Дурашка показал как принять тюрьму, будто Дар Божий для графомана-этнографа. Фарти-Марти помог перетащить делюгу в ветеранский суд Майкла Джексона. А Люк Энглвуд научил как основательно запудрить сему Джексону парик.
Люк прокачался в тюрьме до безобразия. Ходячее пособие по мышцам плечевого пояса. Сидит он в Кендиленде дольше всех — менты никак не дождутся, как он расколется и грузанется. А Люк не колется, он жрет за троих, качается и как недавно выяснилось — много читает.

Совершенно случайно выяснилось, что у Люка под шконарем библиотека покруче чем у самого Рика Мораниса. Выцепил у него моих любимых «О мышах и людях». Гимн мизантропии. Люк глянул на мой выбор и сказал: «Лучшие планы людей и мышей, часто идут вкривь и вкось». Я тогда фыркнул с умным видом, будто понял, и только гораздо позже узнал, что он Роберта Бернса мне процитировал. Стейнбек назвал свою вещь строчкой из Бернса.

Еще нашел у Люка «Убить пересмешника» Харпер Ли. Перечитаю. У меня с Пересмешником проблема — Пулитцеровская премия, обязательная часть американской школьной программы по литературе. Брался читать «это» пару раз — все бросал. Может в тюрьме осилю? Ангажированность всех конкурсов и премий вещь настолько явная, что я даже рад, что не играюсь в конкурсы. Кто будет решать, что я написал нетленку? Дмитрий Быков?

А Харпер Ли если бы не про негра написала, а про обыкновенного белого фермера с Юга — попала бы она в школьную программу? Детям в школе пичкают пересмешника, а в кливлендской окружной белых отделяют от черных — вот он где пересмешник-то. Харпер Ли,милая, перевернись-ка в гробу. В одной нашей тюрьме пересмешников десяток тысяч. Эта нация зиждется на фантомах и лицемерных постулатах.

Стал убеждать его слить две библиотеки в одну и назвать ее в честь Люка. Библиотека магистра Энглвуда — официальное чтиво графства Кендиленд. В Сша часто университетские библиотеки переименовывают в честь крупных меценатов.

Понял вдруг, что до сих пор могу ошибиться в человеке. Вспоминаю сейчас и диву даюсь — Люк все время насвистывал тему из кино «Воровка книг» когда свои груза тягал и потел. Как же долго я не понимал, что мы с ним — одной крови. Занес человека в категорию «тупорылых качков» и поддерживал чисто дипломатические отношения. Правда, он ржал громче всех над моими стендапами — ну так я хорошо знают цену собственному слову — стендапы тоже были из категории: «для тупых».

Люк у нас вроде смотрящего за бараком. Передачи ему не шлют — мама, жена и бабушка Люка — все сидят тут же рядышком— в Кливлендской окружной тюрьме. Рядом с Люком обычно сидит денежный мешок — раньше это был поляк Сковронский, сейчас венгро-еврей Кайлер, толстячок Муллинз и шустряк Секси Пентс. Кайлера хорошо подогревает мама — он с хорошей семьи и дорогого района. Муллинз тоже фаршированный гусь, а малыш Секси Пентс — профессиональный тюремный мул.

Секси Пентса так зовут за его штаны. На правой штанине шов разошелся от самого низа — вверх чуть выше колена. Теперь при ходьбе кажется будто он одет в юбку с разрезом. Секси всего девятнадцать и отжигать в мужской тюрьме в таком вызывающем одеянии это опасная карма. С другого бока - несмотря на старания администрации всячески насаждающей миф что «в тюрьме всех подряд ебут и насилуют», Секси Пентса, понятное дело, никто не трогает. Но не шутит над пацаном разве только шептун Уисперз — хотя может и шутит — просто нам не слышно его шипения.

Мы всем бараком пробовали добыть ему замену штанов — челобитных штук шесть написали «белым воротничкам», включая самого шерифа округа. Первые три прошения были написаны серьезным официальным языком. Последующие — мы писали уже всем бараком то в стиле запорожцев и турецкого султана, то в силе обращения Бен Ладена к американскому народу. Жаль у меня не сохранилось копий. Сказать вам правду — в кливлендской окружной я узнал больше английского, чем в ташкентском «университете мировых языков».

Челобитная в американской тюрьме называется «кайт» - типа «бумажный змей». Написать заявление — это типа запустить в небо воздушного змея. Потрясающе — сначала «кайт» было сленговым словом, феней, которой пользовались зеки, потом и тюремные менты подхватили — а сейчас, наверное в силу того что популяция зеков и бывших зеков в США никак не меньше чем в России — слово кайт официальная аббревиатура для внутритюремного заявления. Артефакт для странствующего филолога-людоведа. Именно такие проявления культуры, а не Дурдональд и делают Америку великой. Представьте только что в русских зонах посбивали бы таблички «Начальник учреждения» - а написали бы правду, как ана есть: «Хозяин». А на бочках с баландой было бы написано не «меню номер два», а просто и правдиво - «хавка».

Никакой реакции администрации на юмор наших челобитных не последовало. Херово у хозяев жизни с чувством юмора. Теперь Люк ждет, когда кто-то со схожей комплекцией будет освобождаться — переодеть штанишки под занавес. Люк приличный барачный. Он родился и вырос в Кливленде. Сидел в окружной тюрьме бессчетное количество раз по разной мелочи, многих ментов знает с воли.

Секси Пентс на свободе торчал от успокоительных, а на на них садятся еще жестче чем на опиаты и от ломки можно просто сдохнуть. От опиатов ты уверен, что сдохнешь, но всегда выживаешь, а современные транки это венец творения адской американской фармы. Чтобы Секси Пентс не загнулся ему дают целую пригорошню разноцветных пилюлек два раза в день. За пилюльки платят роботы-налогоплаты, а наживается шериф Пинкокс и другие пайщики кооперативной тюрьмочки «Кендиленд».

Люк спросил нет ли нового стендап камеди, а я сказал — нема вдохновения и вообще тоска. Тогда мистер Энглвуд и вытянул из-под кровати свою книжную сокровищницу.

Я открыл рот увидев его коллекцию.

- Ну чо, кофию выпьем?

Сразу понял суть разводки — сейчас последний кофе будет вытягивать за книжку. Настроение пасмурное, возможно и выторгует. Хочу отвлечься по максимуму. Но сразу сдаваться нельзя — иначе торг проигран. Так учит великий Дональд Трамп в своей книжке. На воле я бы и в руки ее брать не стал, а тюрьма она поэтому так и называется. Почему люди выбирают себе вожака из лавочников, а не из профессоров или шаманов? Лавочник ведь их обязательно обвешает, продаст и купит. Если внимательно проанализировать творение Трампа — его самого надо бы изолировать от общества как опасного преступника, а они его сделали лицом своей страны. Когда Трамп умрет, на одну чашу весов положат десять заповедей, а на другую — его книжицу. Тогда он и поймет, что слово не воробей.

Чем дольше я живу в штатиках, тем больше становлюсь социалистом. Настоящим национал-большевиком, как Эдуард Вениаминович Лимонов пока еще не стал, но Америка ведь тоже не закончила со мной работать.

- Кофе у меня пол-замутки осталось, друг. Едва ли одному хватит.

- Дак я же угощаю!

Я снова не прочитал Люка. Старею блин. Хотя может он хочет чего-то еще? По-крупному банкует? Любой старый сиделец знает — в тюрьме на тебя обычно обращают внимание, когда им от тебя чего-то надо.

- Эй Джон! - Люк пнул шконарь спящего тут же Муллинза и уже тонким бабским голосом капризной жены: «Джоооон! Бейби! Мы кофейку попьем?»

Муллинз буркнул что-то сонное и перевернулся набок.

Мы с Люком запарили муллинзов кофе водой из-под крана и снова присели.

- У тебя днюха когда?

Люк бесцеремонно хватанул мою руку и глянул на тюремный браслет.

Я вспомнил свой день рождения — провел его тут же в Кенди, стараясь не вспоминать и никому не говорить. Это еще до пасхи было. Один раз мелькнула мысль «а вдруг именно сегодня выкупит из тюряги жена», но я ее стер, чтоб не расстраиваться.

- А чего молчал! Ай-ай, нарушаешь традиции земли Кендиленд! Эй, Джукбокс!

Джукбокс, который прогуливался по Кенди кругами оживленно споря с самим собой, направился к нам. Джеймс jukebox — человек музыкальный автомат - бывший хипарь, а ныне пенсионер. Синьор ситезен — так тут пенсов кличут. В семидесятые синьор ситизен жрал кислоту пригорошнями и она сделала его по-хорошему ебнутым, что называется «блаженным». Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

- Джукбокс, тут у Рика днюху мы проебали, прикинь! Пой давай, красава, выручай! Золотой голос графства Оранж!

- Чего тебе спеть? Только скажи попробуй Хеппи Бездай — я тебя тогда ебну.

Джукбокс говорит это без тени улыбки, глядя сквозь меня — не пойми толи шутит толи всерьез. Потом он ныряет под шконарь и плетется обратно с пустым пакетом от порошковых сливок. Чертов «бэггот» - захотел кофейной доляны.

Люк плеснул ему — чуток на самое дно. Джеймс сразу высосал все до капли. Откашлялся и запел красивым тенором, который в кенди звучал довольно часто — практически всегда когда Джукбокс искал кофе:

От одной таблетки кроет, а другая дает торч

Ну а мамины таблетки вряд ли смогут нам помочь!

Ты ищи колеса что делают Алису трехметровой дылдой ...

В эту секунду дверь открылась и старуха медсестра задребезжала:

- Медикейшааан!

Мы заржали от такого совпадения, а Секси Пентс попер за своей вечерней дозой.

Джукбокс глянул на мой кофе и я перелил его в Джеймсов бэг. За это он наградил нас иф ю кам ту Сан Франциско:

Если едешь в Сан-Франциско,

Вплети в волосы цветов

Если едешь в Сан-Франциско,

Отдохнешь там от скотов.

Вернулся Секси минут через десять и презрительно глядя на Люка, плюнул ему на покрывало малюсенькой капсулкой.

Люк брезгливо ее поднял и быстро высыпал порошек на Юсэсэй Тудей. Разделив его на две дрожки — толстую и тощую — барачный показал на тощую мне:

- с Днем Ангела, Рик Моранис!

Я вдохнул дорожку без колебаний. Месяц назад я был чистый и трезвый противник наркоты, через сорок дней в Кенди я научился угонять машины, поджигать дома, играть в пику и вдыхать полоски вот так — даже не интересуясь структурной формулой и молярным весом регулируемых психоактивных веществ.

- Пошли в душевые!

- Ага! Теперь ты хочешь, чтобы я рассчитался за все услугами сексуального характера?

Это была фраза из Правил Жизни в Графстве Оранж, которая вошла в обиход с моей легкой руки. Теперь все повторяли ее по сто раз на дню, даже Нефф:

- Эй Нефф, ну оставь, блин, телек еще пятнадцать минут, не жлобись, баскетбол ведь!

- А ты что, готов расплатится услугами сексуального характера?

Люк улыбается:

- Можешь не сомневаться, отпорю вас ща по очереди, милашки, тебя и Секси Пентса! Пульт от телека прихвати, не забудь.

Проходя мимо стола спящего отца Корригана, Люк орет:

- Эй Корриган! Корррриган!

Корриган выходит из опиумного ступора. Люк молча крутит пальцем вокруг — «присмотри-ка тут за порядком пока меня нет».

В душевых, Люк плескает шампунем на пол, открывает во всех кабинках горячую воду и тянет из заначки большущий сигаретный бычок.

Потом он вылущивает из пульта батарейки и ловко щелкает ими по краю нержавеющего рукомойника — искра прыгает на ватку из ибупрофенового флакончика и Люк ловко прикуривает.

Курение в тюрьмах оранжевых штатов америки под запретом с 2008 года. Сигаретка теперь легко может стоить баксов десять. Это ведь так хорошо для нашей экономики.

Люк устроил мне праздник. Порошек дал эффект сходный с недурной марихуанкой. Пар смешался с запахом шампуня и почти приглушил запах дыма. Но все равно если зайти в душ сразу за нами — можно спалить по запаху. Тогда вызовут людей в черном и перевернут вверх дном весь барак.

У отца Корригана на столике звенит внутренний телефон и он влетает в душевую. Тут, совсем не глядя на Люка — будто его и нет -СиО шипит на меня:

- Москвич, ссука, совсем расслабился? Давай, собирайся, звонили только — на свиданку пойдешь. С адвокатом.

А белое платье от святого Валентино мы хоть и сшили, но пройти в нем через церковь и обвенчаться так и не удалось. Я украл свадьбу у моей жены. До сих пор не понимаю насколько важно для девчонок нарядится в белое платье и пройтись по церкви.

Важно, конечно же важно. Но я своей такой возможности не дал. Платье так и висит в подвале, рядом с комнаткой, что я превратил в мастерскую великого писателя. Висит скелетом в моем шкафу. Если на платье посветить светом божественного суда, типа фонарика ментов который показывает пятна крови жертвы — можно увидеть где я вытер немытые руки о девичью фату. Это платье — мой портрет Дориана Грея. Возможно в дело вмешался сам нечистый, но анализируя события сейчас тут в Кенди, понимаю — я и есть тот самый нечистый.

Все было готово к свадьбе — брат Стефан должен был назначить дату уже на этой неделе. Платье ждало своего часа. Но тут Стефану как раз пожаловались чертовы румыны. Румынские демоны видели нас с женой интимно развешивающих занавески в новой снятой квартирке.

Стефан с Володей прибыли к Баблоянам — призвать нас к покаянию — чистыми и покаянными зайти под венец. Все пошло быстро и по-бурмистровски, полностью подтверждая его вечный аргумент: наша жизнь тоже развивается по законам древнегреческой драмы.

По дороге на великое покаяние я остановился долить бензину на заправке. Парень передо мной быстро расплатился и забыл кредитку на прилавке. Вместо того чтобы его догнать и вернуть карточку — я пошел и на нее заправился. Полный бак. Все равно это ударит банк, а не того парня. Все произошло мгновенно и я даже подумать толком, что творю, не успел.

Духовное состояние в те дни меня под воздействием правильной Книги было совершенно иное нежели, скажем, сейчас. Сейчас я обыкновенный жук — насекомое без совести и завтрашнего дня. Тогда, во мне горели светлые, почти коммунистические идеалы Иисуса Христа. Поэтому я выпалил о случившемся Стефану — сразу и в лоб. Делать это не следовало, во всяком случае в том момент. Святые пресвитеры и так были недовольны тем, что о членах их церкви — главных участниках большого реалити шоу под названием «свадьба в церкви святого Стефана», ныне ходят грязные слухи. Если бы брат Стефан был профессиональным пиарщиком, он только радовался бы любым скандалам. Но брат Стефан был не пиарщиком, а святым.

Пастор начал распекать нас, я бодро откусывался. Про себя немного удивлялся, насколько незначительным Стефан нашел грех похищения чужой кредитки, в сравнении с таким непотребством, как остаться наедине в квартире и развешивать занавески на виду у всей присвятой Пармы.

Вроде отбрехался и присел в уголке, а херувимы взялись за мою прекрасную, не оформленную святыми духами пока еще половину. Случилось непоправимое. Я долго могу терпеть, когда задевают меня лично - Христос терпел и нам велел. А вот когда при мне обижают беззащитного и слабого, я долго терпеть не могу. Аз есмь продукт порочного воспитания на книжках великомученика Аркадия Гайдара. Аз есмь экс-ланцелот запрещенной в некоторых страх пионерской организации имени В. И. Ленина.

Когда они начали обкатывать на моей жене стандартную ментовскую процедуру «добрый следователь, злой следователь» - знакомую любому пострадавшему от судебной системы, я сказал им в лицо, все что думаю об их грязной прокурорской практике, схватил жену и выскочил из допросной.

Эта выходка стоила нам не только свадьбы, но и членства в церкви. Отныне мы были отлучены от хлебопреломления с братиями, любовного омовения ног и, соответственно, путевки в вечную жизнь.

Баблояны запретил мне входить в их дом. Жену на встречи ко мне тоже не пускали и делали все, что насадить старый принцип: «с глаз долой из сердца вон». Я остался один в Афониной мансарде, с любовно выбранными женой занавесками, белым платьем в шкафу, волмартровой спальней из коробка и моим компьютером.

Таращился на экран монитора и со стыдом вспоминал, что боялся будто жена сразу сломает компьютер, когда переедет ко мне. Все. Теперь не сломает. Компьютер теперь безраздельно мой. Только почему-то я не испытываю от этого большой радости.

Недалеко от дома был огромный пустырь. Я там бродил в полном одиночестве, говоря сам с собой почти каждый день. Потом я стал говорить уже с компьютером. Так и родилась моя первая неловкая повесть и псевдоним: «Убей пастора». Поразительная вещь, но все мои «произведения» возникли именно в моменты разлада или разлуки с женой, потому как будь я полностью счастлив, то и нужды в этой терапии не могло быть никакой.

Выходит так, что жена моя — хоть и не прочла ни одной моей строчки в жизни — жена приняла в моем творчестве самое непосредственное участие. Все что я когда либо написал связано с ней видимыми и невидимыми нитями.

А свадьба у нас,конечно состоялась. Через месяц. Долгими телефонным беседами я убедил жену переехать. Стефан нас благословить наотрез отказался, отношения у нас с ним были как у сына с очень строгим отцом. Поэтому и обиды у обоих сторон вышли личные, глубокие.

Я все же убедил бедняжку переехать ко мне и пришлось играть гражданскую свадьбу. Баблояны накрыли на стол, пришли их родственники, которые тут лет тридцать уже живут, и потому на людей совсем уже не похожи. Родственники-баблоян даровали мне сто долларов.

Тесть посадил нас в старенькую скрипучую Кию — купленную на аукционе битых тачек и отвез в центр города — фоткаться в белом платье. Была поздняя осень, с озера дул холодный ветер и жена куталась в дешевую китайскую курточку поверх липовых брюссельских кружев. Потом мы вернулись за стол, где родственники с горячностью московских кухонных интеллегентов-отказников спорили о возможностях новой модели Ауди и загадке гения Стива Джобса.

Только тетя Джульетта — а у настоящих армян часто бывают шекспировские имена — тетя Джульетта приехала из Еревана поздравить нас по-настоящему. Она искренне пожала мне руку и сказала, что все будет хорошо. Как раз этого мне в тот день очень не хватало.

А потом мы пошли расписываться в мэрию — уже вдвоем. Надо было расписаться для моей легализации. Негритянка-чиновница долго не понимала, что жена из Грузии, а не из Джорджии. У меня в очередной раз возник мандраж. Зачем я остаюсь в этой стране полуграмотных, но чрезвычайно сытых идиотов? Настроение испортилось.

Я повел жену в достаточно дорогой кабачок в «Литл Итали». Работал кондиционер, несмотря на позднюю осень. Жена стала ежиться и трястись от холода. Я тогда еще сильно зависел от мнения окружающих и мне стало страшно от того что ее тряску заметит официант. Да и вообще — скопилась нервная усталость за последний месяц, когда я плыл через болото мелкими саженками. Сорвался и выгрузил на жену это липкое грязное болото.

А ведь все что нужно было тогда это просто укутать ее в мой пиджак.

Tweet