О нем еще долго вспоминали в деревне Бухалово (кстати, бухать там было уже практически некому) и в смешном, как обрубок, грязно- синем дизеле, прозванном в народе "окурком", в котором Скрипач добирался до упомянутой деревеньки.Да вообще личность эта была известна на всей шахновской железнодорожной линии.

Его считали чудаком с большим, большим приветом, так как он имел обыкновение ходить по вагонам и играть на скрипке собственного изготовления всякие трогательные вещи, а пассажиры--в основном работяги--думали, что надо подавать милостыню, но, конечно же, не давали ни копейки в такое трудное время, когда цены растут катастрофически, дорожание это проклятое, и жизнь все ухудшается, никаких просветов. Тупо смотрели в окно пассажиры, где были то зеленые-зеленые, то золотые-золотые, то белые- белые, то все полинявшие, но всегда очень печальные поля.

А Скрипач, между прочим, вовсе и не мечтал получить что-то: он хотел только смягчать нравы, пробуждать добрые чувства, желал, что б труженики задумались о прекрасном, духовном, вечном.
О нем говорили, что он шибко ученый--три института закончил, учился даже в московском университете, из которого его выгнали в своё время за правду. Это было, когда в Москве еще обучались китайские студенты, Очень трудолюбивые, дисциплинированные ребята, экономившие буквально на всем и все лишнее отсылавшие на родину, помогая, таким образом, социалистическому государству. Вплоть до знаменитых событий, во время которых крестьяне с той стороны, оболваненные маоистской пропагандой и настроенные соответсвенно хунвейбинами, стали подходить к границе и садиться срать голыми жопами к нашей территории.Так они демонстрировали своё крайнее неуважение к бывшему старшему брату. Но и наши не лишены были остроумия. Однажды, как только китаёзы начали свой гнусный ритуал, на нашей стороне поднялся ввысь огромный, сшитый из множества половых тряпок портрет председателя Мао. На том все и кончилось.
  
   - Хороший ты человек, Скрипач, но слишком добрый, мягкий, нельзя так в наше трудное время, - говорил музыканту дежурный по станции Самсон- небольшого роста мужичонка, довольно тощий и кривоногий, а если пьяный, то вообще похож на таракана.- Пропадёшь ведь и очень скоро, как пить дать, - предупреждал он Скрипача, ожидающего возвращения "окурка" с конечной станции пункта назначения- Сошно. Они оба сидели в дежурке перед печкой на старом МПСовском деревянном диване, над которым висела шкура самсоновой собаки. О её несчастной судьбе несколько позже. А пока у Самсона самого были большие неприятности. Жена его, Любочка, вот уже вторую неделю как отсутствовала. Поехала за козой женщина в деревню Ероши, что на той же сошновской ветке, заняв у местного учителя - пенсионера, Ивана Васильевича, пятьсот рублей - да исчезла. Пожалел после педогог с большим стажем и горькими опытом жизни, что дал запойной - загульной бабе такие деньги в долг. А ведь прекрасно знал блядскую натуру бывшей ученицы, которая лет с двенадцати начала пропадать. Например, у солдат- стройбатовцев, что стояли тогда в деревне Болтово, добираясь туда к ним верхом на ворованном коне. Через эти непроходимые болота.

Служивые, кстати, что-то там долго рыли и наткнулись наконец на кости советского летчика и останки самолете. Разыскали даже родителей без вести пропавшего и похоронили его там же на месте с почестями. Сделали красивый памятник, к которому стали приходить пионеры по большим праздникам. Однако местные жители были обеспокоены, связывая с тех пор ухудшение жизни именно с этим прискорбным фактом. Дело в том, что они еще с самой войны держали это место в тайне. Когда сбитый немцами самолет вошел в землю на несколько метров, на поверхности оказалось столько керосина, что им надолго хватило освещать свои хаты в вечернюю пору: ведь с керосином в войну было худо. После этого они почитали пилота как бы за святого, совершая возле места его гибели нехитрые ритуалы - выпивали, плясали, пели частушки, иногда дрались.

- Понимаешь, Скрипач,- рассказывал Самсон, прилично захорошев после второго стакана самогона, не повеселев, впрочем, ни грамма, - у нее, Любочки, в Ерошах этих хахаль есть, я знаю прекрасно--такой противный старый чёрт без верхней губы и части черепа. Стоит нажать только слегка в этом месте на голову, где у него медная пластинка - конец ему без булды и блядства. Не соберусь вот никак туда съездить, но обязательно когда-нибудь выберусь, клянусь, давлену козлу на бошку, как следует,- божился по своему дежурный и от доброты душевной наливал пойла по новой себе и хорошему человеку, Скрипачу, тоже.
  - А она его любит, наверно. Дура! Любочка моя, имею в виду. Тот же, мудила страшный, хоть бы молчал, падла, а то как подопьёт, орёт, гад, на весь "окурок", как дерёт мою бабу в своих сраных Ерошах. Со всеми подробностями пересказывает.Аж перед людьми стыдно.

Скрипач, чтоб сменить мрачную тему, вынимал свою самодельную скрипку и играл вдохновенно что-то лирическое, возвышенное. Лунную сонату, по- видимому. Самсон совершенно не разбирался в музыке, однако забывался под эти звуки, откинувшись на спинку старинного, затёртого до блеска дивана, но вскоре просыпался и снова за своё - теребить раны.

- А возвращается от своего кобеля Любочка, сразу скидывает с себя всю одежду и ходит передо мной голая. Специально, Скрипач, пойми ты. И час, и другой так мимо меня шастает, тварь ебливая, пока у меня вся злость на неё не проходит. вынимаю бутылку из заначки, распиваю с ней, чтоб не поминать лихом прошлое, и Любочка тащит меня в койку.

После четвёртого стакана самогона, настоянного для крепости на навозе, Самсон вообще опрощается: начинает харкать в разные стороны- на и так уже порядком загаженный стол, на стенку расписанную всю матерными словами и выражениями, в чайник с остывшем чаем и даже на скрипачёву скрипку.

- Ты моё безвыходное положение, слухай, понять должен, - продолжает дежурный, - ты человек учёный. Здесь баб, пойми, больше нет, в Бухалове, то есть- одни старухи, а их драть не будешь , без того мрут одна за одной, как мухи, блядь. За последний только месяц три штуки загнулись. А Гаше, может слыхал ты, внук Костя помог. Придушил ночью, положил в сундук и кинул в речку, чтоб завладеть поскорей домом. И то правда, зажилась Гашка на этом свете, лет ей считай, под девяносто. А Любочка, тварь, всем даёт без исключения. Стыдно даже рассказывать, но тебе, Скрипач, можно. Слухай. Однажды прихожу домой с дежурства, смотрю - на матрасе большая лужа, и , что характерно, в виде сердца. Это она, Любочка моя, с кем-то еблась и из неё натекло так. Прямо настоящее сердце, веришь-нет, как нарисованное. Любит это дело страшно, поебаться, то есть, аж зубами скрипит. А грязная баба, скажу я тебе...но это не в передачу, Скрипач, ладно? Строго между нами..

Скрипач согласно кивает головой, подмигивает - мол, глухо как в могиле, умрёт с ним эта страшная тайна - сам капитально балдея от настоянного на навозе самогона, купленного у местного учителя, Ивана Васильевича, у которого, кстати, своё горе - пятнадцать кроликов загрызла у него самсонова собака. Он даже в суд подал на неё, но там случилась большая задержка из-за процесса над хладнокровным убийцей, который замочил из автомата, купленного по случаю на базаре, инспектора ГАИ, молодого старлея, лишившего этого шоферюгу прав вождения на год , резко понизив тем самым уровень жизни человека. И это в такое трудное время!

"Козлу козлячья смерть",- комментировал этот прискорбный случай Самсон, радуясь в душе, что суд над его псом отложен, а, может, и вообще не состоится. Шофёр- убивец, всадив в мента девять пуль, сразу позвонил в милицию - мол, пришил тут одного вашего, мне самому приехать или вы за мной приедете.
Вот из-за такого серьёзного дела и не стали в суде заниматься животиной, а она просто не могла уже без кроличьего мяса, однажды попробовав. Вскрывала ночью клети очень умно и жрала кролей прямо в наглую. Иван Васильевич очень опасался за остатки крольчатника. Пришлось разбираться полюбовно, по-человечьи. Предложил учитель владельцам собаки бутылку своего знаменитого самогона. Самсон ещё колебался несколько, так как любил своего пса по своему, но Любочка, та в миг, только увидела пойло, заставила мужика взять ружьё и застрелить собаку.
"Да она за бутылку сама своего Самсона застрелит",- шутил потом по этому поводу потерпевший пенсионер.
Самсон же, на память о любимом друге, содрал с него шкуру и повесил в своей дежурке над рабочим местом. Красиво смотрелось.

" Сыграть бы им всем болезным на скрипочке для смягчения ожесточившихся сердец ,- думал Скрипач, слушая подобные истории, Однажды, когда дежурный отрубился намертво, музыкант доморощенный и прошёлся по всему Бухалову голый, играя свою Лунную Деревня была . абсолютно безлюдной, как вымерла вся. Никто даже в окно не выглянул. Но Скрипач почему-то был уверен в пользе своего мероприятия.
  
Дома у себя, в городе, на улице Степана Разина, он частенько проделывал нечто подобное. Снимал с себя всю одежду и переодевался во всё женское. " Это для смягчения души," -шептал он, чувствуя сладкое возбуждение, Трусики, лифчик, чёрные чулочки...Читал сперва долго на память стихи Есенина, свои любимые, потом хватал резко скрипку и пилил-пилил до экстаза , до слёз и смеха, конвульсий, семяизвержения - мыслей вслух: не уж то и впрямь скоро конец света? Всё рушится, распадается, не за что даже зацепиться, кругом безысходность, бездуховность, аморальность. Спекулянты наглеют, американцы издеваются, даже китайцы показывают нам жопу... Рыдая, отбрасывал свою самодельную в угол, падал ничком на кровать. Весь в женском, с накрашенными губами, нарумяненными щеками...
   .
- Хороший ты, Скрипач, мужик, добрый, но пропадёшь ведь в такое мутное время, - повторял Самсон, едва очухавшийся, грязный. Опустившийся, сопливый и облёванный, в отсутствии Любочки непригляденный. - Вот, гляди, она точно прибудет под мою получку, Обязательно. Как штык. К бабке не ходи. Прямо день в день, веришь-нет ? Могу спорить. Разденется наголо, я дам ей выпить, ляжем в койку. Потом она обоссыться, обосрётся...короче, -и Самсон бился небритой почерневшей рожей о плохоструганный столик, давая тем самым понять, что разговор окончен, и ""окурок" уже на подходе. Пора Скрипачу сваливать.

В тёплом вонючем вагоне, среди таких рож, что непривычный человек испугаться может, Скрипач плакал душой и мечтал о том, как обновит поздно вечером свой женский гардероб, который у него несколько обносился. Он любил, между прочим, менять его регулярно.

Где-то часов в одиннадцать, осторожно как кошка, поднялся на чердак, где висят мокрые простыни и прочие тряпки. Приятно пахнет сырым, влажным, женским. Немного пылью и кошачьей мочей. В полукруглое окошко видна старая пихта, к стволу которой прибита каким-то извергом большая птица. Ещё живая, она трепыхается, а Скрипач торопливо подбирает себе гарнитур поприличней.

Он уже собрал вроде всё необходимое и хотел уходить, насвистывая про себя нечто мажорное, марш победы как бы, когда из-за балки вдруг выскочил кругленький как мячик участковый Дворников с фонариком и пистолетом. Он давно уже караулил здесь вора, так как из дома номер тринадцать по улице Степана Разина неоднократно поступали жалобы жильцов женского пола насчёт пропажи нижнего белья.
  
- Стой, ворюга застрелю сразу! - крикнул ментяра, но Скрипач так и рванул с испугу, Разбил полукруглое окно, выскочил на крышу. Выхватил скрипку, заиграл любимую Лунную. Да так жалобно, просто сил нет. Даже Луна не выдержала, показалась на небе. Осветила всё это безобразие. Скрипач удирал при этом, словно ошалевший. Участковый преследовал вора, и когда тот, как ему показалось, стал уходить, исчезая за трубой, несколько раз выстрелил из пистолета…

Мёртвый Скрипач некоторое время, пока не притехала "скорая", лежал под пихтой, к которой была прибита живая птица. Она хлопала крыльями, агонизируя, а в воздухе почти до самого утра звучала самодельная скрипка, по возможности смягчая жестокие нравы ул. Разина.

  КОНЕЦ

Tweet