Затишье уже начало действовать на нервы, и Наместница Острова Крылатых Птиц Сантимоль раздраженно обмеривала шагами штабное пространство. Двое гномов-секретарей, писарь-лихач или, как его называли Стенограф, командующие Первым и Шестым легионами боевых невысокликов напряженно следили за нею, распахнув глаза на всю ширину глазниц. На лицах мужчин запечатлелось плохо скрываемое восхищение, доходящее в плоть до крайности. До самой шеи покрытая серебристо-изумрудной чешуей платья, подчеркивающего ее женственность, Наместница была изумительно хороша. Светло-кудрявые волосы, аккуратным каскадом уложенные вокруг головы, ниспадали к макушке волнами, изумрудный плащ при каждом движении посвёркивал, от чего Сантимоль эффектно искрилась спиной, а взгляд светло-коричневых глаз метал электричество и молнии. Ее округлые прелести вздрагивали при ходьбе, как заводные. Сантимоль каждой клеткой своего сильного духом тела испускала опасность. Воздух был наэлектризован запахом предстоящей угрозы. 

  Хотя сейчас ее поясницу не оттягивал верный меч, но в рукавах были спрятаны восемь метательных кортиков, в голенищах сапога притаились гибкие абордажные кошки, а два обоюдоострых стилета ждали своего часа в иных, более укромных уголках ее изящного тела. Ее возлюбленному, лорду Баклофену, крепко бы не поздоровилось, возжелай он излить в нее свое семя в сей тревожный час. Поэтому он предпочел отсутствовать на совещании, приводя в порядок оборонительные сооружения столицы острова – города Мыкада. Плавучая эскадрилья морских фрегатов, полная рассвирепевших недругов, во всю прыть неслась к острову и вот-вот должна была высадить полчища кровожадных орков. За стенами города, чуть правее отрогов Окаменевших гор, простиралось Замыкадное Запределье, откуда обычно и пребывали орки. Это была выцвевшая пустыня, полная зыбкого песка и опасности, на краю которой стояла сторожевая крепость Фумарат.

  В какой-то сотне кабельтовых от берега уже чернели огни оркских посудин. В темном воздухе ночи на корме главнокомандующего судна сидела мрачная глыба. Увесистая челюсть, нос-горбун, прищуренные блюдца серых глаз, матовая кожа, прикрашенная грязью, и запутанные друг другом черные волосы падали на плечи. Сжатые куриной гузкой губы приоткрывали хищные клыки, длинные волосатые груди угрюмо свешивались промеж узловатых рук, в черных глазах застыло заплаканное выражение материнского инстинкта. Это была красавица-орчиха Пыр Суок, мать Зоосранта.

  Тридцать лун тому назад ее сыну принесли узелковое письмо, это оказалась повестка в войско. Юный орк был тщедушен и добр, клыки росли в бок и опасности никому не представляли, согнутые в предплечье руки годились только для варки холодца и прочих кулинарных явств, стрелять ими из лука или заряжать катапульту было бесполезно. Зоосрант хорошо справлялся только с кастрюлями и поварешками. Поэтому Пыр Суок приплыла за эскадрильей на бревне просить главного военачальника Гадовиста освободить его от службы. Сидя на корме перед самой аудиенцией, она еще больше прихорошилась – оторвала голову суслику-помадке и накрасила им, агонизирующим и дрыгающим лапками, пышные губы. Ей было нечего предложить, кроме своих прелестей, и она решила подать их во всей красе. Как только Гадовист показался на палубе, шелестя простуженным носом, она предложила себя без тени зазрения совести.

  Гадовист, быстро выслушав просьбу и оглядев прелестницу, ввел ее в землянку, и без лишних предисловий с эпиграфами подмял под себя. Суровый воин славился своим умением обращаться с дамами. Как это было принято у воспитанных орков, он наотмашь ударил ее шишковатой прикроватной булавой в область головы. Эта область была у Пыр Суок самой эрогенной. От такой предварительной ласки ее огрубевшее естество простолюдинки превратилось в одну огромную мурашку и сказало: "О, да!" Нежно изрыгая проклятия, орк достал из брюк свой покрытый обильной щетиной жезл, похожий на эрегированный хобот мамонта, и звонко огрел им Пыр Суок по обворожительно кривому носу. От этого невиданного доселе привечания орчиха и вовсе взомлела. Тогда ненасытные руки генерала схватили ее со всех сторон. Пыр Суок просунула руки командующего под плащ и почувствовала нетерпеливую дрожь всей его поверхности. Он тут же, ощетинившись огромным фаллосом и подняв забрало крайней плоти, вошел в нее и стал настойчиво проникать в темноту склизкой пещеры. Она громко охала от вожделения. "Ох-ох", – доносилось из орчихи.

  Через три часа такого сладострастия орк-прелюбодей излил ей на лохматые сосцы фонтан смутно-зеленого семени и удовлетворительно крякнул:
  – Теперь можно и повоевать.
  – А как же мой сынок? Ему можно возвращаться домой? – проворковала измочаленная орчиха. Губы генерала выразили кривую ухмылку, верхняя челюсть немного отделилась от нижней, и он сказал:
  – Пускай послужит! Уха-ха-ха-хо-хо! – захахотал он так зловеще, что в землянке затряслись все стекла и поджилки Пыр Суок.

  Зоосрант тем временем сидел на веслах и вместе с остальным полчищем придавался отдыху, в ожидании приказа наступать. Его можно было узнать по большому родимому пятну на лбу. Это был полый прямоугольник, внутри которого явственно читалось слово «Инжир». Умей орки читать, его бы так позорно и прозвали, но Зоосранту хоть в этом повезло, и все в казарме звали его по звучному имени, что означало Гадящий При Луне Собакой.

  Но вот задержавший войну Гадовист скомандовал «К бою!». Запели струны боевых геликонов, играя атаку. Эскадрилья семимильными шагами стала подплывать к берегу. Тысячи фрегатов на всех парах махали веслами, везя смерть и разруху на своих плечах к Острову Крылатых Птиц.

    Сторожевая крепость заметила движение в стане врага и просемафорила световой морзянкой в Мыкад. Лорд Баклофен принял депешу и ринулся ее докладывать. Он стремительно вбежал в штаб, распахивая одну за одной блестящие роскошью залы дворца с вытаращенными от ужаса зрачками, и даже забыл снять меховую шапку, связанную ему руками Сантимоль . Но прежде, чем обратиться к Наместнице, Баклофен съел горсть песка в ее честь – так было принято придворным этикетом. И только потом возопил с першинкой в горле:
  – Они наступают!

  Сигнальная стрела пулей вылетела из заплечной кулеврины командующего невысокликами, оповещая о начале битвы. Легионы низкорослых, но удивительно воинственных карлов в полной боевой выкладке выдвинулись из городских ворот в сторону Фумарата под защиту крепостных орудий. Одетые в широкополые капеллины, а также в закаленные в боях кольчуги и портупеи, они были готовы посеять смерть кому бы то ни было.

  Линия горизонта на сколько хватало зрения опосредовано застилалась орками. Они быстро, хотя и увязая в зыбких песках, шли вперед. Спереди вражеского воинства на звероподобном ящуре валунообразного телосложения ехал сам Гадовист, командуя на своих подчиненных. Увидев это сквозь подзорную трубу, Сантимоль решила также возглавить свое бравое войско. Она села на белесую лошадь сверху и подняла меч, приглашая к атаке.
  – Тпру! – приказала Наместница лошади, и животное послушно поскакало вперед. За ней выдвинулась основная конница. В этот момент возле Фумарата начались первые стычки. Вражеская орда лавинообразно обрушилась на первые ряды защитников. Зазвенело железо об железо, заскрежетали стиснувшиеся зубы. Крепостные орудия били по нападавшим камнями из всех стволов. Штатный Маг Вазосёрк накликивал беду на головы врага. Но пока конница подъехала к месту сражения, орки уже ожесточенно топтали невысокликов, и те лопались у них под ногами, как ягоды ежевики, разбрызгивая красный сок. С флангов подтянулось подкрепление. Это были одичалые племена урюков, доброжелательных человекообразных обезьян с узкими глазами, пришедших с долины Чу. Они умело бились граблями, вилами и метлами, не взирая на противника.

  Блеща платьем и разя врага на право и налево, Сантимоль устремила своего коня в самую гущу событий. В гуще восседал генерал на ящуре, к нему-то она и прорывалась, орудуя мечом, кинжалами и старыми добрыми тумаками. Ловко изрубив охрану, Сантимоль застрелила ящура в глаз из самострела, и генералу пришлось спешиться. Гадовист угрожающе вертел заостренный кистень вокруг своей оси, выделывая им опасные для неподготовленного смертного пируэты. Но Сантимоль знала, как справиться с этим. Одним прыжком она поднырнула под руку, занятую кистенем, и пырнула вынутым из потаенного места стилетом не ожидавшего такого маневра противника. Засмотревшийся на укромное местечко Гадовист истошно завопил и схватился за сердце – из живота фонтаном вытекала черная кровь. Затем, отойдя на почтительное расстояние, Наместница одним ударом разрубила голову генерала, которая раздвоилась на две разнокалиберные половинки и перестала наконец орать. Ряды орков, увидев смерть своего вожака, дрогнули и побежали. Их преследовали и добивали оставшиеся в живых невысоклики и конница во главе со своей предводительницей.   
 
  Зоосрант, высадившийся со всеми, воевать не пошел из принципа.  Он, воспользовавшись суматохой, нашел большой трухлявый пень и спрятался в нем полностью, не торча на ружу ни единым концом. Он только боялся, чтобы от трухи на него не напала чихота, и старался поменьше вдыхать и побольше выдыхать. В тепле пня он быстро сомлел и стоя по стойке смирно лег спать. Когда он проснулся, сражение кончилось. Недобитые орки уплывали не солоно хлебавши восвояси. У Зоосранта в животе булькало страшное чувство голода, сося под ложечкой. Он выбрался из укрытия, осмотрелся и наткнулся глазом на чирикающую на ветке чайку. Орк достал из запазухи припасенный для такого случая кирпич и метнул его птице в голову. Силикат, описав прямую траекторию, просвистел мимо, едва взлохматив волоски хвостового оперения. Дойдя до верхней точки полета, он, не нарушая закона всемирного тяготения, воспарил в низ.

  В это время усталая Сантимоль, гнавшая орков до самой водяной кромки, распустив волосы на все четыре стороны, брела через прибрежный перелесок. Она ничего не замечала в окружении себя. По злосчастной случайности, которую можно было бы назвать совпадением, выпущенный орком законопослушный кирпич нанес ей меткий удар по простоволосой голове. От полученных травм женщина скончалась на месте, потеряв сознание.

  Зоосрант, обрадовавшийся хоть такой добыче, подбежал к испещеренному чешуйками платья телу и расстроился. "Странная рыба, – подумал он, принюхиваясь, – но с лучком и дикой петрушкой на жареху сойдет",  –  и поволок разбирать прекрасную Наместницу на филе, ребрышки и потрох. И еще долго безутешный Баклофен искал ее останки по полям и весям, но так и не нашел – Зоосрант съел все до тла и уплыл домой, сделав из ее плаща парус. Сын ехал не с пустыми руками – с собой он захватил красивые, но несъедобные волосы Сантимоль матушке на парик. Так, после столь победного сражения, на Острове Крылатых Птиц настала эпоха Бескрулевья. Все захерело.

Tweet