В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои материнские инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами.  Была, правда, у меня знакомая, Светочка, она мечтала стать крановщицей. Но это исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.  

Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, моряками. Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиздецы. А начиналось все с неба.
  Посмотрел я в глубоком энурезно-минингитном детстве кинофильм «В бой идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым шустрым и бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья. Подзаебал все свое многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился совершать тараны, как героический летчик Талалихин. В результате чего, на моем лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он очень распереживался, когда я  протаранил шкаф с хрустальными реликвиями. Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полеты продолжались. За неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталем, телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними растениями. Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался во все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу ремнем не перешибешь.

Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им не удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом. Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, есть ли сейчас такие заведения. В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных летчиков, и потому вскоре начался охуенный патриотический пиздец. Мы все объединились в эскадрилью Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который вообще то обычно играл больного ребенка при игре в дочки матери, неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во все встречное, включая окна и воспитателей.  
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным группам. Не раскидали, потому как запретить, вот так вот запросто, сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не сказать опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у воспитателей строго, какого хуя они препятствуют патриотическому воспитанию у  детишек. Поэтому полеты не отменили, но запретили совершать тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.    

Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде даже, как крутился. Только это конечно, пиздеж – не мог он крутиться, это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ебнулся на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому как башня эта была самой высокой и пиздатой башней на свете. Гораздо пиздатей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их друг на друга поставить. Эта башня – символ могущества советского народа. И не хуй ей было крутиться, как шлюхе помоечной.  

    Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой, откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой, военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.

    Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз. Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были домашние макароны с мясом, то хуй бы они куда убежали), сам же я растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь высоты. Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя. Для меня же все кончилось. Отлетался, блять, сокол.

Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? – спросила она меня, думая, что я опять протаранил что-нибудь ценное.
- Мама, я никогда не смогу летать! – с трудом сдерживая слезы, прошептал я.
- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.
- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от проклятых фашистов! – тут уж слезы прямо таки хлынули мощным потоком из моих глаз, перемешиваясь в районе носа с соплями. Мама моя, натура очень тонкая и сильно переживающая неудачи ее детей, тоже заплакала. При виде плачущей мамы, не разбираясь в чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо, захныкала и сестра, которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной несознанке, зато громче всех. Если мои слезы – это были слезы отчаяния, мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат, мелкий гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем требовательно так. Вызывающе. В общем, пришел папа. Который реветь не стал, а поинтересовался, что это за херня в доме творится, которая мешает ему сосредоточиться в написании научного труда. Мама объяснила, что это не херня, а ребенок, то есть я, остро чувствует и переживает свою неполноценность. Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же он не любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже говорил.
- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так почетно, - успокоил меня папа. – Подумаешь, сбрасывать с верху бомбочки! Да это как на муравьев срать – легче легкого!
- Но папа, они герои! – утирая слезы, прокричал я, от волнения картавя букву «р».
- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот моряки – это герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. Хочешь, мама тебе почитает перед сном книжку про моряков?
- Хочу! – я даже плакать перестал от такого резвого оборота событий. По цепной реакции перестала плакать и сестра, а за  ней и брат. Успокоилась и мама.
    Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по волнам», ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из шкафа книжку «морская азбука» и стала нам читать про корабли, про море, про бесстрашных моряков.

    На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула, а пятый поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся верхом на конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов в спущенных колготках  носится по игровой комнате, изображая из себя эскадрильи истребителей. Как только один из таких козявочных истребителей приблизился ко мне, я ловко уебал ему шваброй по сопатке с воплем:
- Ты убит! Я тебя подстрелил!
- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. Остальные тоже подлетели, уставившись потными хряками в мою сторону.
- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную физиономию, которая должна была обозначать мое тотальное превосходство и полное бесстрашие, - я теперь линейный корабль «Севастополь»! И у меня очень мощные пушки и много зениток! Пиздец вам всем, короче.

    Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось пересказать содержание вчерашней книги. Естественно я припиздил в три короба, для более красочной картины. Стоит ли говорить, что уже через полчаса, вся игровая комната превратилась в море, с кораблями-стульями посредине. Причем все они были линкорами. Пять носили гордое название «Севастополь», еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же войсках остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит доблестным линкором, а потом и отпизжен морским десантом.
    
Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо заметить, что закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до этого трагического финала, мы успели потопить немало вражеских судов. Самая успешная операция – это была ночная атака на фашистскую базу и подрыв военного склада. В общем, мы опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас всех злостно отпиздили родители поставили в сухие доки. А потом наступило лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла очередная злостная неудача – я с удивлением обнаружил, что не умею плавать. Мало того – я и в воду то не особенно хочу залезать, боязно мне туда заходить стало. Вдобавок к боязни высоты, у меня выявилась злостная водобоязнь.

Тут уж я совсем раскис. Хуя себе – летать не могу, по морям ходить, тоже не могу!
С отчаяния, я даже подумал, что никогда не вырасту. И что так и останусь сопливым задротом. Так и проходил целую неделю. И только вернувшись домой, меня снова осенила новая идея.
Я решил, что  когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! А что? Вполне героическая профессия. Буду гнаться за преступниками, и спасать всяких мудаков, типа  раненых оленей или крестьян заблудившихся в лесу. Чем дольше я думал об этой идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы – собака, это вам не летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и кусаться. Ну, бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал поделиться своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому моему сожалению, восприняли это совершенно неадекватно. Папа даже рассердился на маму. Они долго шипели друг на друга.
- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на море! Ты посмотри на него – кретин, бля! Уже собакой стать захотел. А завтра кем он захочет стать? Почтовым голубем?!
- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться за меня мама, -  у мальчика очень развитое воображение. Нельзя с ним так строго.
- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать надо? Ох, ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек захотел стать, как и его отец, географом, ученым. А он собакой хочет быть! – папа сокрушенно вздыхал, глядя на меня. Я же, как ни в чем не бывало, сидел рядом, пытаясь понять, о чем они разговаривают.
Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно ласковей:
- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?
- Танкистом?? – я не знал еще, что такое танки и танкисты, поэтому слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое «танкистом»?  
- Танкисты – это самые отважные люди в мире. Они ездят на больших очень мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.
- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - спросил я на всякий случай.
- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. Едешь себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем в музей, покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!
На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных сил, и я вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился проебать сандалик внутри КВ.
Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло меня остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая молодую жизнь, хуйня. Теперь я твердо знал, что стану танкистом!  

Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская битва, которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и моим отчислением. Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но похвалили за настойчивость.

А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер, выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических масштабов. Я даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим профессиям я начал резко остывать. Еще какое то время мечтал стать бородатым геологом, потом суровым лесничим. Был период, когда я собирался стать инспектором милиции, и даже ходил общаться со старым генералом, знакомым бабушки, который мне рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось несколько раз ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный рассказ.

    Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои мечты. Скоро я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и ни хуя потом не делать всю жизнь. Кстати, это желание оказалось самым живучим, я до сих пор мечтаю об этом.  
В результате, как и многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки люблю до сих пор. Чего и вам желаю.

Tweet