Глава 3 из 3, заключительная.

Тугая струя зловонной мочи била в лицо, смывая кровь и обжигая разбитое лицо. Захлебнувшись, Олег закашлялся и попытался перевернуться на бок. Раздался отвратительный смех Хутни, похожий на собачий лай. К первой струе присоединилась вторая, воняющая тухлой рыбой и дрянным спиртом.
- Слышь, хозяйка, это самое, заплатить бы надо… - начал было Косой, но Маша его не расслышала.

Олегу удалось, наконец, перевернуться на бок. Теперь он кашлял, чувствуя, как обломки ребер колют легкие, сокращающиеся от каждого укола. Его вырвало мочой, кровью и вечерней котлетой, что вызвало новый приступ смеха у окружавших его мучителей. Перед глазами плясали ряды разноцветных геометрических форм, один глаз полностью заплыл и  ничего не видел.

Рядом хрустальным колокольчиком звенел смех Маши. Жены. Бывшей жены. Или почти вдовы. Человека, ради которого он жил все последние годы.

Промелькнули яркие, почти физически ощутимые, совершенно неуместные, вроде бы, воспоминания – возвращение из командировки ранним зимним утром: голодный, грязный, небритый, после самолета, добравшись с тремя пересадками, он открывает дверь. Она спит, свернувшись калачиком, и прядь волос равномерно колышется в такт ее спокойному дыханию. Бросив сумку и разувшись, не раздеваясь, просто приспустил штаны с трусами и, откинув одеяло, прижался своей щетинистой физиономией к ее нежной, благоухающей, теплой и бархатистой коже. Хуй встал мгновенно. Господи, какое восхитительное ощущение испытал он, засунув свой изголодавшийся по бабе, страшно вставший, холодный хуй в это мягкое, влажное, розовое тепло, повернув ее на живот и раздвинув ей ноги! С каким исступлением он драл ее, крутя правой рукой ее грудь! Как она вдруг застонала, изогнулась назад, обхватив его хуй своей плотно сжавшейся пиздой, содрогающейся в неукротимых приступах оргазма, и как он кончил, взревев, как зверь, оторвав в приступе чувств боковину от кровати…

Олег с удивлением почувствовал, как к низу живота приливает кровь и хуй приподнимается. Да, велики возможности человеческого организма!
Олег смутно помнил, что при пограничных, или как их еще называют, терминальных состояниях вся кровь оттекает к жизненно важным органам, к коим хуй, с точки зрения матери-природы, не относится. «Ну, если хуй встает, значит, выживу, если не добьют!» - мелькнула дебильная мысль.

- Слышь, хозяйка, рассчитаться бы сперва, - вновь завел свою песню Косой. – А потом мы его того… Как, значит, захочешь, в любой форме…
Серебряный колокольчик замолк. Маша о чем-то задумалась, нахмурив лоб.
- В общем, так, - сказала, наконец, Маша. - Как и договаривались, по две сотни каждому. – Косой слушал, по-детски лыбясь и кивая головой. – Но сначала вы его трахнете в жопу. При мне. Я хочу видеть. За это я плачу еще по сотне каждому. Итого будет по триста на нос. А потом убьете его. Но сначала я хочу ему кое-что сказать.

- Слышишь меня, козел? – обратилась она к Олегу. Тот промолчал. Маша прицелилась было пнуть его в лицо, но чувство брезгливости пересилило в ней ненависть. – Ладно, можешь молчать. Будешь только слушать. – она присела на корточки в метре от него.

Эта тварь твоя, Ольга которая (Ольга! Вот оно, имя! – пронзило мозг)… Как же она меня заебала! Звонила пятьсот раз, плакала, просила отпустить тебя, кричала, что любит тебя, что жить без тебя не может, что умрет… Я у нее даже три раза в гостях была – просто интересно было посмотреть, где живет такая дура. Ничего так квартирка, кстати. Через три дома от нашего… моего, в смысле. Желтая «точка», четвертый этаж, квартира двадцать семь. Ну, что тут скажешь: дура и дура. Как драл ее на нашей кровати, помнишь? Я с дачи тогда приехала ночью – зуб заболел. Жениться обещал ей, козлик. А на утро – хоть бы хуй, будто не помнишь ничего.  А, ладно, мне теперь похую уже.

Олег молчал. Что-то колыхнулось в памяти, что-то вспоминалось… Нет, все ушло, как в песок… Врет? Или не врет? Как же так?

- Вот мы с Сергеем и сошлись на этой почве. Да не дергайся ты, развели мы тебя, как лоха. Сделали радиопостановку «Баран на веревочке думает, что он герой» - Маша засмеялась обидным смехом. – Я же тебя наизусть знаю. А Серега подыграл – договорился с приятелем насчет Васильковой этой (я, кстати, сама фамилию придумала – знала, что клюнешь), адрес тоже, как понимаешь, у него давно заготовлен был. Ты же лох, играющий в героя. Ты же из ложного стыда в ментуру хуй пойдешь когда – ах, вдруг будут смеяться? Так что схороним тебя – да свадьбу сыграем, как траур закончится. Я вот завтра с дачи вернусь – плакать буду. А что, думаешь, не буду? Мне, может, и вправду жаль тебя, дурака? – Маша нахмурилась и махнула рукой. – Эх, жалко – не жалко, а сдохнешь не как мужчина, а как пидор. Все, хватит пиздеть.

Маша встала и сказала уже обычным голосом:
- Эй, ухари! – на зов прискакали Хутня и Косой. - Хватит лясы точить! Давайте, исполняйте.
- А че, мы щас, – пыхтел Хутня, нагнувшись к Олегу.
Приспустив штаны с Олега, Хутня сказал громким шепотом:
- Слышь, Косой, не встает у меня на него.
- Бля, та же хуйня.
- Ну, чего еще? – нахмурилась Маша.
- Ну, это, ты хоть пизду покажи или сиську, а то не встает че-то…
- Что?!!! – взвилась Маша. - Пошли нахуй оба!
- Э, э, ты че, хозяйка! Ну, пошутил я, пошутил… Сами справимся…
- Слышь, давай хоть отвернемся от него да подрочим.
- Ну, давай.

Оба стояли на расстоянии вытянутой руки от лежащего Олега и, закатив глаза, дрочили. Маша с некоторым интересом взирала на их потуги, скрестив руки на груди. На Олега никто не обращал внимания. И он воспользовался своим единственным шансом, таким малым и эфемерным, что его просто не существовало. Медленно, чтобы не привлекать внимания, он достал из кармана охотничий нож, подаренный ему (теперь он вспомнил) отцом друга-однокурсника, Глеба Павловского, охотником с тридцатилетним стажем. Также медленно освободил лезвие от ножен, и, до крови закусив губу, чтобы пересилить боль, которая, он знал, возникнет при резком движении рукой, страшным и точным движением полоснул Косого и Хутню сзади по ногам.

Нож, отточенный до бритвенной остроты, безо всякого усилия перерезал вены, артерия и сухожилия всех четырех ног и развалил мясо до самых костей. На одно мгновенье края располосованной плоти остались бело-розовыми, и вдруг хлынула кровь. Страшно заорали Косой и Хутня. Ноги не удержали их, и они упали на землю одновременно. Кровь из перерезанных артерий вырывалась огромными порциями, собираясь в огромную черную лужу. Олегу некстати вспомнились строки: «Эти реки текут в никуда, текут, никуда не впадая».  Маша стояла молча, забрызганная кровью с ног до головы. От ее щек отхлынула краска, страх парализовал конечности. Конечно, ей хотелось убежать, но она стояла, будто загипнотизированная, глядя на то, как умирают нанятые ей убийцы, и с ужасом в глазах смотрела, как Олег подбирается к ней.

Олег подполз почти вплотную и замер: он не мог решить, что делать теперь, но вскоре справился с собой. Его рука совершила быстрое движение. Вжик! – недоумение появилось в глазах Маши, но ноги уже предательски подогнулись. Она села на землю, с недоверием глядя на расползающуюся вокруг блестящую лужу. Олег хотел что-то сказать, но вместо этого молча полоснул Машу ножом по шее. Он не хотел, чтобы она мучалась долго. Этим движением он разрезал шнурок сотового телефона. Телефон упал в лужу крови. Олег спокойно вытащил его и вытер об относительно чистые части одежды. Телефон ему был нужен.

Через несколько минут судороги умирающих прекратились. Сделав контрольные удары в сердце, Олег решил осмотреть свои побои. Раны кровоточили. Тогда он разрезал одежду убитых на длинные ленты и, насколько хватило сил, туго перетянул раны.

До машины он полз полчаса. Забравшись внутрь, он потерял сознание.

Путь до дома Сергея он не помнил вообще. Осознал себя Олег лишь у дверей человека, который предал его. Предал подло и безжалостно. И за это он должен ответить. Олег вытащил телефон Маши и набрал на автоповторе сотовый телефон Сергея. Ответили почти мгновенно.

- Да, дорогая! Ты уже на даче?
- Тихо! – шепотом произнес Олег, стараясь копировать женские интонации. – Открой дверь, я в подъезде.
- Ты что, с ума сошла? – возмутился Сергей. – Засветимся ведь, дура!
- Не бойся, я на минутку.
- Ладно.

Олег приготовился. Раздались шаги, тихо щелкнул замок и дверь отворилась. Сергей высунул голову и тут же пожалел об этом: нож Олега вошел глубоко в живот и пропорол внутренности наискось. Для верности повернув нож два раза, Олег толкнул предателя в грудь. Сергей, осев на пол, переводил полные ужаса глаза то на Олега, то на свои пузырящиеся сизые внутренности. Сильно пахло говном. Олег надрезал бывшему другу сухожилия на руках и на ногах, чтобы тот не уполз или не вызвал «скорую» или еще чего похуже, прошел на кухню, выпил из бара Сергея стакан водки и вернулся в коридор. Сергей лежал и молчал.
- Умрешь часа через четыре. Молись, если умеешь, – после чего плюнул ему в лицо, захлопнул дверь и ушел, нимало не заботясь о кровавых следах в коридоре. Он был уверен, что сделал все правильно.

Добравшись до желтой «точки», Олег практически выпал из машины. От потери крови мутилось в голове. Ночь отступала, подбирался рассвет, уже серебрились верхушки крыш и деревьев. Еще немного – и на улицах появятся дворники, очищающие город от всякой ночной скверны.

На четвертый этаж он поднялся, подгоняемый надеждой и верой в справедливость судьбы. Квартира номер двадцать семь не спала. Дверь была приоткрыта, пахло чем-то странно знакомым и давно забытым. И лишь войдя в квартиру, Олег вспомнил этот запах: запах церковных свечей.

Свечи горели у изголовья гроба. Сидящая у гроба женщина, вздрогнув, подняла голову и внимательно оглядела Олега.
- Вы знали ее?
- Да. Меня зовут Олег.
Ее губы дрогнули.
- Молодой человек, вы убийца. Не только потому, что вы весь в крови. Уйдите, прошу вас.
- Простите… Я уйду… Я хотел спросить только, как это произошло?
- Вам это ни к чему, а ей не поможет. Уходите.

Идти вниз было труднее, чем вверх, и Олег с трудом миновал последние ступени, ведущие прочь от дома. Потому, что действие алкоголя заканчивалось. Потому, что кровопотери были близки к критическим. Потому, что больше терять было больше нечего. Потому, что потеряно было все то главное, что позволяет человеку жить, что делает человека человеком. Любовь. К женщине. К другу. К себе. Хоть к чему-то. Ему показалось, что раздался тонкий хлесткий звук. Он почти не ошибся, хотя услышал этот звук уже другим, внутренним, слухом. Это лопнули струны, связывающие воедино плоть и дух.

И тогда он обратил свое лицо к щербатой утренней луне и жутко завыл, и единственный зрячий глаз его сверкнул, подобно звезде. Вселенная вдруг сделала обратное сальто, в последний миг показалось, что в лицо плеснули чем-то красным и горячим. Мозг уже практически отключился, и лишь в самом уголке разума, подобно начертаниям на молитвенной мельнице, бесконечно повторялись бесконечно красивые слова бесконечно мудрого индуса: «Смерть побеждающий вечный закон – это любовь моя…»

КОНЕЦ

01 декабря 2004 года от Р.Х.

Tweet