарный час”, “Выдача марганцовки”, “Комендант” и т.д. и т.п. По коридору сновали просители, секретарши (?!) с неприступно-строгими лицами, еще какие-то личности в ватниках.

Жизнь бурлила.

Прием шел почти круглосуточно. Парсонс привлек к работе проводника Петьку и еще двух мужиков, на которых он успел собрать компромат здесь, в пути, а также чокнутую бабенку, которая дернула стоп-кран.

Теперь у Исаака в распоряжении были три мужика и женщина. Кроме того - референт Васька и монашек Стас, которого он назначил писарем и курьером.

Теперь прием пошел в полную силу.

В комендантское купе непрерывным потоком шли просители. Люди сдавали что имели, получали квитанцию от веселого дедка и вставали в другую очередь, в секретариат. В купе секретариата они сдавали квитанцию и свое прошение другому веселому дедку, платили “госпошлину” 50 коп. за одну просьбу, и получали другую квитанцию и талон на прием: женщины - налево (к Ваське), мужчины - направо (к Исааку).

Контора работала вовсю.

Сотрудники Парсонса вкалывали не за совесть, а за страх, что гораздо эффективнее, вопреки распространенному мнению. Парсонс значительно обогатился и развлекался от души.

Уау!

Исаак выслушивал всех и всем же обещал помочь. Интимные проблемы решались на месте с помощью референта, остальные обещалось решить в ближайшем будущем. Любой кандидат в президенты США облился бы слезами черной зависти, услышав, какие проблемы и с какой легкостью сумел разрешить Исаак Антипович.

Луна (та самая, спутник которая) должна была стать шестнадцатой республикой в возрожденном СССР. Там под стеклянными куполами планировалось получать такие урожаи яровой пшеницы, что сельское хозяйство США должно было рухнуть в одночасье под напором советского экспорта.

Миллиард китайцев должны были все поголовно в течение месяца выучить русский язык и зачем-то - эстонский, и перейти от непонятной иероглифической системы к кириллице.

Планировалось к черно-белому окрасу пингвинов Антарктиды селекционным методом добавить немного желтизны (это было пожелание потомка немецкого колониста).

Намечено было вывести новый морозоустойчивый вид слонов для работ на Севере в условиях вечной мерзлоты. Они должны были иметь ярко-оранжевый цвет, чтобы их лучше было видно с вертолета “ежели сбегут куда”. Питаться они должны были ягелем и мороженой рыбой.

Там же, за Полярным кругом, должны были появиться гигантские плантации цитрусовых под открытым небом. Через пять лет Нью-Салехард должен был стать самым крупным в мире экспортером мандаринов, лимонов и апельсинов. На вырученные деньги планировалось выдать каждому северянину отдельный коттедж с бассейном, снегоходом и вертолетом, а на оставшиеся средства готовить колонизацию дрейфующих льдов как идеальное место для новых плантаций. И при этом же была письменная резолюция, запрещавшая “соседке Ирке, суке, выпускать своего кота на коммунальную кухню после 22 часов” (просьба жителя Красноярска). Предписывалось также “запретить сопляку Федьке из квартиры напротив делать скворечник из нашего почтового ящика” (просьба жителя Рязани). Обещано было древней бабке из Псковской области повысить пенсию в 16 раз, а ее соседку, наоборот, лишить пенсии вообще. И прочая, и прочая...

Никого не обидел Парсонс, добрая душа. Всем помог, всех обнадежил. Вот сука!

Один престарелый дядька, ветеран-стахановец из Воркуты слезно просил Исаака, чтобы его, стахановца, похоронили возле Кремлевской стены в Москве. На что Парсонс разумно возразил:

- Папаша! За Ваши заслуги перед Родиной Вас мало похоронить у Кремлевской стены. Кремлевская стена - это все хуйня! Вас следует похоронить у Стены плача в Иерусалиме.

Стахановец слабо соображал, о чем идет речь, но, чтобы не показаться дураком, деловито спросил:

- А сможете?

- Как два пальца! Только мне для этого нужно Ваше письменное заявление.

Заявление тотчас же было написано.

Так как стахановец сроду был неграмотным, заявление за него написал монашек Стас, исполняющий функции писаря.

Исаак с умным видом прочитал заявление и, напрягая всю силу воли, чтобы не рассмеяться вслух, участливо поинтересовался:

- Живого?

- Что “живого”? - не понял стахановец.

- Живого похоронить? Здесь у Вас написано: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача”. А живого или мертвого, не сказано.

- Господи! Ну, конечно, мертвого! - серьезно ответил стахановец.

- Понятно, - кивнул Парсонс. - Но Вы же еще живой! Вас это не смущает?

- Нет, - оторопело сказал стахановец.

- Тогда сделайте соответствующую приписку в заявлении.

И стахановец с помощью Стасика сделал приписку: “Прошу меня похоронить в городе-герое Иерусалиме возле Стены плача. Мертвого.” И, чтобы совсем уж было понятно, добавил: “После моей смерти”. Дата. Подпись.

Исаак еще раз перечитал заявление и поставил свою резолюцию: “Просьбу гражданина такого-то удовлетворить”. Затем просителя с этой бумагой отправил в секретариат для оформления документов.

Таких просителей ( по определению Исаака – безбашенных) было подавляющее большинство. Один просил избавить его от алкогольной зависимости, другой - похоронить его у Кремлевской стены, а третий - ходатайствовать о зачислении его в отряд космонавтов и т.д. Кстати, в последнем случае Исаак выписал просителю командировочное удостоверение в Звездный городок под Москвой для прохождения двухнедельных курсов космонавтики.

А вокруг вагона N 15 вовсю расцветали рыночные отношения. Формировался бизнес. Все как будто сошли с ума.

В трех вагонах ехало более двухсот человек. Десять человек были отобраны Парсонсом для работы в управленческом аппарате. Они получили доступ к кладовым Парсонса (появились уже и кладовые) , бесплатный паек, бесплатное медицинское обслуживание у местного ветеринара, 10-ти часовой рабочий день и прочие номенклатурные блага и привилегии. Кроме того, им полагалось одно бесплатное посещение вагонного борделя в день, но в нерабочие часы.

Остальные пассажиры попали в категорию просителей. И тут начинались поборы и злоупотребления. Так сказать, перегибы на местах.

Поборы были следующие: коменданту - вещи, съестное, драгоценности, долговые обязательства; принималось все, как в хорошем ломбарде; секретарше - 50 коп. за одну просьбу, 1 рубль - писарю Стасику и еще плюс 25 коп., если переписывать прошение набело; медосмотр - 1,5 рубля плюс 30 коп. за марганцовку и т.д. Пассажиры вагонов N 16 и N 17 вдобавок платили еще по 50 коп. за вход в вагон N 15 днем и 1 рубль - ночью. Посещение борделя - 50 коп. в минуту.

Поскольку съестные припасы постепенно перекочевали в кладовые Парсонса, люди начали голодать. Цены на продукты питания резко пошли вверх, в вагонах началась гиперинфляция и обвальное падение рубля. Цена на банку тушенки определялась открытым аукционом и иногда в течение торгов возрастала в 100-150 раз.

Значительных средств требовало содержание Васьки, Петьки, Стасика и их коллег. Особенно Васьки, потому что от его дееспособности зависел некоторым образом коммерческий успех предприятия. При их работе и нагрузке сотрудники Парсонса получали доппаек и банку сгущенки в день, а Васька, кроме всего - двести граммов чернослива и стакан сметаны. Остальное потреблял аппарат.

Сотрудники аппарата приоделись, залоснились, лица их начали округляться, в голосе и манерах появились властные, повелительные интонации и жесты. Аппарат начал отдаляться от народа. И тем почтительнее и подобострастнее вели себя просители.

Ну, а как же, начальство оно и есть начальство, такое оно и должно быть - отъевшееся, обутое и одетое. Исаак на все это закрывал глаза. Пусть ребятки потешатся!

Просители выглядели все хуже и хуже, беднее и беднее, а управленцы наливались соками не по дням, а по часам, как упыри. Назревала революционная ситуация. Но, как ни странно, очередь просителей не уменьшалась, а, наоборот, увеличивалась.

Из окрестных поселков к стоящим вагонам стали подтягиваться представители коренного населения. Молва о выездной комиссии партийного контроля быстро разлетелась по округе, и к вагону N 15 подтянулись обиженные и страждущие справедливости люди.

Парсонс с затаенным интересом ждал - чем же все это закончится? Должен же быть конец этому цирку? Но представление только набирало свою силу. Show Must Go On - как поется в известной песне.

Как во все тяжелые времена, на поверхность всплыла вся пена. В людях высвобождалось все гнусное и мерзкое, что обычно лежит под спудом в самом темном уголке человеческой натуры.

Появились, блядь, спекулянты. Они перепродавали все. Продавалось за триста рублей (инфляция добавила нулей) место в очереди на октябрь. Бойкие грамотеи писали прошения неграмотным старушкам за 100 рублей, тем самым подрывая монополию монашка Стаса. Продавалась дефицитная марганцовка по 130 рублей за склянку. Продавались фальшивые квитанции об уплате госпошлины (она уже составляла 1000 рублей) за 235 рублей. Банка сгущенки уже стоила 3200 рублей или кольцо с бриллиантом 0,5 карата.

Стихийно стали образовываться политические партии, фракции внутри партий и направления внутри фракций. Впрочем, это и не удивительно. В смутное время всегда возникают различные партии и политические движения; обилие партий как бы компенсирует недостаток пищевых продуктов.

Просителей-мужчин волновали больше проблемы вселенского масштаба, вроде покорения планеты Венеры.

Это была партия химеристов.

Они подавали Парсонсу всевозможные безумные проекты и требовали их осуществления.

Возглавлял эту партию уже известный нам Василий, но руководил ей из подполья через подставных лиц, чтобы не вызывать подозрения у Исаака Антиповича. Кстати, идея размножения слонов за полярным кругом - это его идея, Васина. Он подал этот проект Парсонсу через какого-то мужика, своего соратника, а потом вместе с Парсонсом этот проект и обсуждал, лоббировал, так сказать, решение.

Решение было принято незамедлительно - Исаак сквозь слезы собственноручно поставил на проекте резолюцию “К исполнению!”, чем вызывал у Васи заслуженное восхищение.

О слонах Вася слышал еще в детстве, он видел их на картинках и иногда в индийских фильмах. Жалко только, что живого слона ему так и не довелось увидеть.

В Красноярске, откуда он был родом, слонов не было. Не было даже зоопарка. А слона увидеть ему очень хотелось. Встретиться с живым слоном - это была его Мечта детства, а потом и юности. Он и в Ленинград-то приехал только затем, чтобы посмотреть на слона в зоопарке. Но Васенька был невезучим по жизни, не повело ему и сейчас - ленинградский слон околел от старости незадолго до приезда Васи в город.

Возвращаться обратно в Красноярск, не увидев живого слона, было нелепо. Все бы стали над ним смеяться. Поэтому он поступил в какой-то технический ВУЗ в надежде на то, что в зоопарке заведется новый слон.

А что? Учиться предстояло долго, глядишь, и слон объявится, а, может быть, и цирк какой-нибудь заморский приедет или зверинец. Короче, надежды юношей питают.

Ну, а потом обычная история. Вася женился, закончил институт и решил остаться в Ленинграде, который вообще-то и без слонов был чудным городом.

Когда же судьба занесла его на Север и он влип во всю эту историю, когда в поезде образовалась партия химеристов и встал вопрос о ее руководстве, Вася мгновенно решил стать генеральным секретарем этой партии.

На учредительном съезде этой партии он настолько поразил всех присутствующих своим химеризмом, что съезд единодушно избрал его своим лидером. Тем более, что его близость к Парсонсу давала определенного рода преимущества перед другими партиями и фракциями.

Таким образом, Василий стал одновременно выполнять две почетные миссии - он был главным химеристом поезда “Норильск-Воркута-Москва” и он был секс-символом этого же поезда.

По природе своей простой и скромный, Василий не загордился своим высоким положением. Наоборот, он всячески скрывал свое членство в партии химеристов, и, в первую очередь, от Парсонса. Ему он заявлял, что он настоящий реалист.

Партия реалистов тоже существовала. Члены этой партии требовали конкретных благ: прибавки к зарплате или туберкулез соседу.

Была также партия сутяг. Они писали доносы и кляузы на попутчиков и сослуживцев, которые не выключают за собой свет в туалете, на почтальонов - за помятую газету, на коллегу - за то, что от него пахнет кошачьей мочой и т.п.

Меньше всех была партия интимников - мужчин с сексуальными проблемами.

Беспартийные тоже были, но их было абсолютное меньшинство.

Беспартийные и интимники в основном и составляли очередь. Они по три раза записывались на прием каждый день. Химеристы, реалисты и сутяги появлялись в очереди гораздо реже. Напишут донос или шизоидный прожект, отстоят, сдадут на высочайшую резолюцию и все, привет. Соответственно, меньше расходов и нервотрепки. А интимники беднели на глазах, худели, синели небритыми щеками и блестели голодными взглядами.

Все пассажиры вагонов воспринимали все происходящее настолько серьезно, что Исаак невольно задавал себе вопрос: а не спит ли он? Неужели это явь? Но виду никакого не подавал, терпеливо ждал развязки.

Страна дураков, блядь…..

В распоряжении Парсонса была всего одна женщина (кроме секретарш). Варвара Михайловна.

Та самая, что дернула стоп-кран.

Исаак с ходу пообещал ей высшую меру наказания для нее и всей ее семьи. От страха за содеянное она слегка тронулась умом и добровольно пошла на отработку. Известно на какую.

В вагонном борделе работы хватало. После первых двадцати посетителей она перестала узнавать окружающих, отвечать на вопросы, реагировать на что-либо. На лице ее застыла бессмысленная улыбка. Варвара Михайловна лежала, не вставая, на своем рабочем месте, улыбалась и тихонько напевала круглые сутки “Светит месяц, светит ясный...” , да так жалобно, что мороз по коже продирал того, кто это слышал.

Зато пропускная способность “женской секции” увеличилась до 60 человек в сутки. Варвару Михайловну исправно кормили, умывали, но было ясно, что повысить качество обслуживания не удастся. Люди стали глухо роптать, стали появляться жалобы. Созрела проблема, остро встал вопрос о профпригодности Варвары. Но Исаак вывернулся и из этой ситуации.

Он предложил работу по контракту наиболее обедневшим женщинам-просительницам, которые залезли в долги, зачастив в “мужскую секцию”, а Варвару Михайловну он назначил менеджером по рекламе. И здесь она себя хорошо зарекомендовала.

Все вагонные таблички и вывески - это ее рук дело.

Парсонс не мог нарадоваться на свою помощницу. Такая умница! Он предложил ей реализовать одну его рекламную идею - покрасить вагоны в лимонный цвет, а на крыше написать фиолетовыми буквами “Нас ебут, а мы крепчаем!”.

Почему на крыше?

Да чтобы эта надпись легко читалась с пролетающих вертолетов, а также с американских спутников-шпионов. Этот рекламный лозунг должен был свидетельствовать о созидательном оптимизме советских людей времен зарождения демократии.

Так и было сделано. Где раздобыли краску - неизвестно. Но меньше чем через сутки все вагоны стали лимонными. А вот фиолетовой краски не хватило, поэтому “а мы крепчаем” написать не получилось, и на крышах вагонов красовался еще более оптимистичный лозунг - “Нас ебут!”.

Такому оптимизму поражались не только пролетающие летчики и вертолетчики, но и сам американский президент Буш, которому доложили об этом из разведуправления НАСА. Надо ж! Какие странные эти русские! Их ебут, а они демократию развели. Чудеса!

Женщины-просительницы классифицировались примерно так же, как и мужчины. Но пропорции партий были различны.

Меньше всего было химеристок. Они (в основном старушки) требовали возврата на трон царствующей фамилии и насильного крещения в православную веру всех нехристей, как то: китайцев, монголов, корейцев, эфиопов, ебаных казахов, турок и т.д. Требования реалисток почти точь в точь совпадали с требованиями реалистов.

Абсолютно все женщины не избежали членства в партии сутяг. В каждом женском прошении были гадости, кляузы и разоблачения лучших подруг, сестер и одноклассниц.

И, наконец, самую многочисленную партию составляли интимницы.

Женщина на Руси всегда рассматривалась как тягловая единица в хозяйстве. О ее женской природе мужик всегда вспоминал только по пьянке. Отсюда, кстати, и огромное количество плюгавых, низколобых, кривоногих выродков, вечно пьяных и косноязычных, утверждающих, что их такими сделали жиды.

Поэтому в большинстве прошений были изложены сексуальные требования, порой настолько изощренные, что иногда, кроме сноровки, надо было привлекать и фантазию. Интимницы очень быстро беднели, продавали все с себя, но не отчаивались, а с новыми силами снова вставали в очередь.

Расцветала нимфомания.

По всем трем вагонам пронесся слух о невиданной силе и мастерстве Васьки. Странно, но подобные характеристики распространялись и на монашка Стаса. Хотя он тоже принимал участие в обслуживании клиенток из партии интимников, но ему всегда отводилась пассивная роль - во время обслуживания он держал в руках горящую свечку. Это было очень двусмысленно, но, с другой стороны, это очень заводило клиенток.

Присутствие Стасика в часы обслуживания интимщиц иногда было не только полезным, но и необходимым. Некоторые клиентки вели себя мало того, что развязно, но и агрессивно, и в этих случаях Стасик вынужден был помогать Ваське:

Василий обслуживал клиентку, а Стасик держал ее за ноги или за голову.

Частенько Васька входил в раж, забывался и обслуживал Стасика, что, в общем, не мешало им оставаться друзьями.

Ваське-то это было в диковинку, а Стасик за время пребывания в монастыре всякого повидал, и ему Васькино вожделение было привычно и понятно. Но это бывало редко. В основном все-таки Васька специализировался на женщинах.

Несчастные постсоветские женщины стремились всей душой попасть в вагон N 15. Они устремились за счастьем, которого они были лишены в повседневной жизни. Они чувствовали, что хорошее не может продолжаться долго и в преддверии близкого конца (каламбур!) этого хорошего шли на все, лишь бы попасть еще и еще раз в “мужскую секцию”.

Частенько сюда заглядывал и Парсонс. В основном, с инспекторскими целями. Он проверял условия труда, интересовался, соблюдается ли гигиена, делал конкретные замечания и предложения. Все предложения самому принять участие в процессе он категорически отклонял, делал строгое лицо и стыдил того, от кого получал подобное предложение, и иногда и штрафовал. Не надо путать, господа! Он здесь находится вовсе не для этого.

Почти у всех интимниц, стоящих в очереди каждый день, висел на груди плакатик производства Варвары Михайловны:

Обслуживание Оральное и всякое разное 1000 рублей Половые выкрутасы 1500 рублей

Так они пытались заработать на госпошлину и обязательное медицинское освидетельствование. Причем, половые выкрутасы качественно мало чем отличались от “обслуживания всякого разного”. Разница была только в количестве. Одновременное обслуживание более одного клиента считалось уже половым выкрутасом. А для клиентов это было очень удобно, так как предоставлялась возможность сэкономить.

Вдоль очереди заискивающе улыбающихся интимниц хозяйственно прохаживались зажиточные химеристы и реалисты. Они заглядывали интимницам в рот, щупали за ушами, пальцем проверяли, не шатаются ли зубы от цинги и прочих недугов, открывали глазные яблоки, деловито ощупывали суставы в коленях и костях. Наконец кто-нибудь делал выбор, и радостная интимница тут же получала вексель на оговоренную сумму и предоставляла свои услуги прямо в очереди. Отходить было нельзя.

Несмотря на то, что просители записывались в книгу учета в секретариате и писали химическим карандашом свой номер на ладони, отходить из очереди было ну никак нельзя. В противном случае проситель лишался своего статуса на неделю вперед, а за это время очередь оттесняла его на два-три месяца назад. Поэтому ели, спали, отправляли свои естественные нужды прямо в очереди.

Лишенный статуса проситель мог обратиться к спекулянтам. Но место в очереди дорожало каждый час на сто рублей. Купить место и не заплатить за него в этот же день означало попасть в кабалу к спекулянту навеки. На это решались только совсем обезумевшие интимницы и интимщики.

Поскольку инфляция набирала свои обороты, старые дензнаки вышли из обращения. В ходу были векселя, закладные на движимое и недвижимое имущество, реальные ценности - банка тушенки, кусок мыла, гуталин, шнурки и т.д.

Именно в это время были зарегистрированы первые сделки с недвижимостью.

Женщина 32 лет из Сыктывкара продала свою 2-х комнатную квартиру за: валенки, шерстяные носки, ватник, 10 банок рыбных консервов, 5 банок китайской фасоли, 1 банку красной икры, тюбик клея “Момент”, 15 золотых колец и место в очереди на конец декабря.

Удачливый спекулянт, новый владелец квартиры, в этот же день к вечеру перепродал эту квартиру другому спекулянту за очень приличную сумму в необработанных алмазах.

Появились и первые аферы с жильем. Невменяемая интимница, при виде которой Васька начинал тихо скулить, обошла всех. Она в течение четырех часов продала свой 2-х этажный зимний дом в Вологодской области сразу шести спекулянтам. Плюс ко всему она заложила этот же дом госорганизации, каковой здесь считался Парсонс. Это ее и сгубило.

Один из спекулянтов начал перепродавать этот дом другому, который так же считал себя владельцем этого же дома.

Разгорелся скандал.

Предприимчивую дамочку хотели убить, но за нее заступился сам Парсонс. Выяснилось, что все ценности, полученные от продаж дома, она пустила на погашение долгов по “мужской секции” и оплатила ее посещение на три года вперед. После несложных математических подсчетов оказалось, что она должна была заниматься “обслуживанием всяким разным” круглые сутки в течение следующих 16 лет, чтобы вернуть долги.

Но когда всплыла закладная на этот же дом у Исаака Антиповича, участь женщины была решена.

Убить не убили, но малость покалечили, и Исаак вынужден был отправить бедняжку на бесплатную отработку. Чтоб другим не повадно было.

Так “женская секция” пополнилась еще одной сотрудницей, которая на самом-то деле не очень и огорчилась.

А за банку китайской ветчины исхудавшие женщины из очереди просителей без вопросов шли в тамбур или в туалет и отдавались там спекулянту по несколько раз. В дальних купе 17-го вагона уже поползли слухи о каннибализме.

Ночью лихие люди задушили деда, который прятал на третьей полке за вентиляционной решеткой два кусочка сала в тряпице и половинку луковицы. Его даже и хоронить не стали. Съели на хуй!

Вот такая вот веселая и интересная жизнь шла в трех оторвавшихся вагонах поезда “Норильск-Воркута-Москва” в марте 1992 года. Задолго до повальной коммерциализации жизни в стране, задолго до первых риэлтерских контор, товарных бирж, публичных домов и прочего парламентаризма.

Что бы там ни болтали теоретики марксизма, а общество развивается по своим законам, общим для всей планеты. Цена на ресурсы определяется их наличием и необходимостью. Деньги не имеют собственной ценности без наполнения их реальным товаром. Как только продукты в вагонах стали дефицитом, резко возросла их цена. Как только банкноты перестали обслуживать новые цены, их ценность устремилась к нулю. Навязчивое повседневное желание “чего-нибудь покушать” сломало у большинства людей представления о морали, приличиях и нравственности. То, что работает в сытом обществе, абсолютно неуместно в обществе голодном.

Не прошло и трех суток после вынужденной остановки как Исаак Антипович из гадкого лагерного утенка превратился в белоснежного, гордого номенклатурного лебедя. У него в руках были несметные по тем временам реальные ценности, дарственные на четыре сельских дома и пять городских квартир.

На него работали 15 аппаратчиков и 12 простых сотрудников обоих полов. Каждый был ему что-то должен, даже спекулянты, которых Парсонс обложил данью в виде прогрессивного налога с оборота.

Хорошо встал Исаак. Крепко

Высоко взлетел Парсонс, сам того не желая. И это ему было и приятно, и противно одновременно.

С одной стороны, он тяготился своим положением, а, с другой - вроде как гордился.

А чего гордиться-то?

Тоже верно, гордиться тут нечем. Оставалось только прикалываться. Но сколько можно?

Рухнуло все из-за пустяка.

Как и у всех “сильных мира сего”, у Исаака Антиповича были враги.

Скорее даже не враги в полном смысле слова, а завистники. Хватало в поезде людей, которые завидовали Исааку черной завистью, завидовали его мудрости, оптимизму и всенародной любви. Хватало еще людей, которые только и ждали, чтобы расквитаться с ним за его доброту и благодушие, ждали подходящего случая к любой зацепке. Подонки, бля!

К исходу пятых суток стояния в снегах Исаак Антипович решил “пойти в народ”, чтобы поддержать дух, поднять людям настроение. Дело в том, что к этому времени рыночные отношения довели многих людей, особенно стариков, до полного истощения. Люди лежали на полках не вставая, то проваливаясь в голодные обмороки, то снова выныривая от холода в суровую действительность.

Исааку нужно было поднять настроение масс. Вдохновить их на оптимизм личным примером. Люди уже роптали на жирующий аппарат и его прихлебателей, даже интимщики и то позволяли себе некоторые вольности, а давеча ночью в тамбуре 16-го вагона напильником-заточкой закололи в сердце спекулянта.

Поднялся ропот.

Надо было успокоить людишек, может быть, и приласкать.

Итак, надо было идти в народ.

Больше всех были недовольны Парсонсом химеристы обоих полов. Их возмущало бездействие Парсонса (преступное, с их точки зрения) по отношению к их безумным проектам. Тихая пристань и поездной секс-символ Васька настолько обнаглел, что прямо в глаза кричал Исааку:

- Ага! Насосался капустой, трутень! Только о себе думаешь! О слонах уже и не вспоминаешь! Где твои обещания? Отвечай!

Сформировалась новая партия - партия недовольных. Поползли слухи, что не так уж всемогущ большой начальник. А, может быть, он и не начальник вовсе? Только пыль в глаза? В этом еще разобраться надо, пусть документы покажет.

Прозвучало роковое слово “документы”!

Слово, с которого началась вагонная карьера Исаака и которым она и закончилась.

Документы!

Слово было брошено, и они явились на свет. Документы! Лучше бы они не появлялись...

Перед “хождением в народ” Парсонс решил одеться подобающе, то есть сменить цивильную тройку с галстуком на свой старый ватник. С народом ведь надо по-людски, а то не поймут. Но от ватника так смердело, что Исаак, поморщившись, отдал его в стирку своему помощнику по рекламе - Варе.

Перед стиркой она ощупала карманы, чтобы что-нибудь не попортить, и внезапно обнаружила зашитые в подкладку документы. Документы с ударением на “у”.

Так на свет явилась тюремная справка об освобождении Парсонса, копия запроса его жены с фотографией Исаака, анкета, медицинское заключение покойного капитана Ебанько, сопроводительные документы Парсонса, словом, вся его биография и история болезни.

“Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит. Ни одно платье короля не вызывало еще такого восторга. - Да ведь король голый! - сказал вдруг какой-то ребенок. - Господи, Боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец! - сказал его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка. - Он голый! Вот ребенок говорит, что он голый!”

В сказке Андерсена разоблачение короля для самого короля осталось без последствий. Ну, разоблачили, ну и что... Попробуй кто-нибудь вякни! Время все-таки было тогда более гуманное - королей боялись. Да и сказка это...

Последствия своего разоблачения Исаак хорошо понимал. Он их предвидел.

Увидев выражение лица своей сотрудницы, Исаак все понял.

У него было два выхода - замочить на хуй эту сотрудницу или самому эвакуироваться в срочном порядке.

Слухи распространялись в трехвагонной республике с невероятной быстротой.

К эвакуации Исаак был готов. На этот случай у него всегда под рукой был олень, который был круглосуточно под седлом и который был неприметно привязан к последнему вагону.

Олень был приобретен Парсонсом у местного населения именно на этот случай, и этот “случай” наступил. К седлу оленя была прикреплена вместительная сумка с трехдневным запасом продуктов и теплыми вещами. Кроме того, в сумке лежали компас, астролябия, сухой спирт, полтора килограмма золотых обручальных колец и пакет с ценными документами.

Исаак, как удав, взглянул в глаза Варваре Михайловне, от чего та вся сжалась и минуты на две лишилась возможности что-либо соображать.

Две минуты - вполне достаточно, чтобы благополучно добраться до своего оленя, которого он ласково называл Олешка.

Или Олежка?

Неважно. Он достал из кармана шпоры (?!), прицепил их к валенкам и по-ковбойски запрыгнул в холодное седло. Олень был смирный, объезженный. Исаак перекрестился, прошептал какие-то непонятные слова и с легким сердцем отправился в путь.

Олень бодрой рысью побежал по шпалам прочь от этой трехвагонной Страны Дураков.

Над головой Парсонса было черное северное небо, впереди его ждало светлое будущее, и он чувствовал себя Тилем Уленшпигелем и Ходжой Насреддином одновременно, этаким путешествующим романтиком.

Правда, и Тиль, и Ходжа скитались на ослах, но это не смущало Исаака. Он же не виноват, что у него не было осла!

А осла ему заменял олень с человеческим именем Олежка...

* * * * * * * * * * * * * * *

Варвара Михайловна пришла в себя минут через пять. Еще минуту она переваривала неожиданную потрясающую новость. А через десять минут после этого новость была уже и не новость вовсе, так как ее знало большинство бодрствующего населения вагонов, и, в первую очередь - завистники и недоброжелатели Исаака.

Враги, стало быть.

Как уже понятно читателю, решения на всех уровнях этой Северной Страны Дураков принимались молниеносно. Вот и в этом случае в кулуарах быстро созрело решение публично наказать Исаака, без суда и следствия. Проще говоря, дать ему пизды за его циничное глумление над народом.

Самозванцев на Руси всегда недолюбливали. А Исаак, к тому же, мало того, что оказался самозванцем, так он еще и надругался над самым святым, что есть у людей - верой и надеждой. Верой в справедливость и надеждой на справедливость.

Исаак, такой подлец, грязно и цинично растоптал эту надежду. Сотни лет, ограбленный, замученный тяжким трудом и войнами, народ жил надеждой, что скоро, вот-вот, придет умный и добрый барин и рассудит, кто прав, кто виноват. Каждого выслушает, пожалеет, поможет. Отделит зерна от плевел, агнцев от козлищ. Поэтому так быстро и легко на Руси всегда верили тому, кто называл себя мессией. Поэтому всегда был страшен гнев обманутых.

Так злится ребенок, когда узнает, что нарядный и блестящий елочный пряник на самом деле на вкус несъедобен. Люди ждали, верили и надеялись, а самозванец Парсонс надругался над святым, над надеждой. У, сука!

Сам-то Парсонс этого не хотел всей душой. Наоборот, он людскую веру и надежду всячески поддерживал и поощрял. Ему деваться просто было некуда.

Есть такая поговорка: “Будь проще, и люди к тебе потянутся”. Вот к нему люди и потянулись. Не гнать же их?!

Он их и не гнал. Всех выслушал и всех обнадежил. Не виноват же он, что какая-то слабоумная Варвара случайно обнаружит все его бумаги!

Как бы там ни было, хотел Исаак этого или не хотел, но он ввел людей в соблазн, заставив поклоняться Золотому Тельцу и немножко себе.

А “двум богам служить нельзя”, как известно. И по единодушному мнению (завистники еще подлили масла в огонь) Парсонс был объявлен исчадием ада, и должен был в этот ад и вернуться. А устроить ад на земле - это не составляло проблем. Было бы кому. Самозванец должен был пройти все круги ада, которые он устроил пассажирам.

А Исаак ли это устроил?

Сами же этого и хотели. Устроили этот цирк сами же! А когда увидели, к чему это все привело, то мгновенно нашли крайнего. К тому же, Исаак оказался не тем, за кого себя выдавал. Ату его!

Мгновенно была создана команда, так называемая группа захвата и экзекуции, которая бросилась на поиски Исаака.

Ясное дело, что поиски не увенчались успехом.

Но это же нонсенс! Нельзя же без крайнего! Кому же тогда пизды давать?

Для начала дали пизды Петьке. Просто так, для разгона. А потом и крайний объявился

Активистам из группы захвата на глаза попался Васька.

На свою беду.

Его и сделали крайним. А, получай, кулацкий подпевала!

Били Ваську страшно. Даже убить хотели. Но решили в конце концов, что это непозволительная роскошь. Пусть помучается парень!

Так как не было ни суда, ни следствия, Васька даже не понял, за что его бьют. Так и не понял, бедняга.

Из отрывков разговоров он понял только, что Исааку Антиповичу Парсонсу грозит смертельная опасность. Поэтому он набрал в легкие побольше воздуха и во весь голос закричал: “Тикайте, Исаак Антипович! Тикайте!”

Это было его ошибкой.

Не надо было ничего кричать. И вообще - не надо было лезть в это дело. Не в свое дело. Ехал бы и ехал себе дальше. А так схлопотал неприятностей и на жопу приключений.

Конечно, народ от подобного выкрика озлобился и намял бока Ваське основательно. Пока люди добрые пинали Ваську ногами, тот прижимал к груди книжку “Кама Сутра” и спизженные у Парсонса детские валенки

Уже в самом конце экзекуции он ,наконец, понял, за что его бьют. В его отмороженном мозгу мелькнула мысль-отгадка: “Это - политическая акция! Это я страдаю как политический лидер партии химеристов! От этих подонков-реалистов и интимников всего можно ожидать. Вот я и дождался!”

Он попытался выразить эту мысль вслух.

Его выслушали, но разубеждать не стали. Пусть себе думает что хочет. Нравится ему корчить из себя политического лишенца, пусть корчит. Это не освобождает его от ответственности. А пизды дать - всегда не лишнее.

Стасику тоже досталось.

Но ему было проще. По своей отмороженности он намного перегнал Василия. Как только ему дали первый раз в морду, он кротко улыбнулся, сказал: “Спасибо, добрые люди!” и низко поклонился экзекуторам.

Такое его поведение немного насторожило и озадачило. В конце концов на него махнули рукой и оставили в покое - а, хрен с ним! Грешно убогого обижать! И всю свою злобу пассажиры трех последних вагонов поезда “Норильск-Воркута-Москва” сорвали на Ваське, безобидном, в общем-то пареньке, которого Судьба занесла на Север в поисках легких денег.

Тихая пристань, генеральный секретарь партии химеристов, любимец женщин и секс-символ Страны Дураков так и не понял, за что его били. Глупо было бы утверждать, что ни за что. Просто он оказался не в том месте и не в то время. Ну, а раз ты здесь оказался, то извини.

Так что все-таки, было за что...

Василий мужественно терпел все унижения, безропотно переносил побои, и ему и в голову не приходило как-то оправдаться и что-то изменить в своей судьбе. А что тут можно изменить? Простота неизменяема. Если бьют, значит, так надо. Что поделаешь?

Сразу после разоблачения самозванца были разграблены склады, управленцы все арестованы, спекулянты ободраны до нитки. Люди возвращали свои вещи, получали свою долю продуктов. Раздачей руководил временный комитет, организованный из представителей всех партий и фракций. Впервые за последнюю неделю люди наелись досыта и тепло оделись.

Собирались и уничтожались векселя, закладные, долговые обязательства. На повестку дня было вынесено обсуждение целесообразности публичного сожжения вредной книги “Кама Сутра”, но, несмотря на положительное решение, сожжения не получилось.

“Кама Сутру” просто было невозможно вырвать из цепких Васиных пальцев. Он тихим голосом, но твердо сказал, что книгу у него можно отобрать, только если ему отрубят руки.

Такая твердость вызывала уважение, но за это ему еще раз, уже вне очереди, набили ебальник.

А по поводу самой книги была принята резолюция, в которой она (книга то есть) считалась крамольной и несвоевременной, и вообще “У нас в стране секса нет!”. Женщины немного повздыхали про себя, но недовольства не показали. Не то время.

Долго думали, что делать со спекулянтами. После конфискации награбленного они стали ничтожными и безопасными. Но все-таки их всех изнасиловали, раздели, избили и выкинули из вагонов на снег. Несколько часов несчастные скреблись в двери вагонов и жутко выли, но их не впустили, хотя наиболее чувствительные старушки даже плакали и просили мужиков пощадить бедняг.

К рассвету около вагонов в разных позах застыло четырнадцать посиневших трупов, недавно еще холеных и отъевшихся.

С народом шутки плохи!

К полудню от спекулянтов не осталось даже костей. Привлеченные легкой наживой, пришли две стаи полярных волков и сожрали все без остатка.

Ужас! Ужас!

Оставались еще аппаратчики, которых в народе прозвали “полицаи”. Увидев, что стало со спекулянтами, ночью одна пышная девица из санчасти перегрызла себе вены и тихо скончалась. Две других, из секретариата, утром впали в глубокую депрессию, выглянув в окошко. В своей депрессии они громко смеялись, цокали языком и показывали друг на друга пальцем.

Оставшихся аппаратчиков сурово били дня два, но оставили в живых.

Не тронули только деда-коменданта и деда-регистратора из секретариата. По возрасту не тронули. К тому же, дедки не пользовались номенклатурной кормушкой и не разжирели, как прочие “полицаи”.

Деды явно выжили из ума: один пошел в коменданты за фуражку с красным околышем, не подозревая в своей дремучести, чем он занимался на самом деле, а второму нравилось ставить круглую печать на квитанции и талоны в секретариате.

Как звали обоих дедов, никто не знал. Но они оба с удовольствием откликались на загадочное слово “Акмарал”.

Они и сами друг друга так называли, и другим позволяли.

К вечеру девятого дня из Котласа прибыл тепловоз.

Так закончилась девятидневная буржуазная трехвагонная республика.

Странно, но когда все пассажиры этих вагонов добрались, наконец, до своих домов, никто из них, даже злостные завистники, не могли ничего дурного вспомнить о Парсонсе.

Да, был такой Парсонс... Да, самозванец... Но... Ничего плохого-то он не совершил! Сам-то он... Ничего же не сделал?! За что же его так?

А Парсонсу-то было по фигу! Точнее – по хую.

Да ему насрать было на то, что о нем думают! Он тоже спешил домой. Хотя понятие “дом” было для Парсонса очень условным. Он спешил в Ленинград. И на этот раз без дураков - на самом деле спешил.