— Вася, ещё раз услышу про какие-то отработки — и моя помощь закончится, не начавшись. Оттого, что ты будешь ныть у меня над ухом и смотреть глазами побитой собаки, будет только хуже, не зли меня. Усёк, Васёк? Тогда перезастегнись быстро и пошли.
— Куда?
— На кудыкины горы, шевелись давай, что у тебя руки, как грабли? А ну, стой ровно, горе луковое! — Гошка ловко расстегнула пальто племянника отца Николая под ехидные насмешки Касымова.
— Теперь она его раздевает, вы только гляньте! Вот она, нравственность адыгейской молодёжи, и мы вместе с ними должны строить светлое будущее!
— Уймись, а то я из твоей головы в настоящем времени скворечник построю. Похабство одно на уме, надо тебя в цыганский табор к моей однокласснице Бомбане отвести, а то ты приезда невесты своей не дождёшься.
— Она отшепчет?
— Вроде того, я тебе потом на ушко скажу, не при Ваське.
— К цыганам не хочу, они ежей едят. Как представлю, как после ежа целоваться с ней, тьфу.
— Ишь, разборчивый какой. А ведь всё равно придётся знакомиться, они табором двумя верстами ниже по Белой стоят, твоя земля. Только поторопись, она с подружками на побережье или в Крым скоро двинется, когда море ещё потеплеет и курортники повалят.
— Красивая хоть?
— О, взыграло ретивое! Конечно красивая, иначе троих детей не было бы.
— Так она ж твоя одноклассница, сколько ей лет получается?
— Где-то около двадцати, наверно. Она сама толком не знает. Баро сказал учиться, она и пошла учиться.
— Не-е, я уж лучше невесту дождусь.
— Хозяин-барин, была бы честь предложена. Ко мне только не приставай тоже, а то у меня ещё кандидатуры есть… Так, а ты чего уши развесил, привёл себя в порядок? Что ты в рукава засовываешь?
— Чуньки. Это чтоб дома ходить легко было, не в ботинках же по горнице топтать.
— Чуньки... Господи, ну почему всё это на мои плечи? Касымов, револьвер приготовь.
— Машинка всегда в порядке! Что, цапля рыжая, доигрался? Справит тебе товарищ Талько белые тапки, и чуньки не понадобятся.
— Шагай по следам, Касымов, только молча, у меня от вас голова раскалывается. Головой крути во все стороны. Скорее всего, они убрались уже куда подальше, но чем чёрт не шутит. Василий, идёшь в шаге за мной, смотришь по левую сторону, я — по правую.
— А чего высматривать-то надо?
— Всё, чего в лесу быть не должно. Предметы, зарубки, свежие ветки сломанные, гильзы, окурки, бумажки. Лошадь, собака, птица вспугнутая, тигр, слон, крокодил — за всем смотри. Чуть что — сразу падай, чтобы под огонь не попасть.
— А можно просто присесть или за дерево спрятаться? У меня пальто новое...
— Нельзя, иначе в нём и закопают, в дырявом уже. Двигай мослами и тихо мне — не лягушек ловить идём.
Отделение милиции располагалось в здании первой опытной станции ВИРа на месте, куда ткнул на карте Вавилов, мол, где-то здесь! Попытка оказалась неудачной. «Где-то здесь» оказалось на пологом спуске небольшого хребта, разделяющего реки Белую и Лаба. На бумаге всё выглядело прекрасно, но по факту намеченная территория постоянно и сильно затапливалась через многочисленные балки и ручьи.
Надо признать, что большевики, подстёгиваемые лозунгом Ивана Владимировича «Плодоводы будут правильно действовать в тех случаях, если они будут следовать моему постоянному правилу: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача», иногда давали маху, забегая вперед паровоза. Вот и в Тульском новострой под посёлком отошёл милиционерам с напутствием: «Будете расширяться, как райцентр, переберётесь куда-нибудь, там видно будет».
Так что ничего удивительного в расположении отделения на отшибе в лесу не было, и поисковая группа шла по следу, виляющему между вековыми дубами, соснами и одичавшими остатками древних яблоневых и грушевых садов. Предки без всяких академий и институтов знали, где и что выращивать.
Гошку со спутниками раздражало и утомляло только одно — пробитые недальновидными растениеводами пару лет назад тропинки и просеки к сегодняшнему времени густо заросли сорным кустарником и колючими лианами — авангардными частями стремительно залечивающей себя Природы. Идти приходилось медленно, за полчаса прошли от силы полкилометра, пригибаясь под ветвями и уворачиваясь от хищных лап кустарников. Радовало, что прошедшим впереди было ещё труднее с их грузом.
Наконец Равиль предупреждающе вскинул руку и остановился. Гошка протиснулась между двух высоких колючих кустов лоха и придержала за собой гибкие ветки, пропуская долговязого Корепанова-младшего. Компания оказалась на краю небольшой проплешины в лесу. Когда-то здесь возвышался десяток строевых елей, а теперь их стволы, очищенные от сучьев и коры, были в беспорядке разбросаны по полянке. Из расселины небольшого каменного взлобка на противоположной стороне бил чистый горный родник, убегая куда-то вправо и вниз, прячась в чащобе.
Молодые люди на какое-то время застыли недвижимо, осматривая открытое пространство и внимательно прислушиваясь, понимая, какой удобной мишенью они окажутся для засады. Выбора, однако, у них не было, следы приводили именно сюда, отчётливо выделяясь на мягкой от родниковой влаги почве. Внезапно Василий тронул Гошку за плечо и показал рукой влево, тут же прижав палец к губам.
Уж на что у Талько был острый как у кошки слух, но поначалу она ничего не услышала, кроме привычного негромкого щебетания зеленушек. В указанном направлении птички вдруг притихли и раздался треск сухой ветки, потом ещё, всё ближе и ближе.
Равиль и Гошнаг взяли пистолеты наизготовку, а Василий Константинович бесшумно растёкся по земле, позабыв про новое пальто. Звуки движения чего-то большого всё приближались, и наконец на полянке появилась крупная медведица с двумя медвежатами-сеголетками. Малыши, вырвавшись на открытое место, тут же начали неуклюжую драку, гоняясь друг за другом и потешно падая с заготовленных стволов елей, а их мамаша продолжала стоять на краю поляны и принюхиваться. Довольно резвый на вершине отрога ветерок дул от неё на людей и, судя по всему, опасений не вызывал.
Медведица порылась около дальних концов брёвен, громко фыркнула и поспешила к роднику, где её потомки с поистине с братской любовью пытались утопить друг друга в небольшом бочаге. Получив добрую материнскую трёпку, медвежата с ворчанием укатились вниз со склона, и мамаша, попив из расселины, последовала за ними.
— Кажись, пронесло, — Касымов отёр рукавом пот со лба, убрал наган в кобуру, достал пачку папирос и вопросительно взглянул на Талько.
— Да кури, нет никого поблизости. Поднимайся, Василий Константинович, не съест тебя уже никто.
— Это мы что, зазря сюда пёрлись через дебри, получается?
— Думаю, что не зря. Попейте водички пока, умойтесь и на бревнышко садитесь, не топчитесь здесь, а я полянку пока осмотрю.
Гошка быстро умыла лицо и руки, вытерлась изнанкой снятой куртки и стала нарезать концентрические круги, периодически вставая на колени и рассматривая что-то в траве и между брёвнами, используя штык, как инструмент археолога.
Не прошло и пяти минут, как девушка с чертыханием вернулась к мужчинам, с досадой воткнула штык в бревно, уселась рядом и вытянула уставшие ноги:
— Эта матрёшка кончится уже когда-нибудь, мать её вдоль и поперёк?
— Ты матрёшку нашла? Не выкидывай, я её Галинке отдам, у неё с игрушками совсем плохо. Была у неё кукла большая, прям натуральный ребёнок, батяня украл где-то в приличном доме, так и ту в Майкопе цыгане стащили около церкви, пока мы справки про дядю Серёжу наводили. С такой деньги клянчить очень сподручно, есть-пить не просит, не писият и не какает… А ведь последняя память о папке нашем непутёвом, царствия ему небесного.
— Найду я куклу. Бомбаню наизнанку выверну и найду, не сомневайся. Про матрёшку я иносказательно, такая матрёшка сестрёнке не понравится.
— В Адыгее матрёшки мужики что ли? — встрял любопытный лейтенант.
— Сам сходи посмотри. Там он лежит, где медведица поначалу порылась. Ваську с собой возьми и штык, волокушу сразу сделайте, нам его до кибитки переть теперь. Корепанов, снимай пальто драгоценное и все чуньки-херуньки выложи, а то взопреешь тащивши. Я лианой перевяжу и на плечах понесу. Купишь мне за это пива осетинского в буфете бутылку, деньги у тебя ещё есть, я их сама в конверт складывала. Рот закрой, одно слово — и будешь две бутылки должен, со мной даже цыгане торговаться боятся, не советую проверять. Живо снимай и за работу.
Тело удавленного участкового, наскоро забросанное еловым лапником, лежало между двух срубленных стволов.
— Вот и телефонный аппарат нашёлся, — Равиль откинул ветки и рассматривал труп капитана, лежащий лицом вниз, примеряясь, как бы сподручнее вытащить его из древесного укрытия. — Ты чего зажмурился, как гимназистка со стаканом водки, не тронет тебя мертвяк, живых бойся. Бери его за руку, я за ноги возьмусь. Переворачиваем набок и перетаскиваем через бревно спиной. На счёт «Три» — и раз, и два!
Труп как бы нехотя перевалился через еловый кругляк, и Василий оказался нос к носу с фиолетовым распухшим лицом с выпученными красными глазами и высунутым языком, на который тут же села большая зелёная муха и стала потирать лапки. Корепанов еле успел сделать пару шагов в сторону, сложился перочинным ножиком и распрощался с содержимым желудка.
— Талько, иди сюда, посмотри, какой узел интересный, — Равиль закурил и уселся на бревно, через которое только что перекатили покойника.
— Вася, иди к роднику, попей водички, помой там руки, — Гошнаг подошла и бросила на брёвна связку жёлто-зелёных лиан.
— И яички! — подхватил в рифму неунывающий башкир, втаптывая окурок в мягкую влажную землю.
— Иди Вася, иди, не слушай этого шута горохового.
— А медведи точно ушли?
— Нужен ты медведям. Середина июня, еды полно, они с места на место ходят, пасутся как овцы. Капитана есть же не стали.
— Это потому что свежий ещё. Вот подтухнет, сок даст, личинки с червями в нём заведутся, тогда могут и вернуться. Ну что ты опять, это природа так устроена, сегодня ты ешь, завтра — тебя. Пойду я лучше слеги на волокуши срублю.
Гошнаг сняла с трупа китель, обыскала его карманы, прошарила гимнастёрку и галифе, слазала за оба голенища сапог и за подкладку фуражки, после чего сложила всё немногое найденное на большой бязевый носовой платок. Почесала в затылке, ощупала голову трупа, не нашла ничего интересного и взялась за самое неприятное — изучать удавку из толстого двойного витого провода, соединяющего сам аппарат на груди покойного и телефонную трубку, использованную в качестве рычага завёртки шнура вокруг шеи капитана. Провод глубоко врезался в горло, был почти закрыт складками опухшей кожи, и её пришлось с усилием раздвигать пальцами. Несмотря на тщательность осмотра, нового девушка не извлекла. Зато сложный с виду узел на затылке, образованный трубкой, продетой несколько раз в петлю, был довольно хорошо знаком.
Завершая осмотр, Талько стянула с безымянного пальца покойника обручальное кольцо и тоже положила на платок.
— Касымов, у тебя такой же ключ? Ну-ка, сравни.
— Вроде он, только у меня на верёвочке, а у него ножик армейский маленький, с отвёрткой и на колечке, красиво...
— Ну так и забирай себе, капитану он уже без надобности, ему Кифа-ключник теперь ворота открывать будет.
Гошнаг внимательно посмотрела, как Равиль спрятал ключ с брелоком в карман своих синих милицейских галифе:
— Вы там скоро?
— Да уже вроде как. Васька-то не совсем потерянный для общества человек, если им правильно руководить. Всего один раз поцарапался, и то несильно. Можно пассажира паковать? Так прям с аппаратом и повезём?
— Китель на лицо накиньте и лианой прихватите к волокуше, чтобы по-людски как-то. Я пойду за родниковый камень посмотрю.
— Медведей?
— Дорогу другую, не хочется опять через чащу лезть. Геодезисты не стали бы по кустам одежду рвать.
— А мы вообще где сейчас? По солнцу я понял, что от отделения на северо-восток шли, километра полтора наверно.
— Точно так. Я сама здесь не была, но про место слышала. Мы на небольшом отроге хребта. С этой стороны балки к Белой идут, с той, куда медведи ушли, — к Лабе и к Кужоре. Свиная балка, Глубокая, Медвежья. Там бандиты свой отряд сегодня и собирали. Когда биостанцию закладывать начали, решили и лётное поле сделать, чтобы руководство задницы свои драгоценные из столиц прямо на кукурузные делянки доставляло. Для этого ориентир потребовался, вышка стри... стру... Тьфу ты! Триангуляционная. Потом все переругались и забросили это дело. Вроде я тропочку видела на том склоне из самолёта, но не поручусь. Свистну, если найду, не балуйтесь тут, я быстро.
Гошка накинула на плечи перевязанный лианой тючок с пальто, чуньками и прочим васькиным скарбом и побежала за каменный взлобок.
— Ногами бы вперёд надо, по-христиански, чтобы дорогу назад не нашёл, — Вотяк взвалил тело на жерди.
— Моя башкир, моя рюски не понимай. Головой вниз тащить собираешься? Пусть вообще радуется, что медведи не сожрали и в кусты им не сходили по-большому. Мы не похоронная команда, а гужевой транспорт.
— И то верно. Дядя Касымов, а Гошнаг Платоновна без нас не заблудится?
— За пальто всё переживаешь, куркуль?
— А хоть бы и куркуль. Мне пальто дорого досталось. Когда дом родительский в Сарапуле продали, приоделись с Галкой, чтобы к Сергею Яковлевичу босотой не приехать. Лучше бы я двадцать телогреек купил и не думал ни о чём. А так всё время думаю про пальто, денег-то и на телогрейку еле наскребу, поди... Гошнаг Платоновну тоже жалко, почти как пальто. Она маленькая такая, её и медвежонок задрать может.
— Не бздюхай, Вася. Гошку никакой медведь или даже крокодил не тронет — ядовитая она, как...

От внезапного выстрела подскочили оба. Обученный Корепанов плюхнулся наземь и спрятался за волокушей, а Касымов понёсся на звук выстрела, на ходу расстёгивая кобуру нагана.
Вернулся лейтенант очень быстро, улыбаясь и матерясь на чём свет стоит:
— Поднимайся давай, уклон вниз, ты на голову меня выше, первым пойдёшь. Берись за слеги.
— А чего стреляли? По медведям?
— Ты, кроме как о медведях и пальто, думать можешь? Дорогу она нашла, сигнал нам подавала.
— Она же свистнуть должна была, сама же сказала.
— Я тебе сейчас сам свистну. В ухо, если дотянусь. Спустимся, сам у неё спрашивай. Шевели копытами!
Талько сидела на свёртке, брошенном на большой плоский валун. Она успела снять ботинки с носками, закатать широкие рабочие штаны до коленок и теперь грела ноги на горячем от солнечных лучей камне.
— Нам туда, просвет видите? Два года назад просеку рубили, а здесь солнечный склон, кустарник не так прёт. За кронами с самолёта не видно, а я на Кужорку через Майкоп только ездила. Крюк невелик, зато скакать во весь опор можно. Бывшая просека посерёдке склона идёт и вместе с хребтом к Тульскому понижается. За полчаса до пустоши доберёмся, до отделения там рукой подать, а на бричке с такими кониками мигом до гостишки долетим. Вы присаживайтесь, отдохнём на солнышке немного, ветерок бздыков отгоняет. Жалко речка в другой стороне осталась, искупались бы. Касымов, ты плавать-то умеешь хоть?
— Даже очень хорошо умею, если ноги до дна достают.
— А я взаправду хорошо умею, я на Каме вырос. Искупаться можно было бы, упрел я в пальто. Тётя Гошнаг, а почему они удобной дорогой не пошли?
— Не местные они, вот почему. Им сказали в какую сторону идти, они и пошли. Скорее всего по карте, моряк по компасу должен уметь ходить.
— Какой ещё моряк? Ты его знаешь? — Равиль навострил уши.
— Нет конечно.
— Тогда как? Я в курсе, что у тебя голова варит и зрение хорошее, но мы с тобой почти всё время вместе были, и в гостинице, и в самолёте, по следу тоже вместе шли, и поляну я обошёл, но могу сказать только, что бандитов двое, один их них хромой, до родника добирались на лошадях, на них и уехали. Капитана они знали, раз он им открыл и близко подпустил. Всё, мне сказать больше нечего. Погоди, ты же местная, участкового знала, может и этих двоих с ним видела, а сейчас ворожею исполняешь.
— Начнём с того, что я не местная. В Тульском я только учусь или прогуливаю уроки. У меня свободный график, всё сдаю экстерном и на отлично. Этого участкового я всего пару раз видела издалека, и даже не знаю, как зовут. Прежнего, который на мотоцикле разбился осенью, тоже мало знала. На мой памяти он два раза в Шунтук приезжал. Первый раз себя показать, а второй — смерть старца запротоколировать, так что обремизился ты, лейтенант, в этом вопросе. Ты действительно видел всё тоже самое, что и я. Что бандитов двое, я тебя носом в землю ещё у отделения ткнула. Конские следы правильно прочитал, потому что сам конник, да и башкиры в этом с детства разбираются. Хромоту подметил на мягкой земле в лесу — ну только слепой не заметил. Про узел хитрый сам мне сказал. Сказал и забыл тут же. Не обижайся только, у тебя работа очень опасная, не хочу, чтобы с тобой беда по невнимательности стряслась.
— Да ладно, я не из обидчивых. Расскажи лучше, что сама разнюхала.
— Хорошо, слушайте тогда оба. Началось всё с мальчонки, который якобы за сигаретами убежал. Трактирщик со второго этажа прекрасно видел, как шпионов на задний двор выводили, по машинам сажали и увозили под конвоем. Ваши на директора, Тамару и пацана особого внимания не обращали — обслуживающий персонал выездного собрания. Я тоже сначала не подумала, на него в папке ничего не было. Потом мне листок с меню на глаза попался и всё стало нанизываться, как мясо на шампур. Малого он с запиской отправил, тот забыть что-то мог или перепутать. Если подумать, то у него или у них, другого выбора не было, кроме как попытаться отбить своих и постараться заодно убить Шахана Умаровича и верных ему большевиков. Или в заложники взять. Виктор самолёт на мосту посадил, о кавалеристах-телефонистах они не знали, как и о том, что ночью мы сотню бандитов упокоили. Когда, если не здесь и не сейчас? Помогло, что телефонных аппаратов в посёлке всего три: в гостинице, но мы его в номер забрали, у директора школы Амзета Пиютовича и в отделении. Амзет пропал, штурмовать забор с колючей проволокой и страшной большой собакой и взрослый мужик не рискнёт. Когда пацан прибежал в отделение с запиской, Василий сидел на чурбаке и охранял вход в гостиницу. Капитан позвонил кому-то, в Лабинск или в Кужорку, и оттуда гонцы поскакали собирать банду, а нашу парочку направили ликвидировать самого капитана, чтобы концы в воду. Тот, кто их послал, назовём его «мистер Х», сам здесь не был или был проездом, — найдите в Тульском отделение и участкового. Привезите его, и лучше живым. Хотел, видно выпытать, что именно в Тульском происходит. Наверняка парочке записку дал, или пароль у них какой был. Места чужие, незнакомые, чекисты в посёлке, парочка спешилась у родника и оружие даже с лошадьми оставила, чтобы при шмоне не нашли.
— Как ты определила, что они без оружия были?
— Сам прикинь. Пришли они в отделение, которое на отшибе, никого, кроме участкового нет, кругом лес. Капитан заартачился, не захотел ехать, значит надо его прижмурить. Удавить взрослого трезвого мужика толстым витым шнуром, на котором и аппарат и трубка болтаются, сродни близости с женщиной стоя в гамаке — можно, но сложно. Сунули бы нож в печёнку или бы вовсе застрелили, никто не услышал бы.
— Соглашусь, хлопотно. А аппарат с трубкой зачем на шее оставили?
— Жадность. Аппарат на рынке дороже пистолета стоит, его ещё просто так и не купить. Узел у капитана на шее морской, восьмёркой называется. У нас в Шунтуке среди углежогов двое флотских, показывали ребятне, как вязать, я тоже умею, причём не так, как ты плавать, враль башкирский. Вон, на свёрток посмотри, — Гошка поднялась, показывая аккуратно и плотно перетянутый куль. — Ты не на ноги мои пялься, а на узлы, и слюни подбери, я про дело толкую. — Талько раскатала штанины и стала обуваться.
— А дальше?
— А дальше помидоры не пускают. Будешь сопеть призывно, — ничего не скажу больше, запрягайтесь в волокушу, так и быть, по дороге рассказ закончу. Шагом марш, хороняки, пока усопший пованивать на солнышке не начал. Песню запевай!
— Народная подойдёт?
— С матюгами небось?
— Ты за кого меня принимаешь? Ни словечка нет.
— Тогда валяй!
Процессия тронулась в путь, и в несказанной красоте кавказских предгорий зазвучал приятный и чистый башкирский тенор:
На горе стоит сарай,
Это город Ишимбай
Из него течет говно,
Это жители его!

Ежу перерезать горло, опалить над огнем и вынуть внутренности, связать лапки подобно курице и досуха обтереть полотенцем. Затем поджарить и подавать с камелиновым соусом   или запечь в тесте с соу­сом из дикой утки. Если еж отказывается разворачиваться, помести его в горячую воду, и он развернется сам.


Чуньки


Триангуляционная вышка


Простите, перепутал

Tweet