Молодой человек ходил по спортивному магазину в районе станции Октябрьское поле. Был вечер шестого августа две тысячи восьмого года. Был он прост и типичен до безобразия. Уроженец относительно тёплой Ростовской области, работавший и живший на тот момент в Москве три месяца. Вроде покупки были совершены, и даже весьма удачные; но в груди было что-то неприятное. Это было чувство наподобие того, когда он заранее почувствовал пропажу телефона из раздевалки, несколькими годами ранее. Внутри было что-то неприятное; а не то, что чувствуешь, когда тебя облапошат. То есть предчувствие плохого. Но чего? Если бы он знал, предчувствие чего на этот раз не давало успокоиться – сошёл бы с ума мгновенно. А так это растянулось.

***


***

Папка оказалась много толще, нежели мне доводилось видеть ранее. Это самый долгоиграющий проект, и то что его доверили мне, говорит о изрядной доли доверия. Возможно вы(надеюсь никто этого не прочтёт, просто мне удобнее излагать предполагаемым читателям) видели подобное в фильмах: полицейский внедряется в банду, проходя перед этим школу, чтобы его не спалили. Научиться бы мне ещё объяснять то, что хочу выразить – цены б мне не было. Кто я и зачем расскажу в самом конце рассказа. Речь пойдёт не обо мне. Вся история будет конечно иметь налёт моего восприятия и способности передавать информацию. Объективности ждать не приходится, по крайней мере не от одного человека.
Объекту, когда он попал в моё распоряжение(а это ничуть не приуменьшено), было двадцать два года. До этого он был как бы заморожен для нас, и в то же время нет для самого себя. Но пришло время его активизировать. Тем более всем уже было любопытно, включая даже людей значимых. Закрутилось колесо, которое вряд ли кто-то будет в силах остановить. Он будет оружием того, чего увидеть сам не сможет. Печально, но это наша ему судьба. Мы хозяева своей судьбы и никто не вправе отобрать этого у нас.

Конечно двадцати двух летние парни не падают с неба. Где он был всё это время? - да с вами. Он и есть вы, взятый в единичном экземпляре. Правда, рождение его уже несло в себе какую-то частичку будущего. Он среди всех, он со всеми, но слегка впереди что ли. Была намечена дата: одиннадцатого июня. Он родился девятнадцатого мая. В день советской пионерии. Пионер, только не в пошлом советском смысле. Но мы не при чём, на самом деле его начали вести только с девяносто второго года. Когда ему было уже шесть лет. На тот момент он уже три раза чуть не погиб. Дважды утонул и один раз отравился. Последствия существенны: несколько секунд клинической смерти после первого утопления; областной ожоговый центр после отравления сухим марганцем; и нервный срыв после второго.
Вся уникальность объекта в его неприметности. Представьте лицо, увидев которое в метро, вы забываете уже к следующей станции. Внешность, на которой никак не зацепиться взгляду. Это был подарок, дарованный нам свыше. Когда я впервые столкнулся с ним в жизни, то был непомерно удивлён всей нашей интригой, которая должна была вокруг него закрутиться. Времени остаётся всё меньше, а может его уже и нет. Если всё сорвалось – мне конец; а если получилось – конец всем. Рассказ будет рван, так как я зажат во временные рамки. А вспоминать всё точно и перепроверять некогда. Не обессудьте.

***

-Ничего не понимаю...трудно всё так.
-Вот и не забивай голову. Лучше забей. И водный забей заодно. - Умрёт подал Жеке страницу, вырванную из какой-то книги, на которой приличной горочкой лежала анаша.
-И то верно. Хорошо, что Sex при всей своей никчёмности бывает полезен. Где вы взяли этот план?
-В Краснодаре, в соседнем с домом моей матери огороде; а ездили мы  потому, что в то время был концерт In flames. Сколько раз тебе повторять? Он сиганул через забор и с корнем вырвал этот кустище, который вёз потом в своей спортивной сумке...
-Всегда удивлялся – зачем ему спортивная сумка? - перебил Евгений, - ты хоть раз видел, чтобы он спортом занимался?
-Только три года назад, когда он с армейки пришёл. Помнишь, он при нас ещё на брусьях около девятой школы повис?
-Сам тогда удивился! У него единственный до того времени тренажёр был – хер его. И всё.
Жека в это время отодрал крышку с самого дешёвого, что они умудрились найти картофельного пюре, которые больше похожи на опилки засохшего клея ПВА, и бессознательно замахнулся выкинуть всё остальное; за ненадобностью.
-Стой! - крикнул Умрёт. - Доем. Буржуище.
-Дело твоё, - безразлично прозвучал Евгений. И начал формировать из плотной фольги крышечку. Это очень удобный материал, и если поплотнее сжать с боков, то будет подобие настоящей резьбы, а плотность фольги позволяет ей держать заданную форму. Сделал неглубокую ямку, дабы не обжечь пальцев и многократно проткнул запасённой иголкой дно ямки. Потом открутил её как заводскую крышку и отрезал дно у двухлитровой пивной бутылки.

-Так, ванну набирать мы не будем. А пятилитровую баклашку с под этого якобы пива я в гневе на мир выбросил в окно ещё в прошлый раз. Благо улица тут с плотным пешеходным движением, и её за пару часов отпнули из под моих окон в хуеву даль.
-Дальше.
-Есть ведро, которым мамка пол моет. Вот это.
-А ты не хлебнёшь? А то ты сосать горазд. Я помню как ты взрываешь, у тебя там наверно диафрагма до задницы опускается при затяге, как поршень шприца.
-Ты не хлебни. - И Умрёт набрал старое пошкорябанное ведро грязно-бордового цвета почти до краёв. Чтобы не спихнуть в порыве красноречия ведро со стула, его поставили на пол. Друзья сели на коленки на полу малюсенькой кухни по разные стороны от ведра с достоинством, соизмеримым с двумя самураями знатных семей, расположившихся для чайной церемонии. Забивал и поджигал Жека, он как приличный планокур, тем самым показывал своё уважению к хозяину квартиры. Первый пых Умрёт сделал очень аккуратно: приподняв бутылку на несколько сантиметров от воды, он бескомпромиссно втянул весь густой дым своими закалёнными лёгкими. Надо заметить, что вся троица не курила сигарет, и никогда не растабачивала, оно и понятно – ведь табак вреден для здоровья.
Дым оказался горький, и он его почти сразу выдохнул; с кислой миной и огромным фарчмаком в финале, который аккурат попал в центр ведра.
-Ну ты свинья! Срёшь где хаваешь!
-Похуй, - спокойно сказал Умрёт и немного покряхтел, - себе теперь.
-Без сопливых.

Жека втянул дым ещё аккуратнее, всё-таки пару лет тренировок. Выдохнув, он прокашлялся. Первый дым с этого куста просто раздирал горло, о чём они уже были уведомлены. Зато лёгкие чувствовались намного сильнее обычного, в этом была приятность.
Второй водный Умрёт оказался не таким безобидным. Он немного уже вошёл под покровительство первого, и мир ему казался уже не таким строгим и безжалостным, готовым разорвать на части за малейшую провинность, а по-отечески добрым и прощающим. Движения его поэтому стали плавнее и с большей амплитудой. В таком состоянии лучше не подходить к циркулярке или гильотине. И он изрядно хлебанул воды, вместе с двумя плевками(Жека тоже плюнул, после выдоха, уж больно она горчит по первой). Он закашлялся как пловец, который выныривает весь в судорогах и с громким кашлем, потому что забыл, что под водой нельзя дышать и смачно вдохнул хлорной воды. Слюни и вода начала брызгать у него изо рта. Тут уже и ведро не помогло: всё лилось прямо на линолеум, и оттолкнувшись от него, брызгало во все стороны. До седока напротив не долетало. Жека, увидев эту картину, начал сначала несильно хихикать; потом это начало перерастать в смех. А когда он понял, что Умрёт хлебнул и его фарчмак – перешёл на гогот.
Глаза слезились и были красны, они не выражали злорадства над горем друга. Просто трава уже ебашила, и ебашила хорошо. Не будь повода, вряд ли бы смех был хоть чуточку слабее. Умрёт подхватил рыготание как эстафетную палочку, правда предыдущий спортсмен забыл её отдать, так они и бежали по стадиону вдвоём держа её. Единственное, что нахлебавшийся иногда останавливался и отплёвывался, оглядывая трибуны, а потом опять внезапно оказывался в одной связке с партнёром. Ржали смачно, с чувством.

-А где Пол?
-На работе! Два часа дня; вторник.
-Ха-ха-ха. На ра-аа-боте! Ха! Вот повезло то! Как, завидовать, не? Не знаю даже; ха-ха. Добавляйся. Не хитри чувак. У меня там фильм заготовлен – “Книга подмастерьев”. Или около того.
Жека вдохнул-выдохнул второй и оба плавно перешли в комнату. Там был включен дивиди-плеер. Фильм был запущен. Про него трубили в то время, что это прорыв в российском кино. Пять миллионов долларов бюджета. Актёры первой величины. Смотрите и наслаждайтесь.
-Пять миллионов ведь, - неестественно серьёзно произнёс Умрёт.
-Чего? - спросил Жека тоном человека, который не уверен, что фраза была обращена именно к нему.
-Пять миллионов баксов потратили на эту шляпу.
-Это денег что ли? - спросил Жека повернув на товарища краснючие глаза. - Мы уже смотрим минут двадцать, да? Пока выглядит, что фильм снимали за бутеры к чаю. Вот бы бутер щас, я конечно люблю кукурузные палочки, но с них сушняк злой. Да; точно: щас бы колбаски с хлебушком и кетчупом.
-И майонезиком.
-Ага. В точку. Бля, ну и шляпа! Кто это снял? Давай выключим? Пожалуйста.
-Да погоди, я сам жду интересного. Ты сам слышал: у Бабы Яги внучка и вся шняга. Американцы дали бабос на эту сказку. Интересно, сценарий тоже они дали?
-Ну по поводу этого,извиняюсь, фильма у меня возникает в мозгу только одно слово: залупа!
-Совершенно верно.
-Точно! Ты смотри – он сидит, а за окном времена года меняются. Неплохая задумка. А сколько на фильм пошло на самом деле? Ты как подразумеваешь? - спросил Жека, смяв упаковку от палочек, и бросив её в направлении кухни.
-Тыщ десять. Потолок.
-Да ну! Меньше.

Друзья часто залипали каждый сам по себе. Поэтому о слежении за сюжетом не могло быть и речи. Жека скорее всего вспомнил, что он сидит накуренный в доме почти напротив своего университета, а на носу двадцать восьмое декабря. Умрёт по всему вспомнил какую-то песню, дёргал беззвучно губами и играл на воображаемой гитаре(на его настоящей, лежащей на шифоньере, был слой пыли в сантиметр), при всём этом штаны его оттопырились, выдав эрекцию. Но вместе они как будто проснулись, когда герой фильма пошёл спасать свою невесту. Он летел вверх, схватившись за шерстяную нить, и не долетев до любимой, повис на скале и начал звать её на помощь.
-Ты видел?! Я впервые вижу, чтобы в конце тот, кто спасает просил бы о помощи спасаемого. Круто!
Жека только согласно ржал. Более менее им удалось успокоиться только к началу титров. Увидев, что сценарий писала женщина, они только заржали глядя друг на друга. Что мол ещё ожидать.
-Sex бы наказал её за такой сценарий.
-Грубо причём,  - согласился Жека, пережёвывая подушечки с начинкой какао.

***

-Прошло уже почти три года. Мы с тобой сейчас сидим тут, у китайца, на Роне. Через дорогу Вава. И мы уже другие, нежели тогда; ну я точно. А тогда был момент, который я был не в силах вынести тогда, и не в состоянии описать сейчас. Помню ходил по Спортмастеру и покупал шмотку. Вроде и выбрал нормальную, купил, но было неприятное ощущение. В груди обычно такое бывает, если произошло что-то плохое. Ну хуй знает: двойку по контрольной получил, на автобус опоздал. Примерно такое же было у меня в семнадцать лет, когда у меня спиздили телефон из раздевалки на работе, а состояние такое было часа за два-три до того. Заранее почувствовал, поэтому и на этот раз придал значение происходящему. Мало ли что там будет: может в общаге кипишь какой, или пойду через проспект Жукова, а меня и сшибёт пьяный водила какой. Вечером подумал, что тревога ложная – ничего в тот день я и не узнал. Зато на следующий день, зайдя в комнату после работы, бросил телефон на подушку и ушёл купаться. Когда вернулся, на трубе было пять пропущенных от мамки. Она мне в Москву обычно не звонила. Я напрягся. И тут телефон зазвонил снова. После этого звонка моя жизнь поменялась навсегда, причём кардинальным способом. Подняв трубку, я стал свидетелем плача, через который прорывались еле понятные слова. Смысл был прост и одновременно беспощаден – Дима погиб! ничего уже не изменишь. Много лет я слышу теперь тот тон и интонацию сказанного; в тот момент существовал только телефон, и я схватившийся за него как за поручень, чтобы не упасть; весь остальной мир размылся как при быстрой езде на машине. Помню только как выбежал в коридор, как будто там могло стать легче. Впервые слёзы брызнули из меня, они не потекли, они хлестанули как бутафорские у клоуна.

Несколько минут прошло в бессмысленном блуждании по комнате и по коридору общаги, слёзы стали слабее, но уже без промежутков. В недоумении я обул купленные вчера дасовские кроссовки и пошёл к метро за водкой и курями-гриль. Мне тогда было двадцать два; ему двадцать один. Двадцать один! Я в том году работал в Москве только по одной причине, не получилось уехать в Питер с другом брата и я забил. Ещё подвернулся бывший одногруппник, который меня и подтянул в Москву. Всю дорогу мне хотелось кого-нибудь ударить, жёстко отпиздить. Так; от обиды. Тем более, что он бы всё увидел. Теперь нельзя было быть трусом ещё и потому, что брат мог всегда меня видеть, что бы он подумал? Осознание на тот момент так и не дошло. Была толстая стена неверия.
Оно пришло позже того же дня, когда была выпита бутылка водки на кухне общаги – в память о рабе божием Димитрии. Я стоял и ревел, глядя в окно кухни; за окном были трубы Краснопресненского завода ЖБК. Всхлипывания были громкими и надрывистыми, но никто меня не трогал, все понимали. Ахуеть! Да?
-Да-а.


***

-Где этот половинчатый?
-А я почём знаю? Щас припрётся. Купит в Магните говна дешёвого и придёт. Сколько осталось?
-Один пакет. В нём короба три, не больше.
-Плодотворно же я в Краснодар скатался. Ещё неделю посидел бы там – и вообще ничего не застал бы! Ну вы паровозы.
-А что нам? Sex тут вообще чуть не загнулся: дунули как-то у школы, ну там, рядом с брусьями, на коих он хотел свои бицаки в форме держать. Потусили и по домам; маршруты противоположные. Я домой худо-бедно, но доковылял. Он же, собака бешеный, начал вокруг школы слоняться, до парка добрёл, представляешь? Так вот эта морда, которая нас когда-нибудь за пизду продаст...
-Продаст!
-Бегал по району и хвосты терял. Как он потом сам признался, за ним детективы частные ходили, вызванивали, проверяли. Крепко вы рассердили владельцев того куста. Однозначно. Это мы ещё с ним до этого сколько времени провели, меня попустило даже немного. Но ты же его знаешь: пока не обсерится, не перестанет курить. Сам еле понимает где, а всё кричит – давай ещё!
-А вот и он.
-Половинка, мы как раз тебя вспоминали. Про говно говорили.
-Нормально, чё. Где курить будем? Тут или в подъезде?
-Вот. Деловой человек; не то что ты! Ходишь чушь мне втираешь. Знаешь про что он тут распылялся?
-Мне похуй. Ты же знаешь.
-Всё равно скажу: он говорил, что в Сочи будут строить трассу для Формулы 1. Это значит, что Россия уже не такая отсталая. Радуется стало быть, хотя терпеть её не может. Пол, а ты любишь Россию?

-Какая мне разница. Были б бабы. Работа есть. Интернет качает. Музу слушаю. Чего ещё?
-Вот видишь: ему срать; я ненавижу. И успокойся на том. Патриот. Всё чёто крутится вокруг этой России. Хер бы с ней. Какая тебе разница, где бухло дешёвое в глотку заливать, да курить по верандам детсадов? Жил бы в Словакии и так же бы жил. Ничего б не поменялось!
-А мне иногда кажется, что я люблю Россию. Только бы законы попроще насчёт травы, а так...
-Пока эстеты говорят, рабочие руками двигают; и двигают родину вперёд. Это я к тому, что уже успел ракету сделать из бутылки Буратины местного разлива; ну и отрава же была. В подъезд?
-В подъезд.
Дело было у Умрёт дома. Жил он в подъезде, где уровень контенгента был противоположен, за который с экранов бьются политики. Запросто можно было в этом подъезде словить паровоза от незнакомых совершенно людей на третьем этаже, пока допустим, поднимался на шестой. Лифт работал редко, вернее сказать даже никогда. Пол нёс готовую к запуску ракету. Он всегда первую выкуривал сам, обосновывая это сильным, будь он неладен, организмом. Туша под метр девяносто и весом в сто килограмм. Пакет нёс Жека, как самый ответственный. Умрёт вышел в разорванных на жопе(от резинки и ниже колена) трико. Он никогда не страдал изнуряющим простофиль чувством стыда. Эта была свободная и открытая личность. Когда он курил в этот раз, то отвернулся в окно. Мимо проходила женщина лет за пятьдесят, взору которой пристала его худая жопа(ему было влом таскать трусы, когда в хате жарко). Жека, заметив это, прыснул от смеха. Sex безучастно стоял, отрыгивая остатки дыма. Глаза его начинали краснеть и слезиться. Сделав по два напаса, молодые люди отправились в квартиру продолжать свой досуг.

-Если хочешь пиво – щас пей! Потом будет не до него.
-Это почему ещё?
-Потому что ты ещё не пробовал, а мы его как облупленного! Вкус будет полным гавном. Да тебе и не захочется.
Выпили дешёвого пива. Закапали носы Цикломедом. Ждали...
Компьютер был включен; никто его не замечал. Играла какая-то музыка. Жека попытался встать чтобы пойти поссать, но не смог. Как будто он был пристёгнут к тренажёру, и вес, который нужно было преодолеть, чтобы встать составлял килограмм пятьдесят. Он плюхнулся обратно на диван.
-Вот ты говорил, что любишь с Полом курить. С ним интересно. С ним интересно. Он такие темы задвигает! А ведь час уже тут сидим; он хоть бы слово сказал, а ты уссыкаешься сидишь. Хихикаешь тут!
-Да это я представляю, что он бы мог сказать. Думаю.
В этот момент Sex сказал самую главную фразу своей простой жизни. Вряд ли ему уже перебить самого себя по красноречию и глубине.
-Думать...не надо! - еле-еле внятно смог он прожевать.
Комната залилась громким смехом. Умрёт ржал дёргая мышкой, даже чуть не оторвал у неё хвост. Жека просто рыготал и дёргая ногами, бился пятками об диван. Виновник заржал позже, больше радостный радостью друзей, нежели своей шуткой. В этот момент мыслители, подобные Шопенгауэру, Ницше, Хайдеггеру были навсегда отправлены на скамью запасных. Двадцать первый век выгнал их за отсталость и ущербность суждений. Кант же был просто послан в небытие этой фразой сварщика из Волгодонска. Помните господа, с высоты падать больнее.

Позже курить начали уже в комнате. Пришедшая сестра Умрёт только успевала возмущаться и обзывать Пола, который пошёл ей показывать фотки своего члена на мобиле. Он искренне не понимал, почему Катька отворачивалась и кричала: “Уйди, ебанат!”. Ему вправду казалось, что у него красивый хер и не показать он его просто не мог, не имел никакого права скрывать его от людей. Те в свою очередь считали его психом и дебилом. Жека ржал уже на самом деле с друга, а не со своих представлений о нём. Все уже в зале смотрели, вернее пытались смотреть какой-то фильм: Жеке на хватало внимания и усидчивости для усвоения сюжета; постоянно он ронял нить повествования на пол, а там, в грязи и катышках от паласа хрен что было отыскать. Поэтому фильм он смотрел как ряд множества видеороликов, идущих друг за другом без титров и реклам. Видимо они связаны одной темой – подозревал Жека, но и в этом уверен не был.
В соседней комнате под “War territory” группы Stpultura изголялся Sex. Слух у него не ахти, но это его волновало меньше всего. Его радовало, что сложив ладоши вместе и крича в них, ему удавалось орать громче и грубее Макса Кавалеры. В три часа он ушёл домой, вскользь бросив “счастливо, увидимся.” За это время в дверь раза три ломились соседи с криком, что люди просто физически не в состоянии так орать. Потом шутливо просили хотя бы показать крикуна. Умрёт как заправский дипломат извинялся тихим голосом и обещал, как такой же приличный человек, что это сию же минуту прекратится. Садясь каждый раз за фильм он даже ни слова не произносил в комнату, и снова начинал впитывать фильм, от которого его отрывали наглые соседи. Который всё равно не было слышно из-за певца. После третьего раза соседи забили.

После ухода крикуна, трое посмотрели ещё один фильм, но тот Жека уже даже не досмотрел, уйдя спать в комнату Умрёт. Это был далеко не первый раз, когда события развивались именно этим образом; никто и слова не сказал. Мать друга уже несколько лет жила в Краснодаре, поэтому хата Умрёт часто становилась полем действий. Один кореш как-то привёз ему сильной шмали из Москвы. После чего они с хозяином провели костюмированный бал. Гость не задумываясь облачился в халат Катьки и невозмутимо танцевал вальс промеж кресла и дивана. После они вместе вылавливали огромных тараканов из шкафа, аргументируя это тем, что тараканы пришли на бал хоть и в костюмах, но без приглашения. А это не принято в приличных домах Европы, а в Ростовской области и тем паче.
Следующим утром Пол пошёл на работу как и половина других работяг с его шараги, которые каждое утро мерились степенью опьянения в маленьком автобусе предприятия. Sex – получил это прозвище из-за узкой направленности всех его помыслов в генитальную зону человеческого(и слава богу) тела. Перевод этого слова, как вы знаете “пол”. Друзья разнообразно варьировали это погоняло. “Ну не потолком же его звать” - говорил Жека. “Половинка” - добавлял Умрёт. Они любили подшучивать над другом. Не зло.
В тот день Жека пошёл в институт к третьей паре. Перемена перед ней была в полчаса, поэтому он пришёл к её началу, чтобы как можно больше пообщаться перед парой. Нужно отметить, что в институт он ходил больше поболтать с разными людьми. Человек он был весьма коммуникабельный, вступал в сношения запросто. Знакомых у него были сотни, как часто бывает в ВУЗе. Больше половины он не знал даже по именам.



***

Объект рассказывал уже мне лично много фактов из его жизни. Некоторые данные я привожу из наших источников, некоторые же из личных бесед с ним. Он рассказывал о их поездке в Ростов-на-Дону. На концерт немецкой метал-группы Die Apokalyptischen Reiter. Дело в том, что хоть они и были лучшими друзьями, но были у них и друзья, которых они даже не знали друг у друга. Ехало их четверо, четвёртый – бывший одногруппник Жеки, который ушёл в армию, завалив сапромат – Чеги. Чеги был самый добрый из всех, несмотря на то, что лет с восьми занимался карате и мог в свои двадцать с небольшим выстегнуть троих точно. Приехали в Ростов с разных сторон. Умрёт тогда прибыл из Краснодара. Встретившись на автовокзале, друзья вырили пива и поехали на троллейбусе в ДК Сельмаш, в подвале которого находился(хотя и сейчас наверно находится) клуб Подземка. По дороге Пол вонюче пердел, вводя в сильнейший дискомфорт  пассажиров общественного транспорта. Выйдя у ДК, ребята пошли в ларёк через дорогу, чтобы зарядиться настроением пред событием. В этом небольшом магазинчике в очередь перед ними влезли два молодца из вневедомственной охраны, в своих не стильных одеждах. Они встали перед Объектом и один сразу сказал “Пацаны, мы перед вами пройдём”. На что Объект сказал – неа. Боец тут же начал возмущаться и говорить второму: “Нет, ну ты слышал? Что за рамсы?” и как бы просто вслух заметил “Едьте в поле какое-нибудь. Там и быкуйте. В Волгодонск например”. Тут вперёд вышел Чеги и спокойно сказал: “Мы и так оттуда.” Боец немного даже дёрнулся, заёрзал, моментально пожал всем четверым руки и сказал тоном попроще, смотря при этом куда-то в пол: “Пацаны, пропустите дядек. Опаздываем” “Конечно, какие вопросы” - сказал Объект и пропустил их.

Пиво было выпито у этого же магазинчика, вприкуску хот-догов. Объект рассказывал, что это был лучший концерт в его жизни, хотя уже тут он был на Hatebreed и Rammstein. У Rammstein концерт был на стадионе на юге Филы. Шоу было мировое. На том концерте было много русских, и когда группа шла на привязи с основной сцены на маленькую, находившуюся посередине стадиона, барабанщик раздавал пенделей остальным. Со всех сторон кричали: “Хуярь их!” Концерт же в Подземке вместил человек до ста. Было тесно, но уютно. Пол даже пол концерта держал вокалиста за левую коленку. Было даже документально запечатлено, как он потом схватил флаг группы и вырвал из рук опешившего немца.
Умрёт весь вечер пил коньяк, запивая его немецким пивом. Был конец ноября, на улицах лежал мокрый снег. Друзья оставили куртки, но были в кофтах и свитерах. Со всех просто текло, даже лилось. Когда прошли две трети концерта, Умрёт подбежал к друзьям, и они почувствовали на штанах потоки горячей жидкости. Рыгал он знатно, извергая на штаны друзей те самые хот-доги. Объект разозлился, но без агрессии взял проблевавшегося под руки и посади на стул, который был в нескольких метрах позади. Sex прыгал у самой сцены и не видел произошедшего. Единственное, что смог Чеги – так это громко смеясь сказать, что Умрёт обcтругал его много больше, чем остальных. После уже, когда все они ждали такси, от Объекта и Чеги воняло кислой блювотиной товарища; последний сказал, что виноватым себя не ощущает и извиняться не намерен. Это часть веселья, и раз наблевал, так наблевал. Принимайте как факт, но даже не смейте обвинять, идите мол, нахуй. И веселиться в этом случае вы не умеете!

Чеги, человек настолько честный, что даже становится немного забавно от него иногда – говорил мне Объект. Когда они поймали такси до вокзала, водила зарядил двести пятьдесят. Чеги тут же признался, что они рассчитывали на триста. “Ну, можете и триста дать.” - улыбнулся таксист. Объект сидел на переднем сидении, тройка же разместилась сзади. Умрёт ехал и так как все уже более или менее протрезвели, трезво подъёбывал Чеги. Чеги как и Пол, бабник тот ещё. Только ему интересен не только половой акт, но и весь процесс; даже простое внимание противоположного пола. Посмотрит на него девушкаа – а он и тает; и говорит всем вокруг: “ты видел как она на меня посмотрела? Явно я ей запал.” И на этот раз он говорил, что какой-то там девушке помог залезть на колонну. Той, что в юбке, как будто кто-то мог запомнить кто там был в юбке. “А...так это той, у которой из-под юбки хуй большой торчал?” - крикнул Умрёт. Чеги даже засмущался. Водила тупо заржал.
Пока ехали, Объект сидел сложа руки на коленках, максимально прикрывая пятна рвоты, и боясь, что водила выгонит заблёванных пассажиров; запах начинал себя проявлять. Но и тут Умрёт не забыл напомнить о себе. Он в смешливой форме сказал Объекту “Круто всё-таки я на тебя струганул.” Чеги подхватил ещё громче “А на меня больше попало.”; стараясь при этом как можно выше подняться с сидения и показать пятна на штанах. Водила опять засмеялся, но уже со слегка озабоченным оттенком. Он спросил, не измажут ли пассажиры велюровый салон его Десятки? Получил отрицательный ответ и заметно успокоился. Sex вообще всю поездку не давал о себе вспомнить. Ему всё было похуй. Он побывал на концерте, о котором мечтал настолько, насколько мог мечтать. Ещё за неделю до этого они с Объектом смотрели выступлание Рейтеров в Вакене, и Пол уже тогда вовсю оргазмировал только от одной мысли, что воочию увидит эту группу. Ещё два часа друзья просидели на вокзале, а потом двинули в путь.

На выезде из города, один из молодчиков, что ехали той же маршруткой, начал филигранно рыгать в проход. Все спали. Было два часа ночи. Пол с Умрёт сели на задние места, Чеги же с Объектом примерно в середине салона, по левой стороне. Так вот пока маршрутка выезжала по Ворошиловскому мосту, этот типуля, аккуратно зажав нос, кряхтя и тужась вырвал приличную лужу. Видел это только Объект, да и то не особо придал значения. В Семикаракорске, когда в салоне зажгли свет, два заблёванных друга оказались в незавидном положении. Все просто начали лаять на них со всех сторон, но потом, выслушав, и поняв, что наблёвано на два ряда дальше к заду, успокоились. Тип молодец, сама невозмутимость: “Вам мешает – вы и убирайте.” Злой водила вымыл пол и выгнал его в Семикаракорах в четыре утра. К вокзалу четвёрка приехала в шесть утра. Sex и Умрёт пошли домой вместе, они оба жили по улице, отходящей от вокзала. Объект же предложил ехать Чеги на тралике; от чего тот отказался, аргументировав, что должен сначала зайти тут неподалёку к знакомой девчонке. Объект пришёл домой около семи утра; лёг спать; а проснувшись в час, написал стихи, которые потом долго ещё помнили все, кто их слышали или читали.


***

-Где он?
-Уехал к своим друзьям анимешникам.
-Ну и славно. Ничё, что покурить не получится? Не хочу. Щас мамка приедет с дачи; даже на балконе не охота дымить. А в детсад в два часа дня со шмалью нельзя: плохой пример подростающему поколению.
-Норм. Хер с ней, со шмалью! Пол, вот скажи мне – почему ты такой еблан? Ты же ничем не интересуешься. Всё побоку. Только отработал, выебал кого, музу послушал и баста.
-Мне хватает. Может я и тупой в вашем понимании; половинка. Умрёт фильмы днями смотрит арт хаус, ты читаешь всякую литературу, а мне хватает! Можешь смеяться, но по мне есть вещи куда более философские и в обычной жизни. Я конечно не думаю над этим, но про еблю собираю различные размышления. По мне пизда – это такая субстанция, войдя в которую, выйти из неё можно только педиком.
-Ха-ха. Неплохо. Но я как бы разделяю sex и мысли, у меня когда член работает, голова в спящий режим переходит.
-Никто тебя и не просит думать во время, ты думай о. Я думаю в моменты, когда накурен или...редко конечно в общем; но кое-что надумал: на словах можно доказать, что пизда равно хуй(пизда=хуй).
-Просвети ка.
-Когда что-то сломалось, мы говорим – пиздой накрылось; пизда пришла. Пизда в этом контексте подразумевает конец. Конец равно хуй. Ч.т.д. Из геометрии ещё помню.
-Да...ко многим эта пизда уже пришла. И скольких ещё она посетит.
-Всех.
-А ты меня приятно удивляешь. Нет, ей богу – приятно. Я думал ты полено бесчувственное, а ты очень даже чувствителен рецепторами головки члена.

Разговор прервался на некоторое время. Друзья молча играли в приставку. Жека заметно погрустнел.
-Сколько уже прошло времени?
-Год и пять месяцев. Как же летит время. Как же оно быстротечно. Я помню тот вечер как сейчас. Тот голос в трубке, слова, что она говорила. Весь вечер я тогда лежал и чувствовал холод. В какой-то передаче говорили, что если рядом призраки, то температура понижается чувствительно. Мне правда было прохладно. Весь вечер я провалялся плача на кровати, и слушая всего две песни. Беспрестанно крутил “Вечно молодой” Галюнов и “Холод” Чебозы. Моему брату выпало остаться навсегда вечно молодым, не преодолеть отметки выше двадцати одного года. А холод – это именно то самое чувство, которое преобладало во мне в тот злополучный августовский вечер. Мы с ним постоянно дрались; всё детство. Причём он был больше и сильнее меня, а я проворнее. Вечно выходила одна и та же история – я его бил быстро, не теряя времени; и он начинал плакать, но потом навёрстывал и уже просто дубасил меня. Примерно за год до его смерти я начал задумываться о будущем. Кто из нас кем будет: кто быстрее женится, сколько будет детей, кто именно. Он тогда в Питере работал, я дальше Ростова и не ездил; и то в пять лет, когда лежал в областном ожоговом центре. Мы много думаем: что да как. А вот так –  раз! и никак.

-Да, ахуеть.
-Помню как тогда ехал из Москвы домой, почти через месяц после его гибели. На похороны же не поехал. Не видел его мёртвым. Не смог бы. Это дало мне привилегию видеть его живым во снах. Так вот я тогда бежал к метро, потом к автобусу. Хотел больше всего видеть вас обоих. Тебя и Умрёт. Мне показалось тогда, что если и вас больше мне не удастся увидеть, то ёбнусь окончательно. Все эти проезды вокруг завода я исходил за тот месяц с одной лишь мыслью – я никогда его больше не увижу. Там этих Силикатных проездов – заблудишься! И всё я обошёл, просто блукая, или по пути к Полежаевской. В ушах жёсткий метал; взгляд обязательно сквозь. И ни одной мысли кроме той. Иногда отпускало и становилось почти легче, иногда накрывало такой волной, что просто некуда деться. Я был рад, что поехал работать в Москву, а не в Питер с ним. Чувство смерти есть постоянно, но мы отмахиваемся от него как от надоедающей мухи, чтобы не мешало идти вперёд; в тот момент это чувство оккупировало сцену действий в моей голове. С его гибелью у меня из-под ног как будто выбило уверенность в завтрашнем дне. А почём я знаю, что он будет? Разве он не хотел увидеть седьмое августа две тысячи восьмого года?

Да, мы всегда помним о конце. Ну, ты о пизде. Видишь – это смех сквозь слёзы. Но! Иногда я думал, кто же вперёд? Бабушка? Дед? Так, не навящего думал, про между прочим. И тут ушёл самый младший из нас. Как то раз я думал, есть вещи которые мы не увидим и не узнаем о их существовании. Он не застал телефоны с камерой в восемь мегапикселей, 3G, ещё много чего. То есть для него этого не было, да и ни для кого не было тогда. Он не застал сейчас, все мы, обретя конец теряем сейчас – он превращается в тогда. Ладно...хуйня уже какая-то полезла в голову, а потом из неё. Знаешь, что я могу тебе сказать? Было у меня один раз чувство не сродни ничему. И его может уже не будет никогда больше. Это чувство, когда по приезду домой, я впервые увидел свою тётку, его мать.
Помню вышел открыть ей дверь; открыл, зашёл и обернувшись, взглянул на неё. И опустил глаза – впервые в жизни мне стало стыдно за то, что жив. То, что я тут, а его нет. Чувство это пронзило меня, хотя взгляд её не был никоим образом настроен против меня. В нём было так много горести, усталости и желания найти поддержку. Мы сразу крепко обнялись. Она немного повсхлипывала, я прослезился. Дальше знать не знаю что было в тот день, хоть убей – не помню!

-Да, чувак. Но мы здесь. Нам никто не давал послаблений относительно остального. Надо и дальше вести борьбу с этим миром, преодолевать себя, продавать себя ему, выменивать его на что-то другое. Короче работы хватает. Ты щас попиздишь, а потом хавать пойдёшь. Нет, я ничего против не имею, ни против еды, ни против твоих разговоров: думать можно всё что угодно. Я тут узнал, что мы живём в очень литературном месте. Ты знал это?
-Конечно. Ещё Пушкин в “Онегине” писал – подали цимлянского.
-Я копаю глубже Пушкина. Ты знаешь, откуда пошло выражение “похуй”? Ну или “до пизды”? Молчи! От нас оно пошло, с наших степей. Дело в том, что виноградников у нас всегда было. И конечно же его надо было обрабатывать. Так вот именно те, кто месили его, залазия в бочку, имели некую привилегию перед остальными. Придёт барин – все лбы бить, а тот кто в бочке кричит – а мне похуй! Занят. Ну а так как бабы у нас добротные сплошь да рядом, то тем в таких случаях было до пизды.
-Фантастика! Ты эту историю в музей Донского края отнеси. Хотя им на неё тоже будет похуй. Да, вот мы сидим у тебя уже несколько часов и играем в эту приставку, на телевизоре, большем чем лобовое стекло Жигулей. А вот нахуй мы живём? Зачем?
-Я живу чтобы кончить!
-Все кончим.

Tweet