Той единственной, полюбившей такое мнительное ничтожество, как я.

Мы с Настенькой курили марокканский гашиш. Как эстеты с фольги через стеклянную трубочку. Накурились сильно, включили музыку и телевизор, притушили свет, обнялись и, чувствуя любовь друг друга, замерли в положение отрешенности, отдыхая от мира, от злости людей и от всего негативного расплодившегося по городу за последнюю неделю точно саранча на дородных полях. И все в тот момент у нас было хорошо, все замечательно, пока в дверь не постучали. Настенька побежала открывать, и я услышал звон ключей и шум открывающейся двери. Ничего во мне тогда не предсказывало опасности, хотя она была совсем близко и подкрадывалась.

Через несколько минут в комнату зашли три старухи, одинаковые лицами, будто близнецы и только по цветам повязанных на их головах платков можно было их как-то различать. Одна из старух держала в руке ружье, другая непонятный прибор, издали напоминающий стрелочный амперметр, и еще одна держала в руках деревянный крест с распятым на нем деревянным Иисусом.

-Здравствуйте, - удивленный и перестремавшийся произнес я.

-Здравствуй, сучонок. У нас есть информация, что в тебе живет дьявол, хоть ты и куришь марихуану, - гневно сказала одна из них, та, что держала крест, в зеленом платке.

- Т.е? – ничего не понявший, переспросил я.

- Вот посмотри это донос, что ты такого то числа сего месяца неоднократно проявлял жестокость вот к этим людям, - она кинула листок бумаги мне, и я увидел написанный  на нем донос, причем подчерк был мой собственный, некоторые буквы расплылись, по всей видимости, когда я это писал, я плакал. Ничего подобного я не помнил, хотя недавно была одна очень странная ночь, когда я уснул рано, а проснулся разбитым и уставшим. В тот день я не пошел даже на работу. Возможно, что именно тогда я это написал, а потом, уснув, все позабыл. Но кому я его отправил?

- Вы кто такие? – спросил я старух.

- Мы Уничтожающие Дьявола, спецназ Бога.

- И вы пришли меня убить?

- Да, но сначала удостоверимся, что он в тебе существует.  

- Но он существует в каждом, кто много курит, просто все могут держать себя в руках, пряча свои личности за добротой, насаждая ее даже самим себе, а я нет, потому как онанировал до 22 лет и психику себе всю испортил еще в молодости, - закричал я в возмущении и старухи, будто хищные птицы, увидев добычу, резко обратили взгляды на меня. Несколько минут прошли в тишине и в напряженных взглядах. Внутри меня все кипело и что-то хотело вырваться наружу. Мысленно я представлял себе, как отомщу им, когда они будут беззащитны. Но одновременно с этим внутри меня было что-то еще, совсем незаметное и это что-то говорило мне – Ты только и можешь нападать только что на беззащитных, потому как сам слаб и ничтожен. Возможно, это была давно потерянная гордость.

- Мы тебя проверим, у нас прибор специально для этого есть, - медленно, смотря мне прямо в глаза, сказала старуха с крестом.

- Но…, - я двинулся к ним навстречу, и на меня направили дуло ружья.

- Еще один шаг и мы убьем тебя без проверки.

Старуха с прибором подошла ко мне чуть ближе, но все-таки остановилась на достаточном расстоянии, чтобы я не смог достать ее рукой. Вытянув антенну, она стала крутить на приборе ручки, он мерно запищал, заморгала красная лампочка.

- А где моя Настенька? - спросил я испугавшись. Старуха с крестом улыбнулась и, кинув на меня презрительный взгляд, сказала.

- Она ушла, как только мы показали ей эту бумагу, - она указала пальцем на лист с доносом, находившийся в моих руках. И именно в этот момент мне стало по настоящему страшно. До этого я считал все происходящие неким фарсом, даже если бы во мне оказалась дьявольская сущность и меня убили бы, Настенька, смогла бы меня оживить. Поскольку у нее божественная природа, она настоящая фея. А сейчас она ушла и  то, что ждало меня впереди, было ужасным. Три старухи, жаждущие меня расстрелять и на моем трупе сплясать Ламбаду. У меня нет даже времени, чтобы попросить у нее прощения. Я почувствовал себя беспомощным, словно только что родившийся птенец, выпавший из гнезда и находящийся сейчас в полете. Впереди, безусловно, меня ждал асфальт и как бы я не мотал своими неразвитыми крыльями ничего сделать бы не смог, а времени оставалось все меньше и меньше.

– Почему? – спросил я сам себя, - почему она оставила меня? И как только я задал себе этот вопрос, то, что сидело в моей памяти исказилось. Оказалось, что весь сегодняшний день я помнил сон, а вчерашнюю реальность считал сном. Все поменялось местами. Я вспомнил ту боль тяжелую невыносимую, которую я причинял своей любимой, я вспомнил ее слезы, которые никогда не видел, но всегда чувствовал. Они не были приятны мне, они были приятны сидящему во мне дьяволу. Безусловно, он сидел во мне, он жил во мне и управлял мною. Но дьявол этот был не канабиольно-депрессивной природы, а совершенно другой и я даже вспомнил, кто посадил его во мне.

Человек с красными глазами, напоминающий облезлого ворона, стоящий пьяный по середине проезжий части. Его друг лежал со сломанной ногой, стонал. Была поздняя ночь, ни машин, ни людей на улице не было, и человек с красными глазами попросил меня помочь ему отнести поранившегося в больницу. И я, посмотрев на них, отказал, но не потому, что я жестокий, непонимающий чужого горя человек, нет, просто в моих карманах был стакан марихуаны, и я боялся попасться в руки ментов, передвигаясь с этими пьяными бродяжного вида мужчинами. Когда я уходил от них, и когда они кричали мне в след, сердце мое щемило, мне было больно и стыдно за свой страх, за свое ничтожество. На следующее утро после случившегося я проснулся уже жестоким, внутри чувствовалось что-то инородное бередившее душу. Первым моим желанием было задушить попугайчика, который разбудил меня своим утренним чириканьем. В тот момент я сдержался, но чувство… Я прислушался к своему внутреннему, убрал канабиольный фон и понял что, родившееся тогда во мне чувство, присутствует до сих пор и именно оно является тем дьяволом, за которого меня убьют старухи, спецназ Бога.

От понимания этого мне стало жалко себя, что так же было проявлением той болезни поселившейся во мне. Она делала из меня ничтожество, человека без принципов и морали, затравленного зверя, который мог напасть на беззащитное животное и уничтожить его. Со спины, когда жертва ничего не подозревает. Болезнь сделала из меня шакала, мнящего себя настоящим волком. Страх дьявола перед смертью захватил всю мою душу, я уже не думал о Настеньке, о нашей любви, я думал только о себе.

В этот момент запищал прибор, находившийся в руках старухи. Я упал на колени и со слезами на глазах стал просить у них прощения, стал просить милости… хотя думал о мести, страшной испепеляющей и жестокой.

-Стреляй, Зин, - крикнула своей подчиненной старуха с крестом в руке и Зина выстрелила. Дробь осыпала мне лицо, пробив в некоторых местах кости. Я упал на пол и еще некоторое время оставался живым, пока подошедшая ко мне старуха не воткнула крест мне в сердце.

Я увидел туннель и все остальное присущее смерти. Сознание мое поднималось наверх за непонятным лучом. Кто-то предложил мне покурить, я сделал глубокую затяжку. Хотя ртом дыма не почувствовал, но все же меня прикрыло позитивом. Чувства мои были спокойными. Неожиданно я вспомнил указания из Тибетской книги мертвых как себя нужно вести и как на что реагировать. Я вспомнил, что лично знаю Бога, что однажды он ко мне приходил, и мы вмести глотали брутальный тарен. Но узнает ли он меня? После того, что я сделал? После того как мою душу изглодал дьявол? Это было вопросом-мученьем, я чувствовал, что лечу без суда прямо в ад, там мое место.

-Проснись, любимый, тебе не время умирать, - услышал я откуда-то снизу и, узнав голос, изо всех сил стал стараться полететь вниз, но луч тянул меня наверх. Голос все усиливался и усиливался, и тут я увидел что-то дно, из которого я взлетел, приближается ко мне. Еще пару секунд и….

Я открыл глаза, Настенька сидела рядом со мной и гладила мне голову своей мягкой ладошкой. Я лежал у нее на коленях и был живым. Щеки и губы мои горели от ее слез и поцелуев, ран на лице не было, они все чудесным образом заросли, не оставив даже шрамов.  Но главное, то, дьявольское чувство, которое сидело во мне до моего убийства во мне отсутствовало, вместо него была бесконечная любовь к Настеньке. Я любил ее как маленький ребенок любит свою мать, такой же безграничной способной на все любовью и от этой любви, пережив собственную смерть, я заплакал и стал просить у Настеньки прощения. Увидев мои слезы, она тоже заплакала и мы, чтобы как-то успокоиться, начали целоваться, нежно, но неистово. Пришли в себя только на следующее утро, когда за окном светило солнце и наступала весна. Еще только вчера был мороз, а уже сегодня летят скворцы.

2005г. Сергей Трехглазый.

Tweet