С прошлой отсидки, два года назад у меня на квитке осталось восемь долларов. Это был приятный сюрприз. Чтобы позвонить домой нужно иметь номер социального страхования, а у меня его, разумеется, в жизни не было. Я приехал туристом. И как недавно понял в Кэнди — я до сих пор чертов турист, а не «американец».

Можно было кого-нибудь попросить, но мне не хотелось говорить с женой. Когда я был несколько часов в Евклиде, тамошняя судья выкатила мне выкуп в две с половиной тысячи. Для мелко-уголовных, коим я тогда проходил, достаточно заплатить десять процентов, чтобы соскочить до суда. Тут же дают нормальный городской телефон — ищи бабло, хлопец. Двести пятьдесят долларов нужно было всего-то, чтоб соскочить. Жена обещала приехать. Прождал пять часов, пока не понял — зря. А потом перекинули в округ и выкуп отменили до первого слушания уже Кливлендского суда.

Так что заказал два пакета кофе- лечить послеобеденную тоску. Но отоварка в окружной раз в неделю, так что теперь придется ждать аж до среды. Пока, без кофе пытался просто ходить кругами и искал хоть какую-нибудь приличную книгу — забыться.

В таштюрьме 90-х по продолу возили тележку с книгами — передвижную библиотеку. У нас в округе Оранж нет такой роскоши. Американскому зэку положена только одна книга — Библия. Даже какое-то подобие уголовного кодекса и то не выклянчишь. Все только за деньги. У меня тогда не было знакомых еще — одолжить приличное чтиво. Американцы ничего не дают просто так. Удалось выклянчить только одну книгу - Вилоубрук Роуд. Как я не собирал мысли в кучу, читать Вилоубрук больше пятнадцати минут совсем не получалось. Мне это произведение и отдали только потому, что никто в бараке не мог книжку осилить до конца. Эта книга положила начало библиотеки Рика Мораниса.

Я иногда думал «ужасно, наверно, написать книгу которую никто не может дочитать, даже в голодной на литературу тюрьме. И я снова приводил ее в порядок и передавал очередной жертве. В конце концов мы в этой жизни, как и в тюрьме не владеем ничем, кроме своего времени. Голыми нас впускают в эту тюрьму, голыми мы из нее выходим. Нет смысла генерировать собственность под матрасом. Заберут стервятники или отметут на шмоне. Смысл только в том, чтобы сохранить и передать дальше, понимаете? Передать, чтобы следующий юзверь Кэндиленда вспоминал вас с благодарностью.

В социальных сетях есть особая категория людей — я называю их РИП ван Винкли — они со всех ног бегут писать скорбный пост, когда кто-то умирает. Если в день, когда умрете вы, Рип ван Винкли напишут пост на другом конце Земли, и кто-то незнакомый вдруг умоется слезами — значит жизнь удалась.

***

Кэндиленд выкрашен внутри малярами не понаслышке знакомыми с творчеством Каземира Малевича. Малевича можно найти всюду в хорошем современном дизайне. Даже в логотипе «Яндекса». Нарезая круги по бараку я думаю о Малевиче и о том, как бы подружиться с художниками.

Художников в бараке двое — Джеф и Джо. Джеф рисует лубочные татухи и продает их за кофе. Набить портак в Кэнди возможности нет, но те кто был практически уверен, что попадет отсюда в лагерь, покупают рисунки про запас, чтобы набить позже — в более спокойной обстановке лагеря. Вряд-ли Джеф слышал о Малевиче или Пикассо. А вот Джо, наверняка их знает.

У Джо длинные волосы, кропоткинская бородка и огромные синие глаза за ленновскими очками. Он похож на самого известного проповедника из еврейского местечка Назарет. Фамилия Джо - Дюраж.

«Француз, что ли?» - думаю я, именуя про себя ласково: «дурашка». Дурашка рисует днем и ночью картинки похожие на Гернику.

Я ходил вокруг них и все никак не мог найти способа заговорить с Джо. А Джо, похоже, был еще большим снобом, чем я. Общался он только с Джефом, да и то похоже потому, что оборотистый, явно сидевший не раз и подолгу, Джеф давал ему ручку и бумагу. Сам Джо вряд ли бы мог выкружить снега зимой. Он напомнил мне молодого меня, очутившегося в камере впервые. Я понимал,что бумага и ручка сейчас для него важнее пищи.

Повод познакомится выпал через пару дней, когда Джефа вышвырнули из Кендиленда. Похоже даже в карцер загнали в смену Неффа. Он громко, на весь барак сказал Шону по кличке «Хайзенберг»: «Повернись на бок, сука, ты храпишь». Неффу это показалось грубостью и он призвал Джефа к порядку. Джеф спросонок сказал Неффу, что он думает о нем и его жене, и матери, тут Нефф и произнес заветное проклятие: «Пэк ёр щит».

Я ходил вокруг оставшегося в одиночестве Джо кругами, придумывая первую фразу. Неожиданно поймал себя на мысли, что волнуюсь будто собрался знакомится с девчонкой. Возможно, я сильно одичал в последний год общаясь только с героями моего романа. Возможно, и эта мысль меня страшно напугала, что за тринадцать лет счастья с женой, которые кончились так неизящно и пошло несколько дней назад, я стал самым настоящим железным гомосеком. Злость была на весь женский род без исключения. Бляди, сэр.

С другой стороны может у меня просто давно не было друзей, не считая виртуальных и цифровых?

Я собрался с духом, остановился у Джо и пытаясь провести параллель с собственным творчеством спросил — что сперва происходит, идея рисунка или он начинает рисовать, а идея приходит по-ходу.

Дюраж поднял на меня взгляд сноба и холодно улыбнувшись сказал, что главное начать, потом рисунок начнет рисовать себя сам. Я замер с раскрытым ртом, кивнул и тихо пробормотав : «спасибо» - ушел на новый спасительный круг- собраться с духом в самом буквальном смысле этого слова.

Он был прав насчет рисунка. В писанине работал тот же закон — достаточно было с разбегу бросится в собственный рассказ, как он оживал. Какой-нибудь абзац, фраза, слово — вдруг с ловкостью фокусника тянуло за собой следующий пласт повествования. И не всегда рассказ двигался в ту сторону, в какую я планировал изначально. Чудо, когда твое произведение оживает и начинает с тобой диалог и есть главная награда творца. Внимание читателей и критики тоже радует, но это фантом по сравнению с энергетикой самого потока творческой медитации.

Я было подумал, что следующей фразой в диалоге с Джо может быть: «Да-да я знаю как это работает! Я сам великий писатель». Потом вспомнил американскую поговорку «I'm big in Japan». Тут- то меня никто не знает, а вот в Японии, мой рассказ издали и его даже прочло человек, дай бох, не соврать — четыреста. Всегда успею стать иллюстрацией к поговорке. Сейчас главное произвести впечатление.

- А ты заметил, что наш барак расписывал сам Малевич?

- Ты знаешь Малевича?

- Я вообще-то русский — какой русский не знает Малевича?

-Ха, а мне показалось, что ты пуэрториканец. Так ты и Кандинского должен знать…

К моему стыду, о Кандинском я впревые услышал от Джо в окружной тюрьме. Если бы кто-то сказал мне неделю назад, что меня упакуют в тюрьму и я быду слушать студента ЦРУ (CIA — Cleveland Institute of Art) о Кандинском, Баскья и абстрактном экспрессионизме, я бы в ужасе перекрестился и трижды плюнул через левое плечо.

***

Очередная попытка легализоваться, когда предвыборная гонка Хиллари-Трамп была уже на финишной прямой , неожиданно вышла весьма успешной. Прошение утвердили, ответили быстро, написав , что я могу теперь заполнять форму на грин-карту и разрешение на работу. Я понял, что силы вселенной помогают мне, защищают и дают возможность дописать моего младенца.

Формы на грин-карту оказались мучительно тупыми и путанными. Они украли у меня целых два дня и кучу позитивной энергии. Радость от того, что я смогу зайти в любой макдональдс и устроиться там на работу, чтобы все отъебались и дали дописать приковала меня к унылой тарабарщине от Департамента Внутренней Безопасности.

Два знаковых события в жизни выкорчевали из меня уважение к документам. Лет в двенадцать, в силу путанных семейных обстоятельств, коими не стоит засорять данный текст, мне пришлось менять фамилию.

Отец, выросший в детдоме, а сейчас занимавший должность замминистра мог бы решить все парой телефонных звонков. Вместо этого он заставил меня пройти путанный советский путь — через тернии загсов, паспортных столов и прочих ужасных заведений полных мертвых чиновников и очередей, в которых гнездились злые, заслуживающие самой мучительной смерти люди. Фамилию я сменил. Но этот страшный опыт превратил меня в асоциальный элемент.

Второе событие произошло уже в США, когда я принял псилоцибин. До принятия псилоцибина, я был самым обычным прагматиком, который мечтал стать «настоящим человеком» и «настоящим американцем» и был готов для этого выполнять любую работу. Я работал счастливым уборщиком магазинов и вся что мне нехватало это самочки для совместного построения домашнего уюта.

Добрый шеф Володя отправил мне на стажировку вновь прибывшую украиночку-блондинку фарфорово нежной красоты. В первую же смену я сделал всю работу вместо нее и потащил красотку на пляж. Наш город коптит небо на берегу одного из американских Великих Озер. На пляжи нельзя ходить до наступления рассвета, а сорвались мы с магазина часа в три утра. Я бросил машину в кустах и мы забрались на валун у самой кромки и стали ждать рассвета.

«У тебя есть мечта? » - спросил я у прекрасной украиночки. Она было попыталась мне что-то сказать, но я перебил ее и выгугкнул: «А я хочу стать тракистом! Водителем большегруза, так чтоб не мыть пол и много-много зарабатывать»

Украиночка обиженно вздохнула и сказала: «Ну ничего себе мрия!» После этого романтика скомкалась и ей стало холодно. Мы пошли обратно к машине, только чтобы нарваться там на ментов, устроивших нам засаду. «Не положено вам на пляже!» - сказали менты. Мы оба были нелегалы. Помню как униженно умолял ментов отпустить нас, стыдно то как сейчас! Менты позвонили боссу Володе, разбудив среди ночи — машина была на его имя. Володя нас отмазал, но нежную украиночку не подсылал ко мне больше никогда. Только позже, приняв грибов и постигнув суть фразы Олдоса Хаксли: «А что, если наша земля — ад какой-то другой планеты?» я понял от чего она так грустно это сказала, под шорох и дыхание большого предрассветного озера: «Ну ничего себе мрия!».

С тех пор заставить меня заниматься такой явно бессмысленной деятельностью как заполнение форм мог только классический русский случай: «гром не грянет, мужик не перекрестится» или «пока в жопу не клюнет жаренный петух» .

Рыжего жаренного петуха, как раз и транслировали по всем каналам в те последние уютные обамовские денечки.

***

Я засыпал еще до того как объявят отбой, просыпался на завтрак, который легко было проглотить и снова бежал спать — до обеда. Беда приходила после обеда — я уже никак не мог заснуть. Как ни старался. Ворочался с закрытыми глазами отбиваясь от потоков грязных мыслей. Как случилось, что я сюда попал? Увижу ли снова свою семью? Что и когда произошло между мной и моей женой?

Самый лучший день бывает редко, но у всех. Жаль мы узнаем об этом после — что вот этот вот самый день наверное был лучшим.

В феврале вдруг стало аномально тепло. Оттепели в последние годы пугают своей масштабностью. Я одел летнюю футболку и мы с дочкой потопали в Зоопарк. Жена настояла чтоб, я купил сезонный билет на год — зоопарк был в десяти минутах ходьбы от дома, и я вдруг купил, хотя не могу планировать на целый год вперед, понимая бренность своего социального статуса — не знаю что со мной через час случится.

Покупая билет на год, я пытался обмануть судьбу. Будто чтобы стать счастливым на целый год достаточно просто купить сезонный билет в зоопарк. Когда живешь одним днем, всегда стараешься прожить его как последний. Это благотворно отражается на семейных отношениях.

Дочка в том волшебном возрасте, когда дети готовно воспринимают все языки мира. Когда родился сын, уже изобрели сенсорные экраны. Когда родилась дочка, компами можно было управлять голосом. Поэтому ее первые слова были «мама, дэди, билять и «окей, гугл!»

Гугл научил ее как мяукает кошка и как сказать доброе утро по-китайски.

По всему запарку замаскированы зеленые колонки Bose похожие на советские противотанковые мины. Когда колонка хрипела или квакала или шипела как гремучая змея, дочка подбегала к ней и говорила: «окей, гугл, стоп!» Или «кто там?» Было тепло и солнечно, пели птицы, казалось, пара дней такой погоды и на ветках появятся почки, зазеленеет трава.

Гуси, бомжующие в сытом зоопарке всю зиму лениво улепетывали когда она решила накормить их батоном. Я теперь всегда беру с собой недоеденный хлеб, а то она начнет швырять им пиццу, которая стоит здесь будто выплавлена из редкого бухарского золота. Гуси брали хлеб из маленьких ручонок очень аккуратно, стараясь не ущипнуть.

Играли на площадке. Я приходил в зоопарк пешком и потом долго по нему бродил с коляской. Ноги гудели. Площадка была местом, где их можно было вытянуть, пока она играет. Я пошел за бутылочкой к коляске потерял дочку из виду всего на минуту, а она уже вовсю искала меня. Так приятно, когда кто-то, кроме полиции, сразу замечает мое отсутствие и начинает искать.

Посадил ее на карусель. Карусель странная штука. Разукрашенные животные, гирлянды лампочек — сюрреализм. Сколько сотен лет родители с наблюдали, как дети медленно проплывают мимо под шарманку карусели и думали о мементо мори. Дочка притихла, схватившись обеими ручонками за шею мультяшного фламинго.

У самого выхода женщина в униформе Zoo демонстрировала китайский аппарат для мыльных пузырей. Такие в магазине стоят пятерку, а тут стоили пятнадцать. Ловушка для родителей, потому что никто из детей не мог пройти мимо чуда. Ветер дул и подхватывал пузыри. Радужные пузыри кружили вокруг малютки-дочки, будто я вижу все во сне. Дочка бежала пузырям вслед и кричала «баблз-баблз». Это был самый лучший день. Через несколько часов меня арестовали.

Tweet