По мере пикирования солнца за густые макушки сосен, погода от жары переметнулась к лёгкой прохладе, парк наполнился серыми тонами, и вот только что ещё яблоку негде было упасть, как вдруг узкие аллейки опустели, лавочки в массовом порядке освободились, и если с одной стороны вроде даже стало поуютнее, с другой – немного и пострашнее. Солнечный глаз печально глядел сквозь мохнатые одежды деревьев, прыгая с веточки на веточку всё вниз и вниз, извилистые асфальтовые дорожки вяло помаргивали ему в ответ битым стеклом, птицы обеспокоено следовали по пятам за золотым диском, когда как вечер уверенными шагами гулял по парку, выколачивая из разных укромных углов последние признаки дня. Оплакивая что-то только ему известное, рассыпался слезой мелкий дождик, напился влагой асфальт и стал чёрен, пытаясь подражать небесам, где протяжно и зло каркала ворона.

В самом центре парка, сразу же за чёртовым колесом, спустя невысокий пожарного цвета заборчик, под густым лиственным навесом, там, где никогда не бывает мокро, стояла самая укромная лавочка в парке, зелёного цвета, под стать листве, с которой и сливалась, занятая тонкой, казалось, рисованной фигуркой, что, как русалка, как будто покоилась на ветвях, была недвижима, одинока, а на тонких коленях держала толстую раскрытую книгу. Прогоняя её, дождик усилился, набирая голос, но подле лавки, как и на ней самой, было по-прежнему сухо, добрый ветерок скоро мельтешил страницы, большие глаза девушки задумчиво плавали в мире букв, и хотя правила книгой уже природа, все равно создавалась иллюзия чтения. Что-то поэтичное навевалось от этой картины, в этот миг хотелось прятаться где-то рядом, но так, чтобы девушка не видела тебя, дабы не нарушить сложившейся гармонии, не отпугнуть расслабившуюся одухотворённость, не прослыть варваром, и когда на аллейке, самой маленькой и укромной из всех в этом парке, самой заброшенной и поросшей травой, вдруг появилась цветастая спортивная фигура, в душе закопошились странные чувства, аналогичные тем, какие бывают, когда ты посадил дерево, а с ним тут же расквитались чьи-то безжалостные ботинки.

Паренёк, что приближался, был одет пёстро и вычурно, высокий рост его позволял деревьям гладить ветками по его пижонисто уложенной шевелюре, широкие плечи вдруг расширились ещё больше, стоило ему приметить зорким взглядом меланхоличную русалку. Улыбка тотчас же наполнила его уста, орлиный нос взвился к небесам, он, не останавливаясь, переделал походку, добавив, как ему казалось, ленивой грациозности, и весь такой, стремительно приближался. Тем не менее, не смотря на слышимость шага и скрип модной ветровки, девушка даже не пошевелилась, головка её по-прежнему клонилась к буквенным реалиям, ветер игрался с нежными листочками, и ей не было ни до кого дела, а в небесах всё так же упивалась трагедией ворона.

Паренёк почти сразу обиделся. Он не привык к подобному отношению, нижняя губа его капризно и зло выпятилась вперёд, он посуровел и возжаждал справедливой мести. Глаза его окинули тоненькую фигурку презрительным взглядом, однако, интерес охотника не позволил пройти мимо, ноги сами по себе вздумали притормаживать, голова заворачивалась, уже нагло пытая русалку взглядом, но как последний ни был проникновенен, тонкая натура предпочла остаться наедине со своими мыслями, отгородившись от окружающего мира надёжными стенами толстой книги. Паренёк нахмурился и остановился вовсе, такого беспредела в практике его как-то не встречалось, он хорошо умел дешифровать взгляды и был специалистом по зеркалам души, но когда первый раз чужие глаза не желали даваться его анализу, более того, он сам, натура примечательная, как ему казалось, и даже более того, как он подозревал, надменно игнорировались, это вывело его из равновесия, он по петушиному нахохлился, сделал вид, что только и искал, где укрыться от вновь поредевшего дождя, и вмиг примостился на другом конце лавки, а так, как она не была велика, то оказался совсем рядом от поэтической натуры. Краем глаза он пристально наблюдал за девушкой, бледной и задумчивой, хотя с виду, казалось, что внимание его целиком занято созерцанием окружения, всего, кроме вредной русалки, он ждал, что хоть тут она не применит стрельнуть в его сторону из-под аккуратных бровей, однако, последние не шевельнулись, девушка не обратила на него ни малейшего внимания, чем окончательно раззадорила доморощенного Дон Жуана. Настала пора диалога.
- Иногда дождь – это неплохо, - заявил паренёк. – А иногда…
Девушка чуть шевельнулась, бровь её вздрогнула, словно, она пыталась понять, что такое и кто её тревожит, столь бесцеремонно вынимая из мира грёз, но затем умиротворение и сладкие мысли ухватили её за ноги и рывком втащили обратно, она вновь замерла и обмякла.

- Темновато для чтения, - вкрадчивым голосом донёс он, уложив руку на спинку лавки, закинув ногу на ногу, выставив для созерцания тупоносый, вычищенный до блеска туфель. – Хотя, по себе знаю, для столь увлекательного занятия не помеха никакие препятствия. Правда, от интересного диалога порой можно почерпнуть не меньше, нежели от интеллектуального чтива… - ему показалось, что на губах русалки мелькнула улыбка, он приободрился, облегчённо вздохнув, и продолжил знакомство: - Меня зовут Костя. А вас?

Девушка всё же промолчала. Волнистый каштановый локон спал с её ухоженной головки и простелился мимо задумчивого глаза до самого уголка рта, который вроде опять чуть качнулся вверх, что позволило пареньку быстро отреставрировать собственное самолюбие и вновь кинуться в атаку.

- Знаете, - завёл он новую пластинку. – Мне  даже нравится, что я не знаю вашего имени, - он подождал адекватного вопроса, но спустя полминуты ему пришлось продолжить, дабы подвернувшаяся пауза не вздумала стать глупой. – У вас, наверно, красивое, но, тем не менее, обычное русское имя, - тут скрывалась маленькая месть. – И наверняка у меня уже были знакомые девушки с подобными именами, что само по себе дало бы мне в руки ненужную ассоциацию, и непроизвольно я бы составил ваш личностный портрет, ориентируясь на эту ложную ассоциативную информацию. Лучше я узнаю вас получше, тогда уже после, когда вы откроете мне своё имя, я буду как бы под воздействием нашего общения, а значит, ассоциация будет накрепко повязана только лишь с вашей личностью, и ложная ассоциативная информация, если и будет иметь место, то только тогда, когда мне вдруг вздумается вспомнить о той, кого я знал с тем же именем до вас. Боже, как хорошо я буду о ней думать... - изрек он шутливый комплимент и в полном одиночестве рассмеялся. Это одиночество опять же малость ранило его настроение, но он стойко пережил подобный удар, запер свой гнев глубоко в сознании и,  дабы не позволить девушке немного расслабиться, выдал:
- Очень любопытно, что такое интересное вы читаете, - дозированное количество наглости показалось ему уместным, и крепкая рука вытянувшись в сторону девушки, чуть прикоснулась к книге, ровно настолько, чтобы была видна обложка. – «Стечение обстоятельств», - прочёл он. – «Каверзная мозаика жизни», - во взгляде его родилось уважение, похоже, большее, что он ожидал - это слезливый любовный романчик. – Стечение обстоятельств? Интересно. Как обстоятельства могут загнать в угол и что нужно делать в этом случае? Я прав?

Девушка слегка пожала плечами, настолько слегка, что можно было не заметить, однако, цепкий взгляд паренька не упускал ничего.
- Я не очень-то верю во всё это, - продолжил паренёк. – По-моему, обстоятельствами всё объясняют люди, которым просто не очень везёт. Не имею в виду вас, уверен, вы читаете это чисто ради самообразования. Но, мне кажется, всё делится на полосы, чёрные и белые, не вызванные чем-либо, вроде обстоятельств, а просто имеющие место в силу того, что не может быть вечно плохо или вечно хорошо. Везде требуется дозировка. Всё хорошее начинается, чтобы в итоге упереться в плохое, но и плохое бывает лишь для того, чтобы затем раствориться в хорошем. Суть в том, какая полоса длиннее. Но это моё мнение… - последнее прозвучало, как приглашение девушке высказать своё мнение, однако, она по-прежнему не была расположена к разговору, и ответом был лишь нежный шелест страниц.

Желая замаскировать паузу, паренёк зашуршал сигаретной пачкой:
- Курите? – спросил он, вставляя в рот сигарету. – Я тоже нет, но сегодня слишком хороший денёк. Он похож на первый день белой полосы…или на последний чёрной. Я с утра чувствую его особенность, сегодня должно что-то произойти. Что-то примечательное… - он сладко затянулся. – И сегодня я решил покурить, как бы встретить новую полосу. Потому что до сегодняшнего дня всё было очень сложно, и самое забавное в том, что я практически ничего не делал, чтобы это изменить, но всё устаканилось само собой. Растворилось… И сегодня первый день, когда я не думаю ни о чём сложном, и в общем спокоен… - он затянулся ещё раз, стараясь курить аккуратнее, дабы злые струи не касались русалки. – А может моё предчувствие воплощено в вас? Не хотите быть началом моего белого пути? – он слегка хохотнул, давая понять, что это шутка, но глаза его были серьёзны, что означало, что и не очень-то он шутил, опять используя дозированное количество наглости.
Русалка молчала.
- Или хотя бы докажите мне, что я не ошибаюсь, пенясь оптимизмом, - хитро прищурил свой глаз паренёк. – Назовите своё имя, и я буду уверен, что плохое время прошло.

Сложное создание лишь слегка вздохнуло, так, что можно было и не расслышать, но чуткое ухо паренька не упускало из своих сетей ничего. Уже привыкнув в её случае довольствоваться малым, он в этот раз даже не разъярился, молча кивнул и подвёл итог:
- Значит, мы опять вернулись к ассоциативной информации, - он отбросил вдруг ставшую безвкусной сигарету. – Ладно, может оно и к лучшему.

От солнца мало что осталось, кусочек диска все ещё проглядывал уже сквозь стройные стволы, но с каждой минутой он таял, и не то, чтобы уже было темно, однако, мрак начинал по-пластунски подбираться к лавке. Дождь радовался тому, что вскоре ему предстоит стать невидимым, он старательно путал прогнозы, то набирая мощь, то наоборот почти сходя на нет, с тем так ни разу и не прекратился хотя бы на миг, но это не имело значения в силу того, что вокруг лавки было как и ранее сухо, и даже на страницах книги от силы имелось два-три пятнышка.
- А вы жестоки, - отвлёкся от природы паренёк. Ему показалось, что на лице девушки произросло, чтобы тут же увянуть, оно само – удивление, вроде бы и край глаза дрогнул, ожидая услышать анализ её суровости, но паренёк, намеренно, помолчал несколько минут, прежде чем продолжил:  - Вы не сказали ни слова, не ответили ни на один вопрос, почти не взглянули на меня, не попросили называть вас на «ты», но так же и не отправили восвояси. Сидите тут, читаете в темноте, интригуете. Если бы меня попросили придумать вам имя, я бы назвал вас – Интрига. Вам нравится это имя?

Она кивнула. И даже вроде как улыбнулась. Ветерок подбросил небесный локон вверх, и в сумраке паренёк разглядел, что край глазницы её полон заинтересованным голубым глазом. Это порадовало его, во всяком случае, ему удалось отвлечь её от книги.
- Вижу, что нравится, - радуясь небольшой победе, он разволновался и опять полез за сигаретой. – Вы далеко живёте отсюда? – острый огонёк зажигалки придал ему успокоения.
Локон опустился на место, спрятав край глаза. Русалка упрямо продолжала молчать.
- Это я к тому, - говорил паренёк. – Что сейчас небезопасно, уже вечереет. А я имею вагон свободного времени, могу проводить вас, можем, конечно, если вы не торопитесь, даже погулять немного. Я знаю этот парк очень хорошо, каждую аллею, знаю, где есть фонари, их, правда, мало, а где их нет вообще. Знаю разные тут интересные места. Вы часто приходите сюда?
Она покачала головой.
- А я часто, - заявил паренёк. – Почти каждый день. По вечерам. Гуляю перед сном. Думаю, чтобы не думать, когда ложусь спать, потому что иначе не усну. Кого-то мысль усыпляет, меня же наоборот бодрит. Вы случайно не боитесь меня? – неожиданно переключился он. – Просто, мне кажется, вы дрожите? Потом отказываетесь разговаривать... Может быть, вы замёрзли? – он лихо скинул ветровку и нежно устлал пространство её тела от груди и до колен, к тому же ещё и закрыв от глаз её книгу. Для этого ему пришлось максимально приблизиться к русалке, и дало повод внимательно разглядеть её лицо, правда, не глаза к глазам, но всё-таки чуть более, нежели один профиль. Он заметил, что девушка слегка бледна, у неё очень пристальный взгляд, и немного нервная улыбка. С тем же она оказалась очень привлекательна, даже более, чем ему показалось сперва, когда он проходил мимо, и потом, когда пускал бронебойные торпеды разговоров в сторону её впалой щеки, правильного носа и блондинистого локона.

- Забудьте про книгу, - вкрадчиво произнёс он. – С некоторых пор она перестала быть вашей защитой, и нашей стеной. Я хороший человек, и вы не должны меня бояться. Я даже немного поэт. Хотите прочту что-нибудь? – она кивнула.
Паренёк молниеносно порылся в памяти, кашлянул и через паузу выдал:
Мне мало лет, я как февраль,
В своём остановился росте,
А вас, красавица, мне жаль,
Вы отцвели, остались кости.
Сейчас смотрю, и не понять,
Причин моей тогдашней страсти,
Вы не способны создавать
Даже кругов от камня счастья.
Я рад, что очень много стен,
Обрывов, скал – нас разделили,
И ссохся в прах душевный плен,
А ваших чар обвисли силы.
Теперь тот смех, что вашим был,
Тот злой, исполненный презренья,
Он льдом во рту моем застыл,
Орнамент вашего забвенья…
Неожиданно паренёк ударился в яркую краску:
- Этот стих я сочинил для старшего брата, - поспешно сказал он. – Он хотел подарить его на день рождения одной девушке, по которой очень долго страдал. В итоге оно дошло до более десятка девушек, так как многим его и моим друзьям оно тоже понравилось, и почти у всех нашлась та самая «несчастная любовь». В нём почти нет правды, оно жестоко, потому что для вашего племени подобные «комплименты» сокрушительны, даже, если такого и нет на самом деле. Так сказать, повод для беспричинных терзаний. Так ведь? – хитро улыбаясь, попытался он заглянуть ей в глаза. Она не отвела взгляд, но не менее хитрый локон не дал ему полностью забрать её во власть его зрения, он увидел только один глаз, пристальный, чуть что ли отрешённый, активно поборолся с ним, в смысле кто кого переглядит, затем не хотя проиграл.

- По-моему, самое время сказать что-нибудь, - устало молвил паренёк. – Пусть даже что-нибудь незначительное. Мне дико любопытно услышать ваш голос. Не напрасно же вы так его скрываете… - вместо слов из-под куртки паренька, покоящейся на её коленях, вдруг выпала книга. Та самая, которую читала девушка, тяжёлая, толстая, что-то там об обстоятельствах и их роли в жизни. Паренёк мгновенно поднял её, чуть приостановившись, дабы разглядеть маленькие туфельки девушки, с блестящими пряжками, но не отдал странному созданию, а положил себе на колени:
- Она всё равно вам сейчас не нужна, - объяснил он. – Отдам потом.

Слова вдруг иссякли. Паренёк мучительно размышлял чего бы ещё такого ему сказать, но диалоговый нейтралитет его «собеседницы» подрывал все стимулы продолжать далее. Не зная, что предпринять, раздражённо глянув на русалку, он провёл руками по гладкой обложке книги. Ему нравились толстые книги, с такими заумными названиями, в голову пришла забавная идея, что неплохой местью будет вдруг начать сейчас читать, притом читать запоем, перестав обращать на соседку по лавке малейшее внимание, до тех самых пор, пока ей не надоест, и она, гордо вскочив, не удалится, забрав или оставив эту глыбу, что, в конце концов, всё равно, так как он не верил в обстоятельства. Делать этого он, конечно, не собирался, тем более отсутствие освещения и вечер превращали реализацию этой задумки в весьма сложное дело, но порадовался сей идее и книгу всё-таки открыл, на той странице, где обычно пишут название, которое в данном случае хоронилось где-то за сложенным вдвое обыкновенным клетчатым листком бумаги. Воровато он бросил еле приметный взгляд в сторону девушки, она безучастно занималась подводным плаванием в своих мыслях, и, пользуясь этим, паренёк двумя пальцами, стараясь не шелестеть, поддаваясь великой силе любопытства, разомкнул ровный сгиб простого листа, другой рукой осторожно вынимая из кармана зажигалку. Каллиграфическим почерком, ровно посередине, очень мелко и знакомо, на бумаге лежало то самое стихотворение, которое он десять минут назад, когда ещё было не так темно, читал его новой знакомой, краснел за него и объяснялся. По краям стиха бежали сделанные иным почерком приписки и рисунки, отчётливо бросилось в глаза зачёркнутое имя автора, и надписанное сверху: «Дурачок». Зажигалка, с помощью которой он внял эдакому обстоятельству, испуганно погасла. Паренёк изумлённо завернул голову в сторону девушки:
-  Ты Ася?! Или Галя? Или кто ещё?
Странная особа ответила ему в том же духе, а именно – как и повелось, - смолчала.

- Да, что же ты молчишь?! – нервно гавкнул паренёк и слегка тряхнул её за тощее, холодное плечико. Русалка вдруг странно подалась вперёд и вправо, завалилась на мускулистую грудь попавшего в глупую историю поэта, и там обмякла. Паренек похолодел. Из левого бока странного создания, того, который видно не было, с зелёной ручкой, сливающейся с того же цвета лавкой, торчал страшного вида нож, торчал совсем чуть-чуть, так как основной своей частью находился в стройном теле убитой. В панике паренёк отбросил от себя мёртвое тело, безумный взгляд его неожиданно заострился на перемазавшихся в крови руках и книге, далее он скакнул опять в сторону трупа и, завидев неестественное положение последнего, красное от крови место, где только что сидела молчаливая русалка, вдруг поспособствовал резкому рвотному позыву, который затряс паренька, начавшего уже своей непрерывный бег, пронёсший его, как вихрь по всему парку, до самого выхода, где ярко горели фонари, где он столкнулся с пьяной компанией, отшатнувшейся от него, краснорукого, и так тащил ещё пару кварталов, пока не забросил бренное тело в подъезд и так далее, до самой раковины, над которой он долго отмывал свои руки, до самого шкафа, за которым испуганный до смерти поэт спрятал свою пятнистую рубашку и несчастливую книгу, до самой тёплой постели, забравшись в которую с головой, в спасительной темноте, он вспомнил вдруг, что оставил в парке, на коленях несчастного трупа свою ветровку, а в ней паспорт, студенческий и кусочек гашиша…

Tweet