Рукопись, найденная в чехле от гитары.

Понедельник

День тяжелый. Сижу на работе, но мне не работается. Думаю о ней. Думаю долго, целый день. Почему все как-то не так? Хочется раскрыть перед ней свою любовь, но ничего не получается. Когда вижу ее - как будто замерзаю снаружи, затвердеваю, и внутренний огонь не может пробиться в окружающий мир. Она мило мне улыбается, но она ничего не знает.

Мы видимся часто - каждый день по дороге на работу, в автобусе. Она всегда сидит у окна, а я стою чуть впереди. Так мы и едем. Она смотрит в окно, а когда думает, что не вижу - то на меня. Я смотрю на нее, когда она смотрит в окно, и в пол, когда она смотрит на меня. Мы не встречаемся глазами, мы - как два танцора - партнеры в странном танце, когда двое кружатся вокруг общего центра или вокруг друг друга, но не смотрят, не касаются, проходя близко-близко, и - бесконечно далеко. Но меня все время к ней тянет.

Едем. Я выхожу на Площади Трех Ключей, а она продолжает путь. Куда? Я не знаю. Мне просто хорошо ехать так, хорошо до того самого момента, когда надо выходить. Но я не смотрю на нее, я прохожу вперед и выхожу на улицу. Мне хочется обернуться, чтобы посмотреть, не смотрит ли она мне вслед. Как в известной песне. Глупо, наверное, но это так. Я не решаюсь, боюсь разрушить очарование. Вдруг она не смотрит? Как я тогда буду ездить с ней в одном автобусе? Я не смогу. Мне хочется, чтобы она смотрела.

Вторник

Сегодня я чуть не опоздал на автобус. Обычно я вхожу в переднюю дверь и прохожу к своему месту, а она уже здесь, и начинается игра. Но это недолго, всего шесть остановок. Почему автобус едет так быстро! А сегодня я задержался, когда увидел автобус, думал - не успею. Но водитель - хороший дядька, он увидел, как я бегу, и подождал.

Я влетел в заднюю дверь, и мы поехали. Народу было довольно много, я начал пробираться к своему месту, но это было не просто, и мы проехали две остановки, пока я не пробрался вперед. И тут мое сердце как будто замерло, почти остановилось, а потом забилось быстро-быстро. Она сидела на своем обычном месте, но не так, как раньше. Я увидел, что она беспокойно вертит головой, поглядывая то на переднюю дверь, то на место, где я обычно стою. Душа моя ликовала. Значит, ей не все равно! Я дождался, когда на третьей остановке народ продвинулся вперед, и занял свое обычное место. При этом краем глаза я видел, как осветилось ее лицо, правда, лишь на секунду, когда она увидела меня. Потом она быстренько вернула лицу безмятежно-равнодушное выражение и повернулась к окну, но я видел блеск в ее глазах, и мне было хорошо. Больше ничего особенного не случилось, но весь день у меня было замечательное настроение.

Среда

Какие у нее красивые глаза! Синие, как летнее небо в полдень, глубокие, как озеро Байкал, и блестящие, как истинное серебро. Сегодня в автобусе она уронила свой платочек, белый, легкий, с кружевом по краю. Я бросился поднимать и поймал на лету в тот же миг, что и она. Наши руки встретились, а потом встретились взгляды. И уже не могли разойтись весь остаток пути. Мы молчали. Она лишь прошептала "Спасибо" чуть осипшим от волнения голосом, приятным, мелодичным, чистым. В этом голосе звенели колокольчики. Я ответил "Пожалуйста", и мой собственный голос показался мне таким же немузыкальным, как слова Гэндальфа после речей изменника Сарумана.

Когда пришло время выходить, я не нашелся, что сказать, лишь неловко улыбнулся и молча пошел к выходу. Но глаза мои сказали: "Завтра здесь же, да?" А ее взгляд, задумчивый, сразу погрустневший, ответил: "Да. Я буду ждать". Я вышел из автобуса и оглянулся. Она смотрела мне вслед.

Четверг.

Сегодня я решился и заговорил с ней. Болтали ни о чем, я слушал ее голос и таял. Шесть остановок промелькнули как шесть секунд. Я узнал ее номер телефона. Скорей бы наступил вечер. Тогда можно будет позвонить ей.

Пятница.

Вчера звонил ей, и мы опять болтали, я не знаю сколько. Время летит как стрела из арбалета: очень быстро, не уследить. Сегодня вечером я снова увижу ее. Мы пойдем к Старой Башне - излюбленное место всех влюбленных. Сегодня я сыграю ей свою самую лучшую песню. Лучшую, потому что эта песня о ней. Может показаться, что во всем мире есть только я и она, но это не так. Есть еще Музыка, музыка, которая связывает нас. Я не писал об этом, потому что это всегда со мной, это трудно осознать, отделить от себя. И все же - музыка в нас, вокруг нас и между нами. Она связывает и объединяет нас. Когда я смотрю на нее, я слышу тихую, но очень ясную мелодию, эта мелодия вьется, изменяется вместе с выражением ее лица, глаз, движением губ, взмахом руки. В нее органично вплетается ее голос, ее смех, даже ее молчание. Для меня она и музыка - это одно. Поэтому я буду играть так, как не играл никогда раньше. То, что я хочу сказать, может сказать только моя гитара. Слова здесь бессильны, да они и не нужны. Потому что я знаю, что она чувствует это, она слышит эту музыку. Когда наши мелодии сливаются, мне кажется, что я могу летать. Но пока это все было почти случайно, мимолетно. А сегодня, у Старой Башни - этот вечер будет мой и ее, и пусть остерегутся те, кто случайно окажется рядом. Эта музыка не для чужих ушей, не для равнодушных сердец. Это - только для нее. Всякий другой, если только он не кристально чист душой - умрет. Так написано в старых книгах, о других событиях и по другому поводу, но я знаю - так будет. Сегодня в полночь я наложу на струны Лунное заклятье.

Вечер пятницы.

Мы идем, рука в руке, ничего не нужно говорить, слова лишь мешают общению двух душ. Воздух вокруг нас дрожит от скрытой энергии, и тихая мелодия сопровождает нас. Вокруг пусто в этот предзакатный час, природа дышит спокойствием. Нижний край солнца - вровень с горизонтом. Она идет, гордо подняв голову, удивленно глядя на засыпающий мир, и в ее глазах отражается солнце, небо, деревья вокруг нас и я сам. Ее глаза искрятся скрытым смехом, когда она принимает важный вид, копируя сидящую в пятне солнца кошку, но смех брызжет из глаз, и она смеется, а вслед за ней смеюсь и я. Кошка неодобрительно смотрит на нас, а потом отворачивается. Ей не хочется с нами связываться.

Мы стоим на Первом балконе. теперь верхний край солнца едва виден над далеким горизонтом. Перед нами лежит степь, справа ее рассекает небыстрая река, а слева, далеко-далеко на юге, степь поглощают мрачные и величественные горы. Но мы смотрим на запад, так же, как смотрели на запад древние витязи, смотрели с надеждой и верой. Последний луч солнца падает на нас, зажигая маленькие искры в ее глазах. Я поворачиваюсь к ней и вижу в ее глазах то, что и должен был увидеть. Она тоже знает правила этой игры. Я медленно целую ее, и заходящее солнце навсегда остается на наших губах и в наших глазах. Поцелуй длится долго, как жизнь, но это лишь краткий миг, пока солнце не исчезает целиком в великом океане ночи. Тогда налетает порыв теплого ветра, донося до нас запахи далеких земель, заставляя трепетать ее легкое серебристое платье. Я отпускаю ее, и на землю опускаются сумерки. Мы стоим, обнявшись, и время бежит незаметно. Наше время наступает. Наше время - ночь. Далеко за рекой звонит колокол на колокольне церкви. День умер.

Я опять беру ее за руку, и мы медленно поднимаемся по темной винтовой лестнице, лишь кое-где освещенной угасающим отсветом дня из узких бойниц, пробитых в толстых каменных стенах. Вот и Второй балкон. Он висит над землей, и высота здесь - дух захватывает. Выше пятиэтажного дома, где я живу. На земле царит ночь. Гирлянды огней разбегаются в разные стороны, вспыхивают, гаснут, снова зажигаются. В городе люди отдыхают и готовятся ко сну. Но нам не до сна. сейчас - наше время. Я достаю из сумки свертки с едой, а потом, очень осторожно - прозрачный сосуд с серебристой жидкостью. Форма сосуда - такая же, как у Башни - вытянутая вверх в стремлении к небу.

-Что это, - спрашивает она, но я догадываюсь, что она знает ответ.

-Это напиток силы, - отвечаю я ей. Это не ложь, нет, я никогда не смогу солгать ей. Просто здесь, в этом мире, нельзя пользоваться истинными именами, старыми словами забытого языка. Здесь можно лишь намекать на суть вещей, не говоря ничего открыто. Она тоже это знает.

Я разливаю жидкость в два высоких хрустальных бокала. Мы подходим к краю балкона, к широким перилам, и смотрим на запад. На востоке горит огнями ночной город, но нам нет до него дела. Мы сейчас - в другом времени, и городу нас не достать.

Она поворачивается ко мне и поднимает бокал. Я делаю то же самое.

Мы соединяем свободные руки в крепком пожатии, наши лица сближаются. Случайное облако испаряется под светом луны, и этот серебристый свет заливает Второй балкон, парящий высоко над землей.

Ее глаза в лунном свете сверкают, как два бриллианта, серебряными блестками. От соприкосновения с лучистыми отблесками серебра полной луны в бокалах начинается реакция. Тысячи серебристых пузырьков взлетают вверх, и кажется, будто истинное серебро кипит и пузырится у нас в руках. Ее платье начинает светиться холодным призрачным светом, и она стоит передо мной, близко-близко, и смотрит мне в глаза - моя Серебряная Леди. Не верится, что еще в понедельник я даже не мог с ней заговорить! На самом деле я знаю ее уже давно, многие тысячи лет. Мы опять нашли друг друга.

-За встречу! - говорит она, и серебряные колокольчики разливают в воздухе нежный перезвон.

-За встречу! - говорю я, и теперь в моем голосе слышны звуки труб и топот коней, звон мечей и звон гитары.

Мы поднимаем бокалы и выпиваем жидкость до дна, не отрываясь глядя - глаза в глаза. Потом, единым слитным движением, бокалы летят на пол, разбиваясь вдребезги с серебряным звоном, и наши губы снова встречаются, смешивая наши запахи с запахом старинного вина.

-Ну, здравствуй, - шепчу я, и ее голос вторит мне.

Мы возвращаемся к нашим вещам и не торопясь ужинаем. Потом начинается разговор, бесшумный, почти неслышный, но это - для всех других, а для нас - вполне реальный, разговор взглядов и прикосновений, разговор любви.

-Где ты был эту тысячу лет? - спрашивает она, доверчиво положив голову мне на плечо.

-Как ты жила эту тысячу лет? - спрашиваю я, гладя ее серебристые волосы.

Время приближается к полночи. Мы поднимаемся наверх, на крышу Башни. Здесь очень мало места, площадка - квадрат два на два шага, огороженная зубчатым парапетом. Я сажусь на него и достаю из чехла гитару. Ее лакированные коричневые бока матово поблескивают под луной. Она садится рядом, улыбаясь мне в темноте. Она ждет. Я провожу по струнам рукой, легко касаясь их кончиками пальцев. Струны очень хороши, но сегодня мне нужно нечто иное. Я

негромко произношу нараспев несколько строчек на забытом ныне языке - теперь можно. Под звуками моего голоса струны истончаются и превращаются наконец в тонкие лучики лунного света, протянутые от колков к подставке. Лунное заклятие вступает в силу.

Все, теперь можно играть.

Я беру первый аккорд. Звук возникает из ниоткуда, мчится к луне и рассеивается вместе с ее светом далеко внизу. Постепенно из тьмы рождается мелодия - величественная, медленная, печальная. Она рассказывает о том, как я жил, как был одинок, как искал и не мог найти. Долгие века одиночества. Гитара плачет и вздыхает, и я вижу, что она тоже плачет, серебряные слезинки катятся по щекам. Я начинаю другую мелодию. Вот я - на коне, вот сижу в тиши библиотек, вот - кую свой самый лучший меч. Под моими пальцами оживает память веков, и давно ушедшие люди встают рядом с нами и разговаривают.

-Ты помнишь? - спрашивает моя гитара.

-Помню, - отвечает ее взгляд.

В ее руках появляется серебряная флейта. Она начинает играть, и я вижу всю ее жизнь, проходящую от звука к звуку, от века к веку, то веселую и легкую, то грустную и тяжелую, но всегда одинокую. Я вижу, как отправляется на войну, чтобы не вернуться, гордый рыцарь, чье сердце было разбито одним ее случайным взглядом, я вижу, как серебряный стилет пронзает сердце подлеца, который пытался взять ее силой, и гнев закипает в моей душе. Но она смотрит на меня, мелодия вьется дальше, и я успокаиваюсь.

-Все теперь хорошо, все прошло, -как будто говорит мне она.

Ее мелодия скачет, как ручеек по камням, звеня переливами на перекатах, пока не превращается в мощный поток, который сливается с другим, вынырнувшим из темноты, из пустоты одиночества. Моя мелодия вплетается в ее, и как будто солнце встает над нами. Нет больше тьмы, нет больше одиночества. Замолкает флейта, но ее эстафету подхватывают два голоса - один легкий, прозрачный, серебристый, другой - мощный, гибкий, низкий. Слов не разобрать, но смысл ясен - мы вместе, вместе навсегда.

Из паутины звуков рождается тонкий силуэт моста, серебристо-синего, прозрачного. Он идет по воздуху от самого верха башни вдаль, в ночное небо. Мы оба знаем, куда он ведет. Там, на том конце моста - наш дом. Мы возвращаемся.

Прощай, странное измерение, полное противоречий, споров, сомнений, ненависти и любви. Мы выдержали испытание разлукой, ты научило нас любить без оглядки, не надеясь на века, которые ждут впереди, любить здесь и сейчас. Прощай, чудесный мир, мы будем по тебе тосковать. Свою рукопись я положу вместе с гитарой, я знаю, что кто-нибудь обязательно найдет ее. Это будет тот, кто не побоится подняться в вышину Старой Башни в лунную полночь. Может, ему эта гитара нужнее, чем мне.

Все, любимая, я докончил начатое в этом мире. Идем, нас уже ждут. Тысячелетие одиночества закончилось.

* * *

- Мама, мама, послушай, какая песня!

- Засыпай, уже очень поздно.

- Мама, но я слышу песню! Я не хочу спать, я хочу послушать еще!

- Нет никакой песни, это кузнечики в траве играют на своих маленьких скрипках.

Мама просто не слышит.

- Нет, это не кузнечики...

- Спи, мой фантазер, спи...

Мама уходит.

- Когда я вырасту, я напишу песню еще лучше, - решает мальчуган, поворачивается на бок и засыпает. Ему снится странный сон: мужчина и женщина идут по невесомому воздушному мосту высоко в небе, женщина поет, и ее удивительный голос проникает в самое сердце мира, наполняя его любовью.

* * *

Запись в том же дневнике, почерк - другой.

Какая удивительная история. Я нашел дневник вместе с гитарой. Теперь не могу уснуть, думаю. Кто они были, откуда пришли и куда ушли? Я не знаю. Знаю только, что я благодарен им. Там, на Башне, я чуть не сделал шаг в пустоту, но что-то меня удержало. В свете луны я увидел гитару в чехле, она возникла словно бы из этого призрачного света. Но гитара оказалась настоящей, и еще там был этот дневник. Я прочитал его, и теперь я знаю - в этом мире нет одиночества, а есть лишь ожидание.

Мое отчаяние куда-то исчезло, и я спущусь с Башни совсем другим человеком. Завтра я подойду к той девушке, которая все время сидит напротив меня за столиком в библиотеке. Я найду слова, которые проникнут ей в сердце. Я знаю, так будет. В ее глазах я уже прочитал ответ, но вчера я не смог бы правильно понять его.

И еще одно - Лунное заклятье по-прежнему действует! Это заставляет меня верить в то, что здесь написано. Настанет ночь, когда я сыграю ей свою самую лучшую песню - на лунных струнах.

Эпилог

Из милицейского отчета.

«Возле основания старой водонапорной башни в северной части городского парка случайным прохожим были обнаружены тела Владимира А. и Ирины С. Прибывшая бригада оперативного реагирования выяснила причину смерти – множественные переломы и повреждения вследствии падения с верхней площадки башни. Там же, наверху, был найден пустой чехол от гитары. Где находится сама гитара, неизвестно. Обнаружены следы присутствия третьего лица, вероятно гитару забрал он. Более пока о нем ничего не выяснено. По результатам вскрытия определено наличие неустановленного наркотика предположительно сильного действия в крови обоих погибших. Эксперты высказывают мнение, что изначальной причиной падения явился именно наркотик. Однако ни установить вид наркотика, ни каналы его распространения возможным не представляется. В связи с этим дело переводится в разряд «нераскрытых».

Далее приписка другим почерком: «Тела погибших исчезли из морга в ту же ночь, медперсонал ничего подозрительного не заметил, посторонние лица на територию морга не заходили. Видимо, работает организованная группа, заметающая следы. Начальнику управления по борьбе с наркотиками взять дело под личный контроль.»

Дело так и не было раскрыто, тела обнаружены не были, кто побывал на башне после прыжка двух влюбленных, так и осталось неизвестным. Но с тех пор влюбленные со всего города в один и тот же день приносят цветы и оставляют их возле старой башни.

© Vinsent 2.09.98-3.09.98-13.12.2001