«Дорогой Ванечка!

Вот уж от кого не ожидал письма получить, так это от тебя. Порадовал старика, молодец. Видать, и у тебя, подлеца, совесть-то какая-то есть. Я, признаться, и не удивился бы, если б от такого паршивого выблядка и вовсе письма не получил никогда. А ты молодцом – порадовал. Вы ведь, молодежь-то нонешняя, все заторчать покрепче (или как там у вас это называется?), да не работать подольше норовите. И с чего бы это такая молодежь? Поубивал бы вас всех, право слово. Видно, за грехи наши Господь прогневался да и ниспослал кару такую позорную.

Ты, Вань не обижайся, ты послушай старика-то – я ж тебе, уроду дефективному, добра желаю. Вот взять хоть твою семью, родителей то бишь. Вот кто твой папка-то? Комбайнер? Да таких комбайнеров на перегной надо пускать – все больше сельскому хозяйству пользы будет. Пьянь, трус и рогоносец твой папка. Ты прозвище-то на селе слыхал его? Нет? А Говнюком его звали. А что? Говнюк и есть. Вечно клянчил у меня, старика, кровью добытые копейки, да в штаны накладывал от фантазий горячечных.

Ну, про мамку-то твою и вспомнить стыдно. Одним емким русским словом это чучело обозначить можно. Каким? Блядью, Вань, блядью. Блядь твоя мамка-то. Блядище! Легче, Вань, перечислить тех, кто ее на селе не драл, чем остальных. Так-то, Ванечка. Это тебе урок истории небольшой, чтоб ты с важным видом петухом-то не хаживал, когда в следующий раз на побывку приедешь. Да и чего важничаешь – непонятно. Хоть бы в армии тебя уважали. Ан нет, сам же пишешь, что бьют до сих пор, а ведь миновал годок-то службы. Весь в отца ты, Ваня, хотя, черт, наверное, только и знает, кто отец твой настоящий.

Еще вот про деньги ты тут наглость имел что-то спросить. Ну как уважающему себя человеку в морду тебе после этого не наплевать? Делаю я, Ванечка, сейчас большой такой кукиш и мысленно его в харю твою бесстыжую тыкаю. Так-то, внучек.

А красотища сейчас на селе, Вань, неописуемая! Цветет и благоухает все. Девки румяные, нарядные по селу ходят – загляденье. Кстати, о девках. Я вот не знал, и писать ли? А только блядует твоя Варька страшно. Мамке твоей фору с гаком в этом деле даст! Давеча вечером покурить-то вышел на завалинку, смотрю – пьянюшчая страсть! И три парня волокут ее, значит, куда-то и ржут довольно так, Вань. Антошка, значит, агронома сын. Ну, тот, с которым ты в школе дрался вечно. И братья Поливановы, атлеты наши сельские. Думаю, Вань, атлетику такую они ей устроили, что стены ходуном ходили. Ну да не мое это дело, а ваше – молодое. Хотя, мог бы я еще мно-о-ого чего о ней поведать, но расстраивать тебя не хочу, чтоб служилось тебе нормально.

Вот еще пишешь ты, что абхазцы в бане пристают. А что ж вы, сучье племя, не можете троих неверных-то к рукам прибрать? И поделом, Ваня, поделом вам, выблядкам! Вас только через задницу и учить-то надо».

Старик отложил карандаш и трясущейся рукой потянулся за кисетом. Ловко свернув самокрутку из куска Ваниного письма, он прикурил и, сильно затянувшись, пустил струю дыма в потолок. Молодая девка в ночной сорочке кошкой подкралась к нему сзади и выхватила недописанное письмо.

-    А ты горазд лаяться-то, - грудным голосом довольно заметила она, пробегая строки каллиграфически выведенных букв.
-    А то…
-    А чего это ты тут про меня накалякал, черт старый?! – гневно воскликнула Варвара.
-    Для дела надо, - поворачиваясь к ней, успокоил ее старик.

Внезапно он гадко ухмыльнулся и кинулся к ней. С треском порвав на ней сорочку, он повалил ее на медвежью шкуру на дощатом полу. Когда все подходило к завершению, он подхватил с пола свое письмо и щедро оросил его семенем.

«Вот ведь оказия какая, Вань. Даже и не знаю, поверишь ли? Ну да напишу, как было и бог мне судья. Прибежала твоя Варька сейчас пьяная, на пол меня повалила и совратила, окаянная. Вот и письмо испачкалось. Ну да отправлю, как есть – силы уж не те, чтоб заново переписывать…

Я-то, признаться, не сильно и удивился – мамка-то твоя еще и не такие номера откалывала…

В общем, Вань, хорошей тебе службы, ждем с Варюшей тебя и сильно скучаем. Ты прости старика, если чего лишнего отписал, доживи-ка до моих лет сначала, гаденыш.
Дед Анисим.»

-    Ну, как думаешь, теперь-то застрелится чурбан окаянный? – спросил старик у Варвары.
-    Теперь-то конечно… - зевая, ответила Варвара:
-    Пойду, самовар поставлю.
-    И то дело…

Giggs, 2004г.

Tweet