I

Два года назад, после того, как меня в очередной раз на дискотеке исслюнявила одна особа, мимоходом пытаясь завязать мои гениталии в тугой узёл, я, выйдя на улицу и распутывая деликатнейшие части тела, без которых ангелы не пускают в рай души умерших (чем они там занимаются в раю?), ощутил пустоту.

Она была и раньше - с тех пор, как я вообразил, что подлость может быть неосознанной и что предательство может совершить любой. И что я - в числе этих других. И что человек - подлейшая тварь на земле, именно потому, что он - разумен. Почему в мифах так часто боги жалеют о сотворении человека и организуют потоп, страшный суд, мор, геену и не знаю, что там ещё?

Какая глупость!

Пустота - это бездна, в которую заглядываешь в бреду. Или при смерти. А может, это только мне мерещится чёрное небытие? Может, его видят только нечистые? Козлища? Неважно. Мне всё равно. Это бездна, без дна, без дна. Мрак, где, словно экипаж расстрелянного крейсера, тонут воля, радость и спокойствие. И лишь надежда не даёт упасть, заставляет хвататься культяпками пальцев за острые камни. А счастье - вдруг оно по другую сторону пропасти? Но не перепрыгнуть. И даже глупо пытаться. Только когда над мраком протянется мост, я войду в солнечный свет - в голубое небо, зелёное море и ласковый ветер.

Мостом должен стать другой человек. Удравший андрогин. Я обладаю силой крови, которую мне дают родственники, я знаю, что такое радость, потому что у меня есть друзья, но я не обладаю волей, которую мне даст только женщина. А значит, я буду искать её, несмотря на…

II

Два года назад, когда меня в очередной раз на дискотеке слюнявила одна особа, мимоходом пытаясь завязать мои гениталии в тугой узёл… Что я делал? Да примерно то же самое! Мы то целовались, прислоняясь к стене, то сидели за столиком и целовались, целовались, переливая изо рта в рот шампанское. Я был вполне доволен, будущего нет, она - здесь, хочу…Единственное - схватив её за подбородок, я повернул её лицо к себе и уставился ей в глаза. Она замотала головой.
- Почему ты отворачиваешься?! - спросил я недовольно.
- Не знаю. - прошептала она.
Не было магии в этих отношениях. Она не была ведьмой, она не околдовала меня, её взгляд был слишком слаб, чтобы выдержать мой.

И после нескольких встреч, пролетевших в пламени и угаре, я очутился на краю пропасти. Моста не было. И единственным моим спасением казалось одиночество. Которое я по-мазохистски полюбил. Я избавился от неё.

С тех пор я искал только тех, кто мог бы стать и моей духовной половиной - как мои родственники и друзья. Но… Они называли меня Солнышком, потому что я казался светлым и чем-то озарённым, Ангелом, потому что хотели видеть меня целомудренным… С завидным постоянством. Солнце. Ангел. Солнце. Ангел. Но солнце уходило в тучи, а затем наступала безлунная ночь, где нет места пикникам с пирожными, поездками на солнечные курорты, ласковому сюсюканью и прочей ерунде. Безлунная ночь, когда надо быть сильной, когда надо заклинать звёзды. И только тогда они медленно появятся на небосводе - яркие созвездия, туманности и квазары. Взойдёт луна, а ещё позже - порозовеет восток и встанет солнце. Когда встанет солнце, я пойму, что перешёл мост, что я люблю её и что я счастлив. И бес вернётся в парадиз.

III

Я искал колдунью. Не отводящую взгляд. Вызывающую звёзды. Валяясь без сна, я вдруг пожелал её так, что мне стало тесно. И холодно - потому что её не было.

А значит - впереди долгие, бессмысленные и глупые поиски. Глупые сомнения в правильности выбора, а затем полная уверенность в его неправильности. Но что меня не мучило - это перспектива неразделённой любви. Потому что когда… если! я её встречу - любовь будет взаимной. Но не сразу, не сразу, я не верю, чёрт возьми, в любовь с первого взгляда!

IV

Я уже предварительно подзаправился. Если она окажется мерзкой обезьяной, я без длительных трезвых церемоний и не теряя времени пошлю её подальше, подойду к другому эскалатору и поеду домой. Я обычно не хамлю, подозревая в людях возможную их пользу в непредсказуемом будущем, но тут… Я был слишком на взводе. Тем более, мне снилась встреча с ней. Не хотел разочаровываться всё больше и больше, обнаруживая, словно заводской контролёр, дефект за дефектом. Я почему-то пропустил её и заметил, когда она подошла почти вплотную. Хватило одного взгляда.

А когда мы уже сидели на диване и вяло выпивали… А она слушала всякую заумь, в которую меня понесло, как лошадь в прорубь, я понял, что она мне нравится. Это чувство было здорово и заурядно. Окосевший, на диване с красивой девушкой, с потаённой гимназической жаждой обрести недосягаемое.

Я сидел и благодушествовал, временами осматривая мутным взглядом пьяного младенца. Восточные глаза, зелёные как солнце в изумруде, маленькие пальчики, грудь и ноги, которые я не решился ощупать, не желая слышать сдержанные просьбы прекратить (ненавижу - лучше уж шлепок по физиономии или удар в бок). Пирсинг в животе. Я сидел и благодушествовал, умилялся.

Она казалась весёлой и уютной, чуть ли не плюшевой. Только казалась. В ней что-то было - помимо ума, юмора и застенчивого нахальства. Но у меня не было времени думать об этом.

И вечер пролетел, как ураган. Вечер сжался в пять минут, и я не хотел покидать её так скоро. Хотел, не хотел… Как ребёнок. Глупый ребёнок.

Прощаясь в метро, пытался ухватить губами краешек её губ, тёплых и влажных. Пухленьких. Не получилось. Спокойно поехал домой. Не даётся - ну и фиг с ней.
V

Сон. Он был беспокойным, мне многое снилось, будоражащее, странное и пугающее. Она появлялась во сне два раза. Первый - я перешёл через реку и пошёл к какому-то селению, деревне, а она осталась на том берегу. Потому что… Возле селения на ветках деревьев были повешены монахи. Они слегка покачивались, колыхались под ветерком их власяницы. Она закричала мне: "Вернись!". Но я не вернулся. Я только остановился и тупо смотрел то на неё, то на трупы монахов. Меня тянуло туда, там было интересно, опасно, волнующе… Я хотел вернуться к ней. Я разрывался. Сон сменился другим.

Второе её появление - мы прогуливались под ручку по серому Петербургу, мимо витрин, дверей и рекламных щитов. Хлюпала слякоть. К фонарю был прислонен закоченевший труп. Лет тридцати - тридцати пяти, хорошо одетый, в очках. Странно. Когда я проснулся, наконец, то решил, что всему виной смесь джин-тоника, глинтвейна и "Цинандали". Потом я вспомнил о ней. Глупые, дурацкие сны. Почти как жизнь.

VI

Кто она? Почему она так похожа на ребёнка - милого, непосредственного? Но если она ребёнок - откуда в ней некая жёсткость, которая, несомненно, в ней есть? Но это неважно. Главное - её зелёные глазки так же, как и других, зашорены. Я испугался, и оглядел себя. Вот один ярлычок, вот второй. Ей важно понять, что я за птица, ей нужен тот, кто нужен именно ей, и она будет верить ему, потому что поверит. Потому что зелёными глазками на мир взирает её желание верить, обретать и владеть. Он будет таким, каким она хочет его видеть, пока она вдруг с удивлением не обнаружит, что зрения и веры - мало, что нужно что-то ещё… Но неужели я влезу со своими холодными и подлыми увещеваниями, когда она будет плакать? Пожалуй, я просто обниму её. Хотя нужен ей будет другой.

Хотя нужен ей будет другой. Меня она будет оценивать какое-то время, и скоро мы расстанемся. Потому что она кого-то тоже будет искать, искать свой мост. Мне не будет больно - когда я пойму это. Потому что мне нужны те, кому нужен я. Не Солнышко, не Ангел, не бабник - я. Мне нужна душа, целое, неназванное, неизведанное и загадочное! Мне нужно целое! Я хочу - да, чёрт возьми, я хочу, хочу!!!

Истерика… Она всегда приходит после откровенности и бесстыжего заголения тёмных углов.

Может, я не прав. Да и скорее всего я не прав. Слишком уж я боюсь нацепить очки с цветными стёклами, сквозь которые не будет видна ночная дорога. Дорога под гаснущими звёздами.

VII

А если… Это всё правда, и мы будем вдвоём смотреть на ночное небо, встречать восходы и закаты, даже просто будем знать, что мы - связаны, потому что судьба распорядилась так? Она крикнет, а я вернусь к ней из-за реки от всех этих висельников? Если она - та, кому я поверю, которая станет необходима, как жизнь?

Когда же ты загнёшься, надежда? Моя глупая надежда…