Казалось бы – чего общего? Но не спешите с выводами…

Случилось это в далеком 1985 году, еще вовсю бушевал Советский Союз, наши ракеты бороздили космические просторы, а “Жигули” были пределом мечтаний, а не объектом для насмешек. Дружил я тогда с Зульфаром Хубетдиновым – башкиром по национальности и раздолбаем по духу. Зульфар был номером один в нашей связке, и мне все время хотелось его чем-нибудь удивить, чтобы хоть как-то соответствовать этой мятущейся натуре. Случай вскоре представился – Зульфар с моим младшим братом должны были зайти за мной к нам домой, не помню уж, куда мы там собирались. Ввиду отсутствия настоящего размаха, криминального опыта и банального воображения, я ничего умней не придумал, как залезть в тумбочку под телевизором и затем неожиданно предстать пред изумленным другом и, как говорится, все засмеялись. Сказано – сделано, прихватив для удобства подушку, я забрался внутрь, тумба была, кстати, тоже советская – внушительных размеров,  и из такого матёрого ДСП, что пол прогибался, еще она вмещала до двух с полтиной советских  десятилетних мальчиков, так что я поместился без труда. Рассчитать время атаки было легко, ибо в нашей маленькой деревне каждый дом – околица, и вот, заприметив объект слежки, я затаился в засаде… Ждать пришлось недолго, раздался шум открываемой двери, радостные голоса Зульфика с Вовкой, на мгновенье даже стало скучно… В двери тумбочки охрененно гениальным решением тумбочного архитектора вместо ручек были вмонтированы дыры, выполнявшие кроме хватательных еще и декоративные задачи, радикально коричневого цвета, отлично маскирующие цвет моих глаз, так что, когда я прильнул к перископу, вряд ли был замечен. То, что я увидел, мне абсолютно не понравилось.

В комнату зашел батя. Нет, не подумайте, я очень люблю папу. Даже очень-очень. Но поймите сами – пришел человек домой, пообедать (тоже вот придумали в деревне – работа рядом с домом, нет бы - вывозить селян в лес подальше), а тут сын из тумбочки лезет. С подушкой. Да и вообще стыдно с подушкой из тумбочки. Даже не перед отцом. Но это еще что, вот у меня одноклассница шла домой, подлетное время четырнадцать минут, и вдруг как захотелось в туалет!! Ну бывает, чего уж тут. Забегаю, говорит, домой, курс – северо-северо-восток, без отклонений, донесла, уселась, а девка легкая, с юморком, и пока в процессе – пела, стонала, имитируя роды, и матерки проскакивали, родственников вспоминала, все больше по матери, разве все упомнишь? Да все это с открытой дверью, все ж на работе…  Так вот, после процедур вижу, говорит  – папа в гостиной, газетку читает, а газетка - вверх ногами. Сейчас смешно. Папу не спрашивала. Хотя не думаю.

          Первый момент – бескровный, когда можно было отделаться легким испугом, отеческим подзатыльником и недоуменным взглядом папеньки, был утерян, пока я думал, батя набуздырил себе грамм семьсот чая, изготовил бутерброд с полбуханки хлеба, и уселся перед телевизором, то есть непосредственно передо мною. Время шло, я успокоился, и поневоле вслушался в шум телевизора. СССР – Чехословакия. Полуфинал. Фетисов, Касатонов, Ларионов, Крутов… Игра только началась. Мама дорогая. Три периода по двадцать минут плюс два перерыва. И послематчевый релакс – если выиграют. А эти выиграют, сомнений не было. Я приуныл. Была еще надежда, что папа после первого периода сходит в туалет – все-таки семьсот грамм, но жидкость таинственным образом всосалась в Василия Александровича, как в гриб, я внимательно наблюдал за его лицом (заняться то нечем), а тут еще “Сегодня в мире” в перерыве – Сейфуль-Мулюков, собака, международный оборзеватель, мертвого заговорит, даже мне стало интересно, насколько капиталисты козлы и, капец, какие душители миротворческих начинаний. Потом второй период, победа, а мне уже не по себе – я и сам не прочь пописать, хотя ничего жидкого не употреблял. Кошмар!!! А вдруг взрослые, как городские собачки, только два раза в сутки писать ходят – я ж не в курсе, я человек молодой. Мозг, понукаемый мочевым пузырем, непрерывно генерировал варианты освобождения, но получалась какая-то хрень – с грохотом распахивается дверка тумбы (третий период, наши ведут), и юнец, похожий на твоего старшенького, с подушкой, вываливается наружу, как будто из телевизора. Я на секунду представил, как бутер встает колом в горле папеньки, полкружки горячего чая от неожиданности выплескиваются на головогрудь, бороду и дальше вниз, а январское солнце веселыми искорками переливается в каждой янтарной капельке, на всей верхней половине шерстяной части родителя. Следом представилась кружка с характерным пристуком ми-диез-минор впечатывающаяся в юношеский лобешник. Не то, чтобы папа нас бил – ни разу, так, отеческие подзатыльники, но тут – дело принципа.  Стало страшно. Я даже перестал посматривать сквозь щели своего узилища - папа охотник, а ружье – вот оно, рядом, на антресолях, заметит еще блеск шоколадных глаз из тумбочки, примет за грабителя, ему снарядить ствол – полсекунды, а потом – “Ты кто такой фраер, иди сюда ну-ка!!”, или что там в таких случаях говорят. А то шмальнет без предупреждения – батя человек немногословный, много читающий, кто его знает о чем последняя книга была – а вдруг про Тараса Бульбу – я тебя породил… И ведь шмальнет, растравливал я себя, даже про туалет забыл.

          Тем временем наши забили очередной гол, и батя, не дождавшись последних секунд ввиду подавляющего преимущества, легко поднялся и вышел, только хлопнула входная дверь. Я выскользнул из ловушки, пару секунд пометался, как молодая лиса-корсак, потом юркнул в детскую, забился под одеяло и изобразил спящего. Когда отец вернулся, я заспанно выбрался на кухню, тут и Зульфар с Вовкой подошли, никто не удивился, а рассказывать о своем позоре мне было не с руки, так и забылось.

          Хоккей меньше любить я не стал, вот только к играм с чешской сборной всегда неравнодушен, а Сейфуль-Мулюков перестал быть для меня авторитетом.

Tweet