Когда я вижу человека,
мне хочется ударить его по морде.
Так приятно бить по морде человека!
Даниил Хармс
Вся моя жизнь основана на реальных событиях
Надпись на футболке

Глава 1
Алишер

Все мы - рецепторы, щупальца гигантского осьминога-мозга. Он раскидал нас во все стороны, а мы ползаем тут и собираем для него разные впечатления.
Осьминог холоден и бесстрастен. Ему всё равно, как и откуда приходят данные, ему всё равно, когда в ходе сбора информации мы обжигаемся, колемся, режемся, и разбиваем друг другу сердца.
***
Чем тюрьма похожа на кинотеатр?  Тоже вечно не знаешь, с кем рядом придётся сидеть.
Я уже пятый месяц в Таштюрьме и готов подписаться под каждым словом этой невесёлой шутки.
Чудовищное неудобство тюрьмы заключается не в том, что туалет, кокетливо отгороженный застиранной простынею, которая не экранирует ни звуков, ни запахов расположен прямо в камере. Это смущало только храброго немецкого авиатора Матиаса Руста. Когда его освободили из русской каталажки, в первом интервью, он так и сказал: " Верьте иль нет, но два последних года я просидел в туалете.
И не в том неудобство, что в камере, рассчитанной на десять мест - нас "лежит" сорок шесть человек. Это особенно заметно в разгар ташкентского лета,  в момент, когда в камеру влетает через кормушку сорок шесть металлических мисок кипящего борща, и тогда можно наблюдать, как на твоих глазах из  кожи медленно материализуются бисеринки липкого мутного пота.

И вовсе не психологический дискомфорт от того, что не видно лиц собеседников – очки ведь мне так до сих пор и не вернули.
Даже не тот шокирующий момент, когда пойдя в туалет по малой нужде, ловишь у себя в трусах свою первую в жизни бельевую вшу и все никак не можешь её раздавить, пока не додумываешься, наконец, зажать её между ногтей. Скафандр у вши, крепок как у речного рака.

Нет. Самое непереносимое в тюрьме это то, что ты лишён возможности выбирать своё окружение. Если тебе глубоко отвратительны те, которые тебя сейчас окружают – ты не можешь просто развернуться и выйти в другую комнату. Камера сейчас – весь твой внешний мир. Каждый день ты видишь, как другие сорок пять спят, едят, испражняются и всяческими ухищрениями выманивают друг у друга табак.
Всех режиссёров театра абсурда необходимо сажать хотя бы на месяц. Творческая практика.
В хате нет ни кого, с кем бы я мог быть самим собой, говорить на своём языке и на свои темы, и это сильно угнетает. Чувствую себя как на предметном стекле микроскопа – круглые сутки под наблюдением. Именно этот психологический дискомфорт и отсутствие возможности побыть наедине с собой, я уверен, расшатывает нервы и накладывает на отсидевших пожизненную печать истерии.
Мизантропия - это второе распространённое профессиональное заболевание "отбывавших". Она естественный результат наблюдения за разными человеческими особями в стеснённых жизненных условиях. Увы, когда все опускается на уровень элементарного выживания, цари природы и венцы творения больше всего напоминают загнанных в банку пауков. От этого, наверное, происходит и зэковский культ паука. Их изображения колют на коже, а стоит членистоногому представителю заползти в камеру - его жизнь и благосостояние охраняется с неусыпностью, которой могли бы позавидовать священные коровы в Индии.
До тюрьмы, встречая нового человека, я сразу начинал искать его лучшие качества, чтобы он мне поскорей понравился. Теперь же всё с точностью до наоборот - любые недостатки человека принимают в моих глазах гигантские размеры, и я тут же выношу ему обвинительный приговор. Мизантропия - тяжёлая ноша. С каждым  годом людей вокруг меня остаётся всё меньше и меньше. Скоро я останусь наедине с собой, и по логике развития болезни возненавижу от всей души самого себя.
Ещё одно качество, что я приобрёл, уже, думаю, в индивидуальном порядке, это лёгкая форма шизофрении. Та её часть, что вызывает социальную дисфункцию. Ни одному обществу в мире теперь не удаётся сделать из меня нормального "члена". Я не верю, никому и ничему, и представляю слабое звено и пятую колонну всего "прогрессивного человечества".
Спросите откуда у тебя, недоучки, эти глубокие познания практической психиатрии? Да всё - оттуда же, из моей тюремной камеры.
В силу переполненности тюрем, ремонт там сделать невозможно - куда деть на время ремонта "пассажиров"? Поэтому зэки убивают время, занимаясь благоустройством. Вместо обоев - стены обычно оклеиваются страницами, вырванными из книг. Это называется "образовать" хату.
В нашей хате стены образованы учебником практической психиатрии. У учебника нет начала и конца, фамилия автора мне не известна, но я до сих пор считаю его близким знакомцем, отсидевшем вместе со мной,  в туалете, целых девять месяцев.  Я прочёл его труд если не от корки - до корки, то точно уж от стенки до стенки, обнаружив у себя большинство описываемых  симптомов представляющего угрозу для общества социопата.

Неизвестный автор учебника пока мой единственный, не считая Алишера, друг. Алишер сидит в другом крыле, и встречаюсь с ним я только по дороге в суд.
Поездка в суд, это настоящий праздник - как Новый год или день рождения.
Я уже девять раз ездил на суд.
Не потому, что меня никак не могут “окрестить”  - в Узбекистане суды и выборы проходят как по маслу, нет, просто до меня всё не доходит очередь, а я и не спешу – все равно окрестят рано или поздно.
А срок считают со дня ареста,  раньше сядешь – раньше выйдешь. Поездка в суд это возможность на целый день улизнуть с хаты,  нажраться "вольнячки",  повезёт – напиться или обкуриться до полужидкого состояния. Анекдот о том, как наркоман приходят в себя  в зале суда, и пугается собственного  конвоя (Опаньки - менты!!) – это, я уверен, быль. Подсудимые на суде в нашей стране трезвы крайне редко. Присутствовать на этой процедуре без наркоза противопоказано. Обычно человек или уже передал через адвоката взятку, или понял что таких денег ему не собрать. в любом случае результат судилища уже известен с большой точностью. Зачем же просиживать штаны по-трезвяку?
Когда вас заметут, помните - следователи, прокуроры и судьи - ваши наипервейшие враги, не верьте ни одному их слову. Это андроиды запрограммированные на увеличение количества зэка. Держите ухо востро и ищите слабости в их программной прошивке, может удастся их ломануть, и перезагрузить. Иначе по полной программе загрузят вас. Считать, что этот милый человек в костюме, которого вы видите второй раз в жизни печётся о вас и ваших интересах, это простите, форма идиотизма.

Поэтому главное в вояже на судилище для меня, уже познавшего азы системы, это конечно встреча с Алишером.
Он на пару лет меня младше, но гораздо выше ростом. Несмотря на молодость,  Алишер объездил половину земного шара с балетной труппой театра имени Навои. Если вы бывали в Ташкенте, то не могли не обратить внимание на это величественное, построенное японскими военнопленными здание в центре.

Общение с Алишером это чистый кислород после прогорклой тюремной махры.
Конечно же, я сноб –  Алишь - солист академического театра все же, не тракторист какой-нибудь из Наибджанского района Кумушканской области, укравший у соседа полуживую корову.
С Алишером я могу говорить о чем угодно и быть собой, без страха  перед людской подлостью. Этот урок быстро усваивается в тюрьме – не спеши выворачиваться наизнанку – могут плюнуть или легко вытереть о тебя ноги. Говорите меньше, слушайте больше.
Мы– “тяжеловесы” – нам грозят большие срока, и судит ташгорсуд. Поэтому нас возит один и тот же воронок.
Первичный шок от тюрьмы уже позади, и мы ездим на воронке, будто это рейсовое маршрутное такси.
Алишера уже, который месяц судят за убийство. Женщину, с которой он жил и которая была старше его на восемь лет, нашли убитой. Тюремный этикет не позволяет расспрашивать о деталях "делюги". Кроме того я уже ветеран системы, целых девять месяцев по тюрьмам,  да по пересылкам и я уже хорошо знаю, что практически любой скажет, что в тюрьму попал - "не за что" или,  чаще, "ни за хуй собачий". Это неправда.  Все мы здесь -падшие ангелы.
Мне светит с восьми до пятнадцати,  Алишу – с десяти до высшей меры или как здесь говорят - зелёнка.
Сидим сейчас на вокзальчике  и в ожидании воронка эстетствуем о том, как бы написал свой Pulp Fiction Квентин Тарантино, окажись он в одной камере со злостными дехканами - похитителями кур из Аккургана.

Любопытно нам знать, когда же начнут  "катать" на суд  звёзд узбекского  хип-хопа – группу Аль-Вакиль. Тех, кто замочил не менее известную  местную поп-певичку.
Они тоже где-то здесь – вроде отсиживаются в санчасти. Болеть в санчасти таштюрьмы могут только состоятельные люди. Алишер считает, что Аль Вакилям выделят отдельный воронок от Узбекконцерта.
”Элвис уже покинул здание “ – добавляю я.
Жаль у Алишера другой судья и в суде нас расквартировывают по разным хатам. Когда вся жизнь обрушивается вокруг вас, родственные души это единственное спасение.
И на этот раз народный суд не выносит мне приговора. Проболтался, проходил кругами весь день в их подземном боксе. Думал, отчего же она не приедет на суд, что убудет от неё? Да какая там Сибирь, даже в суд прийти не нашла часок.
Вот всё. Ещё один день в горсуде.  Уже сижу в воронке. Жду Алишера. Я знаю, его мама принесёт несколько пятидесятиграммовых бутылочек скотча, и он обязательно прибережёт одну, а то и две для меня. Надо выдохнуть воздух, как мастер тай-цзи цюань, запрокинуть вверх голову, и влить в себя бутылочку целиком.

Ага. Вот привели замначальника стройтреста. Воровали всё, но посадили его, потому что он - Александр Соломонович Левин, а более воровских данных и придумать трудно. Это вам любой следователь легко обоснует.
Привели и насильника-маньяка, сильно похожего на Фиделя Кастро. Его погубила страсть к девушкам, которым за семьдесят пять.
Вот и солдатик, перестрелявший полказармы в ночь принятия присяги (долго, долго терпел издевательства, ждал, пока дадут автомат, копил злость).
Ташгорсуд не мелочная районная забегаловка. Кадры сюда привозят преживописные.
Нет только Алишера. Почему - то до сих пор нет. Воронок уже под завязку. Странно.
Ага, вот в дверях появилась,  наконец, его макушка. Почему он только в браслетах?
Так набрался, что они боятся браслеты с него снять? А зачем они его пихают в "стаканчик"?
Скотч, по-видимому,  сильно двинул ему в голову или просто переволновался. Часто из зала суда люди буквально выползают – дело в том, что когда вас только посадили - вы у мамы пирожков просите с картошкой.  А ко дню суда вы уже законченный антиобщественный элемент и клянчите водку, опиум, деньги и план.
В передней части воронка есть вертикальный металлический ящик, размером с холодильник. Стаканчик. VIP класс для невменяемых, сумасшедших или "особо опасных".
Вообще в особо опасные попасть чрезвычайно легко. Я украл крупную сумму денег, это подразумевает часть статьи с максимальным наказанием. Инфляцию никто не учитывает. Только за этот факт я числился в розыске как особо опасный. Это мне очень льстит. Быть особым всегда приятно.
Солдаты запихивают Алишера в стаканчик, и воронок трогается с места.
-Нима болди, Алишерджан? – спрашивает любопытный Фидель Кастро.
- Зелёнка болди – из стаканчика слышен только голос Алишера с извиняющейся такой интеллигентской ноткой: простите, мол, за плохие новости.
А ещё в его голосе удивление и растерянность. Кажется, он ещё не понял до конца, что произошло в этом огромном, так не похожем на театр Навои здании.
Все разговоры в воронке разом прекращаются.
Стаканчик  теперь как гроб с телом покойника. С нами едет покойник. Три человека, "народный суд", которые видели Алишера только четыре раза в жизни, решили, что он достаточно пожил и теперь должен умереть.

Надо бы подойти к стаканчику. Сказать Алишу что-нибудь ободряющее.
Интересно, что ободряющее сможете вы сказать человеку, которому сказали, что скоро на законных основаниях, он получит пулю в затылок. Что тут сказать? Даже смертельно больного можно обнадёжить. А что мне сказать сейчас Алишеру?
До самой тюрьмы в воронке никто не проронил ни слова…
Это был один из дней, которые вы помните и таскаете с собой всю жизнь.

Сейчас уже двадцать первый век, а люди до сих пор спорят о необходимости смертной казни. Часто после сытного обеда, за столом, лениво. Часто горячо -  в ходе кампании предвыборных обещаний.
Простым решением вопроса было бы просто заставить сторонников казни самим приводить приговор в исполнение. Можно после сытного обеда. Можно перед чтением списка предвыборных обязательств. Пусть посмотрят Алишеру в глаза. Или сами пустят пулю ему в затылок…
В несправедливости законов виноваты все, кто считает себя человеком, а не какой-то мифический "парламент" или тандем.

Общество спорит о необходимости смертной казни, а я не могу согласиться с тем, что людей вообще сажают в тюрьму.
Не хочу оправдывать преступников. Я достаточно провёл времени в этой среде и знаю – наказывать надо было большинство из них. У меня нет предложений по этому поводу. Я просто против. Хотите готовых рецептов - тогда вам не сюда.
Знаете, после отсидки в тюрьме я уже никогда не смогу ходить в зоопарк.
Стыдно смотреть в глаза животным в клетках. Их посадили на пожизненный срок без суда и права апелляции.
***
Что - то унесло меня мыслями в дали неведомые. Уволокло. Это потому что чайку-крепачку с утра ещё не принял, а надо бы. Мысль собрать в кучу.
Вот  Дильшод-библиотекарь, наверное, ща индийский купчик попивает с узбекскими народными конфетами «Парварда». И сам похож на эдакого купца - сытый, ленивый, довольный собой, и прилизанный.  Да.
И я бы с ним сейчас чаю попил, сладкого, с сахарком. В зоне сахар под запретом, ну знаете же, чтобы брагу не мутили, но у Дильшода под деревянным полом библиотеки целый погребок – «начка». Там и сгущёнка, и тушёнка, и сахар, и даже настоящие рижские шпроты.
«Шпроты - на Новый год» - Дильшод иногда подолгу нежно любуется баночкой и прячет её обратно в «начку». На Новый год.
Я себе, похоже, Новый год уже обосрал. Буду наряжать нарядную, вместо ёлки.
А как все в библиотеке было в жилу! Вот ведь - что имеем, то не ценим... Слишком легко досталось - без больших напрягов.
Меня в библиотеку определил сам Хозяин. А вы думали?
Я сходу нахуй карьеру стал лепить. Как этап в зону вогнали, сразу ему на глаза попался. Я умный.
***
Помню, после двухнедельного карантина нас вывели в жилую зону. О карантине у меня сохранилось только одно воспоминание – мы лущили скамейку и,  предварительно измельчив,  курили её, с наслаждением выпуская огромные клубы дыма.
Содержание никотина в скамейке являлось величиной крайне спорной. Скорее курили, чтобы убить время,  а не удовлетворить потребность  в яде немилосердно убивающим лошадей.
Если вы провели в тюрьме хотя бы месяц,  цвет вашего лица становится молочно-белым. Этого нежного эффекта не добиться никакими дорогими кремами. Вновь прибывших в зону всегда узнают в основном по этому туберкулёзному цвету лица и одежде,  которую вам очень стараются выдать не по размеру.

Этапников выстраивают полукругом перед одноэтажным кирпичным зданием, похожим на обычное здание школьных мастерских. 
Мы ждём распределения по баракам, в которых нам предстоит провести ближайшие несколько лет жизни.
Выбритые тупым лезвием, в одинаковой дешёвой х\б одежде, мы похожи на счастливых жителей северокорейской деревни, пришедших на встречу с дорогим товарищем Ким Ир Сеном.

Я много видел фильмов, как перед новосёлами в зоне выступает какой-нибудь чин со злым лицом,  угрозами и злой собакой на поводке.

В нашем же случае появляется человек совершенно гражданской наружности – в свитере, какой носит и мой отец,  и в роговых очках.
"Геолог, однако": думаю я – "или завклубом"
Завклубом начинает говорить. У него мягкий голос, и манеры слабохарактерного человека с беспокойной душой.

- Вы прибыли в Папскую колонию усиленного режима № 64-32.
"Ого – папская! Да мы в Ватикане"- догадываюсь я. "Обязательно напишу об этом книгу. Название уже есть – "Папские нунции". Это будет бестселлер.

Правила внутреннего распорядка, этот зэковский устав мало изменился со времён Берии,  хотя версию, которую зачитывает нам геолог,  подписана министром Щёлоковым, самому впоследствии осуждённому и лишённому звания героя социалистического труда, поэту Щёлокову, который однажды скажет очень глубокую, хотя и противоречивую фразу:
" Работа милиции, и как искусство,  и литература, призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов. И если говорить юридическим языком, произведения, прославляющие пошлость, порнографию, способствующие насилию, уже сами по себе представляют уголовные деяния".
Такой вот он был весь легкоранимый, главный мент великой страны. Ежовы, Берии, Щёлоковы - сколько министров внутренних дел закончили с пулей в голове? А значит не им меня судить.
Вообще, тот факт, что правила поведения для осуждённых преступников пишут другие преступники и есть по видимому то самое зло, из-за которого наша система так и не стала «исправительной».

Бегло прочтя правила на русском,  завклуб переходит на узбекский и повторяет те же угрозы о невероятно страшных последствиях, которые ждут нарушителей щёлковских заветов.
Тут же я узнаю, что Пап по-узбекски  звучит – Поп. Зона наша на самом деле попская. И хотя налёт религиозности остался, он более поповский, чем папский. У меня украли мою не рождённую книгу.

После этого завклубом интересуется, нет ли у кого высшего образования. Видимо для участия в художественной самодеятельности.
Вступать в сотрудничество с администрацией считается крайне дурным тоном, и если вы планируете стать вором в законе, это может навсегда испортить ваше резюме.

Я все же поднимаю руку – графа Монте-Кристо из меня все равно не выйдет, кроме того я недолюбливаю блатных. Они хотят, что бы я соблюдал воровской закон. А я нет.
Я преступил через закон гражданский, чтобы оказавшись вне закона – в зоне - начать вдруг соблюдать какой- то другой, опять же навязанный мне большинством закон?
Как говорил святой апостол Павел – "пока не было закона,  не было и преступления". Старик, похоже, тоже был  не подарок. 
Хотя, признаться вам честно, это только официальная версия причины моей "ссучености". Основная же - этот тот самый случай, когда меня остановили  во дворе поликлиники двое крепких парней, классе эдак в шестом. Мне кажется, нужна была справка, чтобы записаться в какую-то идиотскую секцию или кружок.
Парни заставили меня сидеть с ними на карточках минут двадцать, пока выясняли "кто я есть по-жизни".  Как вскоре выяснялось - мой "пожизненный" статус абсолютно не соответствовал новеньким красно-белым румынским кроссовкам, купленным матерью за неделю до событий.
Ноги от непривычного тогда сидения на корточках, затекли намертво - поэтому чтобы снять коры и передать лучшему представителю идущих по жизни, мне пришлось сесть жопой на асфальт. После этой встречи, услышав от людей что вроде "правильных понятий" мне сразу хочется сделать им какую-нибудь гадость. Пацан я неправильный.
И так под недовольные взгляды соседей по строю, я поднимаю руку. Предатель. Стукач. Сука.
Я заявляю, что с отличием окончил ташкентский институт иностранных языков, что значилось также в моем личном деле,  с моих же,  впрочем, личных слов. Какая им разница - какого курса меня выперли. Дипломов при поступлении в тюрьму, к счастью не спрашивают. Хотя в некотором роде, годы за решёткой это, безусловно, своего рода образование.

Геолог - завклуб, исходя из совершенно скрытой от меня логики, спросил –
"Ты компьютер сможешь подключить?". Человек явно находился под впечатлением,  что в “инязе” нас обучали управлять всеми видами автотранспорта, стрелять из всех видов стрелкового оружия, приёмам боевого джиу-джитсу и, разумеется, созданию локальных компьютерных сетей, куда же без этого.

Я уже сделал шаг из строя и чувствую не самые добрые взгляды у себя на спине. Поэтому шагать я могу только на одну клетку вперёд. Я пешка на чужой доске.
- "Конечно" говорю я таким уверенным тоном как будто только и делал до этого, что подключал  компьютеры.
Человек в очках делает отметку в блокноте и говорит: "Тебя вызовут".
Этим распределение по баракам заканчивается.

Дорогу в мой барак мне указывает парень лет двадцати. В отличие от моей лысины у него короткая стрижка.
- Я Нодыр-нарядчик - тянет руку он
- А я - специалист по компьютерам.

Нодыр-нарядчик начал изучать русский, только попав в зону. Его речь полна довольно смелых, а порой даже поэтических оборотов.
- Ты сын Аскарова? - спросил он меня сразу после этого.
- Какого Аскарова?
- Хозяин Аскаров?
- Какой хозяин?
- Ты щас говориль – хозяин же! Возле штап!
Так значит человек в очках – не завклуб? ХОЗЯИН?! А я так развязано с ним держался?
Это был не геолог. О ужас!
Хозяин – это начальник колонии. Ещё из инструкций, полученных в Городском Управлении Милиции у Радика, я знаю, что власти у Хозяина в зоне больше чем у Кастро на Кубе.
-Аскаров, Хозяин. Аскаров. Да. Хозяин. А ты его сын? Ты сын Аскаров?
-Откуда ты взял, что я его сын?
-Э, он очках ходит, ты очках ходишь. Ты - Аскаров сын. Он тебя хороший барак куйди, да. Семнадцатый барак - хорошо.
Логика у Нодыра железобетонная. Раз я ношу очки, так же как начальник колонии майор Аскаров, значит я его сын. Грехи молодости.
Ладно, сын так сын. Иметь в зоне отца Хозяином не самый худший вариант. Люди эксплуатировали звание "сын лейтенанта Шмидта".
А я с первых дней стал сыном майора Аскарова.

К этому надо добавить, что тогда я знал о компьютерах гораздо меньше чем сейчас. Все, что я умел – это включить компьютер в розетку и,  затаив дыхание,  смотреть, как мистическим образом происходит загрузка Windows.

Через два дня меня вызвали в штаб. Теперь я увидел отца в форме со всеми регалиями и в пиночетской фуражке нового образца. 
У майора Аскарова было два огромных как аллея для игры в боулинг кабинета. Один за зоной – для гражданских,  другой в зоне – для решения царственных вопросов по управлению колонией.
Во втором офисе он бывал лишь два раза в неделю, чтобы вершить суд над нарушителями, и мягким голосом материть офицерский состав. Этот офис и поступил в моё полное распоряжение.

Каждый день,  после утренней проверки я приходил туда с умным видом,  и, закрыв дверь за собой, подолгу грелся у батареи. Сына Аскарова старались не беспокоить.

Чтобы распаковать коробки и соединить между собой провода у меня ушло восемь дней. Все шло превосходно. Портило мне жизнь только то, что компьютер никак не хотел включаться. Вернее лампочки загорались, но злосчастный Windows никак не появлялся из таинственных недр компьютера.  Я начал считать дни до разоблачения.
Этот компьютер мне не подключить никогда. Помощи ждать не откуда.
Я стал думать каким же жестоким образом Аскаров расправиться со своим лже-сыном.
"Хозяин убивает своего сына"– так и запестрели заголовки отрядных стенгазет. У меня столько времени было на воле научиться распаковывать компьютеры, а я? На меня нахлынули волны глубокого раскаянья.
Ну, Бог не фраер, послал мне со следующим этапом начальника ВЦ какого-то завода в Чирчике.
Мужик Андрей Палыч оказался трубовой! Хотя и мудак, конечно. «Макара» дома держал незарегистрированного. А это в Узбекистане, где тогда лепили пятнаху за простой авто угон, совсем было глупо. Вхуярили кибернетику девять лет усилухи. Да ещё прострелили  ногу на задержании. Задели кость. Он приковылял в Пап на костылях.
В зоне Палыча сразу командировали мне в подручные. (Ещё одын компьютер поймали, сообщил Нодыр)
Так что комп Андрей Палыч запускал, а в библиотеку, по своей великой милости, Хозяин меня определил.
Палыча же засунули в переполненный барак с трёхъярусными шконарями.  Первое время я бегал к нему, таскал курево, чаёк, а потом забросил совсем, закрутившись и полностью сосредоточившись на собственном выживании.
Это была первая подлость в длинной череде больших и мелких подлостей совершенных мной в ходе отмотки. Это был успешный экзамен для вступления в школу стукачей.

***

А в библиотеке в то время уже ехал с комфортом один пассажир. Господин Дильшод. Благородная кровь. Аристократ. Имомовский "братишка".
Имомов – это зам по РОР, вторая фигура после Отца. Чуть меньше власти, чуть больше тайных возможностей.
Ферзь. Красный Кардинал. Заместитель по режимно-оперативной работе. Страшный человек. Зам по РОР в зоне, это Лаврентий Берия при стареющем вожде. Может все. Абсолютно все.
Девяносто процентов зоновской блататы – его агентура. Хочет - душит зону «воровскими понятиями» разборками «как ана есть», хочет - превращает в рай, наводнив через блатных дешёвой наркотой. Одно слово – зампорор.
Воплощение власти. Силовик. Прокуратор на «ниссане».
Дильшод по слёзной просьбе мамы, горячо любимой, убил своего пахана. Такой вот бытовой фрейдизм.
Без особого, как я понял, сожаления убил.
Угостил добрым армянским коньяком, а потом запинал папу до смерти всякими нагасаками боевого каратэ. Фул контакт. (Папа платил за уроки с пяти лет, чтоб сынок гармонично развивался).
Последний путь папы Дильшода пролёг бесславно через мусорный мешок, багажник дильшодовской шахи, и окончился было в ташкентской речушке Анхор.
Ан - нет, папа тоже упрямец был ещё-тот, даром, что ли маму так заебал, возьми да и всплыви! Метрах в трёхстах от здания узбекского совета министров. Смогли бы такое замять? Даже за большое бабло?
Короче, грузанулся Дильшод по-полной.
Но мама-то добро помнит, наезжает каждый месяц, отстёгивает Имомову, как положено, и по-моему ещё что-то отстрачивает по ходу.
За эти её скорбные труды Дильшод едет на зоне, абсолютно ни с хуя. Все ему в зоне похуй-не-ебись. Мужики по двести душ в бараке ютятся, а он один жжёт в кутупхане, эта так у узбеков библиотеку называют.
Ку-туп-хана. Сами представляете, какие шедевры в шараге с таким названием. В стиле любовной переписки Энгельса с Каутским.
Но Дильшод, как вы уже, наверное, поняли - совсем не книжный червь.
Он в библиотечке закроется с утреца, и давай ногами урра-мамаши хуярить по «Капиталу» - то Карла Маркса.
Потом в обед, поджарив себе на «машке» мясца, придаётся сиесте.
«Машка» - это электроплитка, запальная хуйня. Спалитесь с «машкой», такие же головняки, как и с машинкой героина. Запал есть запал! Машки – вне закона.
А у Дильшода «машка» - открыто стоит. Во как.
Он написал тушью красивую «Опись инвентаря», заполучил с поклонами августейший вензель Имомова, и теперь задняя часть библиотеки превратилась в кухню гурмана.
«Чтобы книги не совсем  отсырели» - поясняет Дильшод молодым офицерам-практикантам, всюду сующим свой нос и не познавшим ещё суть вещей в зоне.
И тут в устоявшийся порядок вдруг врывается какое-то чмо с последнего этапа – я.
В робе на три размера больше, чем положено. С плохо выбритым тупой «мойкой» скальпом. Слегка перекошенных очках с толстыми стёклами.
И кто шутку-то сыграл, Хозяин! Тут даже Имомов не в силах помочь. Покряхтел Дильшод, разбил себе со злобы об стену кулаки, а хули делать, Хозяин повелел о своём сыне позаботится.

Разумеется, Дильшод по первой принял меня за козла. Думал, я за подвиги сучьи добился высокого назначения.
Когда узнал про компьютер, догнал что я ботаник беспонтовый, и долго от всего сердца смеялся. И надо мной и, думаю, над администрацией.
Он знал, что комп провалялся в штабе месяца три. В посёлке не нашлось своих биллгейтсов, а из Ташкента выписывать кудесника постеснялись.
И тут "посадили, наконец, компьютера" – меня - мистера «Yes». Гарри Гудини папского района, наманганской области.

Ну, хрен с тобой, живи. Только вот что – занимайся со мной английским по часу в день, понял, да?
Как же, как же, с превеликим нашим удовольствием.
Я знаете, какой классный специалист по английскому, глухонемой через месяц заговорит как БиБиСи.
Заодно привёл в порядок читательские формуляры, переставил книги по каталогу, и даже написал статью в межзоновскую многотиражку «Время». Под фамилией Дильшода, разумеется.
Типа будни библиотекаря-просветителя, твёрдо ставшего на путь исправления.
Библиотека это прекрасное место чтобы отсидеться по приезду в зону.
Я провёл в тюрьме год, нормально там адаптировался, но приехав в зону, где совсем другой порядок вещей, несколько обосрался. Библиотека стала мне спасительной крепостью. Стартом в новую жизнь.
***

Приходил туда с подъёма и торчал в ней до самого отбоя. Вскоре Дильшод перестал обращать на меня внимание. Я полностью взял на себя ответственность за работу с читателями, которые тоже были рады перемене. Теперь их стали пускать внутрь.
Из всей марксистско – ленинской майнкампфии я выфильтровал с пару десятков вполне читабельных книг, в основном русских и зарубежных классиков и выставил их на видные места.
Представлял себя тогда русским хранителем музея из «Белого солнца пустыни», эдаким очкастым чудаком, застрявшим в Азии посреди гражданской войны.
А таких чудаков обычно не принимают всерьёз и вообще не обращают внимания. Что мне и было нужно. Не люблю избытка внимания к моей скромной персоне. Так спокойнее. В тюрьме люди обращают на вас внимание только в одном случае - когда им что-то от вас нужно. Боюсь, на свободе тоже...
Благодаря ежедневным урокам английского для Дильшода, он взял меня на полное довольствие, то есть накладывал мне в миску узбекской шурпы в обед и плова или жаркопа вечером.
После зоновского пердючего супа с репкой и синеватой рисовой каши, полной как млечный путь, камней, эта жратва таяла по капле у меня во рту.
Дильшод, как и большинство узбеков, прекрасно умел готовить. А долгими вечерами, побродив где-то между книг среди своих многочисленных начек, Дильшод возвращался к задней стене библиотеки с маленькой пяточкой  ласковых шишек.
Выкурив её, мы начинали готовить жратву на завтра. А-ля Макаревич. Вернее готовил он, а я только резал все, чистил и внимал.

- Сперва прокалишь масло. Как следует, тут масло хуёвое, пусть дым пойдет, так, теперь колечко лука брось туда, оно всю дрянь в себя впитает.
И мясо это тоже подольше жарь. Они сюда из стратегических хранилищ списанное мясо возят, я один раз печать видел – звезда типа пентаграммы сатанистов, и надпись «1962 год». Хуеть килдымман. Эти коровы помнят Хрущёва, им бы в музей, а мы их тут мурцуем.

По обкурке мне все кажется многозначительным, и я начинаю думать, что кулинария Дильшода, это тоже великое искусство, особенно когда хочется пожрать. Каждый элемент жаркого несёт в себе музыкальную ноту. Если вы правильно совместите эти ноты, то подняв с кастрюли крышку в конце, вы услышите настоящую симфонию. Хор имени Пятницкого. На басах убиенные тридцать пять лет назад стратегические коровы.
Иногда у Дильшода развязывается язык, и он бахвалится, как хорошо устроился в зоне. Студент последнего курса ташкентского нархоза, Дильшод защищает свой диплом экономиста на практике, в зоне.
А зона это точная модель человеческого сообщества. Просто масштаб поменьше. Меньше лживых полутонов, чёрное черней, а белое - белей.

Как защищает диплом? Дело в том, что в зоне регулярно шмонают каждый барак. Вас могут обшмонать несколько раз в день. Остановить, как останавливают машины гаишники.
Это хорошая школа прятать запретные, запальные вещи – от спирали для машки, до денег и наркоты.
Когда приходят шмонать библиотеку, Дильшод встречает ментов у входа с баблом и распростёртыми объятиями. Ассаламу Алейкум!
Посидев для понта минут двадцать, и швырнув на пол пару книг, менты уходят довольные. Обыск произвели. Полезных ископаемых нет.
Таким образом, Дильшод «утрясает шмон».
Это снискало библиотеке славу стабильности швейцарского банка. Почти все фаршированные осуждённые по хозяйственным статьям «маслокрады» хранят свои пухлые котлетки в Дильшод-банке. Он не только кулинар, он – папский банкир. Крутит чужим баблом, рвёт проценты по ссудам и за хранение. Храните деньги в библиотеке, семь процентов годовых!
Причём вся эта деятельность - ради искусства, хобби, мог бы ведь и так ехать на маминых гревах.
Я тоже начинаю расслабляться.

Ха – зона, хуйня какая! Прекрасно можно сидеть. Книги и их неповторимый запах. План. Питательная усиленная диета. Жизнь - чудесная штука. Ещё бы баб сюда пускали и всё.
Правда, сроку мне впаяли восемь лет. Беспредел. Но я уже раскусил, как узбекская система работает – денег кормить меня у каримовской казны в обрез, поэтому каждый год, по любому мало-мальски значимому поводу дают амнистию.
Хуяк – и сняли год-полгода. А это значит, годика через четыре я выйду на свободу с кристально чистой совестью. Хорошо! Кому тюрьма – кому дом родной!
Правильно говорят жизнь прожить - не поле перейти. То же самое и со сроком. Не расчувствуйтесь, друзья, не зажритесь. Сытое брюхо к работе мозга глухо, а это хуёво. Чревато. Свято место как говорится, надо беречь.
***

Как-то чищу я вечерком картошку на ужин, вдруг стук ментовский в дверь. Почему ментовский стук? Зэки стучат тихонько, вежливо, костяшками пальцев, трык-трык, а менты хуярят в дверь кулаком, бам-бам. Менты, одно слово.
Заходит надзор, мне видно его ноги через щель между книгами, и давай что-то тереть с Дильшодом на узбекском. Ну, я не все, конечно, понимаю, а понял только – надзор хочет купить жене сапожки (Лёня Голубков, сука), а бабла нет, просит Дильшода пихнуть что-то для него. Сваливает. А Дильшод приходит назад с огромной шпонкой шишек, грамм эдак двести, не меньше.

А шишмана! Золото наманганской области – «Ок пар», «белая семечка». Семян очень мало, а те которые есть огромные и белого цвета. Запаха почти нет. Ок пар, психоделическая термоядерная бомба. Пока Дильшод гасит шпонку за Гаргантюа и Пантагрюэлем, я леплю косого.
Ок пар, да будут благословенны сапожки жены надзора!
Вот этот окпар и загоняет меня в нарядную.
Сначала я крысил по паре шишечек в день, чтобы время быстрее шло до вечера. Потом вошел во вкус, стал приторговывать белым паром за спиной у Дильшода. Жадность фраера погубит!
Знакомых-то было у меня тогда мало, и вся моя клиентура – завхоз барака Али и каптёрщик Джабор, похвалили Дильшода за качественный окпар.
Он просто охуел от такой неслыханной наглости.
Закрыл поплотнее  дверь библиотеки. Отошёл подальше, чтоб не было соблазна сломать мне пару рёбер.
Сказал что сроку у него тринадцать, по его статье пятнашка потолок, поэтому если он меня ща ёбнет, ему только два года добавят, а это уж похуй тринадцать или пятнадцать, все равно выйдет на волю через семь. Хочешь досидеть живым – меняй прописку.
***

Вот и стою теперь как три тополя на Плющихе, на этом ёбаном разводе.
Я – нарядчик. Указчик. Счётчик. Лекальщик. Перекличку делаю.


- Итбоев Калбой!
- Итбоев Калбой!
- Здесь!
- Бабаханов Насрулло!
-Здесь!
-Мамашарипов Абдураззок!
- Шу ерда экан!
-Наебджонов Гаримирза!
- Здесь
Ну блять и типажи в тридцать третьей бригаде, насажали, бля, контингент! Химучасток. Смертники ебучие. Рожи смуглые от лаковых испарений. Черти. Туранчоксы.
Когда готовые калоши покрывают лаком, их вулканизируют в печи. Щоб блястели. Простые парни - Калбой, Насрулло, Абдураззок помогают обувать Узбекистан. Их труд вливается в труд дехкан республики.

Беру пачку карточек другой бригады. Четырнадцатая. Лаковарка.
Перекличка продолжается.
Я - нарядчик. Идиотское название. Нарядчик. Подрядчик. Приказчик. Образчик.
Нарядчик - довольно специфическая специальность. Попробую разжевать для тех, кто пока на свободе.
Зоны обычно делят на две части – жилая зона и «промка», промышленная зона. У нас промка это флагман узбекской резиновой промышленности. Гандоны, правда, тут не делают. Тут делают галоши. Поэтому  для тех, кто сидит в нашей зоне выражение «сел в галошу» имеет особый, зловещий смысл.

Каждый вечер в «нарядную», во, тоже походу названьеце – нарядная, какая она нахуй «нарядная», скорее убогая, куцым дизайном интерьера смахивающая на комнату студента Раскольникова.
Ну, так вот - в «нарядную» приносят «заяпка».
Заяпка – это заявка руководства калошной фабрики на определённое количество «творцов материальных благ», то есть зэка.
Тут в дело и включаюсь я. В соответствии со списком бригад, я с вечера отделяю их личные карточки, с пугающей хичкоковской фоткой, номером статьи, сроком и отрядом-бригадой. После этого я укладываю карточки «производственников» в фанерный чемодан.

Вот уже вторую неделю, я, проспав завтрак, с очумелыми глазами мчу с утра за чемоданом в нарядную.
Нужно произвести «развод на работу». То есть перекличку. Карточка того, кто «есть» - идёт в чемодан. Карточка того, кто проебал развод – остаётся в жилой зоне. После переклички бригады выстраиваются пятёрками, и с тройным просчётом маршируют на промку.
На промке я сверяю количество карточек с фактическим количеством зэка, и если количество не совпадает «военизированный контролёр надзора», или проще говоря - "дубак", взыскивает с меня своей резиновой дубинкой размером с меч Джедая. Пять ударов. В область седалища. Такова вековая традиция учреждения.
Три выдерживаю легко, последние два – уже так себе. Болеть начинает обычно на второй день. А синяки от дубинки это скорее фиолетовики или багровяки, но точно не синяки, я уже имел шанс их рассмотреть.

Бывший нарядчик, суетливый, юркий человечишка по имени Бектаз, такими красками разрисовывал мне эту волшебную должность, что получалось, будто лучше нарядчика в зоне живёт разве только Хозяин. Ну, может ещё директор промки Мамут, капитан с застенчивым взглядом потомственного заводского несуна. Капитан галошной мечты.
Это вам, вконец зажравшимся, может показаться должность директора галошной фабрики чем-то вроде клоуна. В Наманганской области Узбекистана – это Эльдорадо.
Поле чудес в стране с великим будущим.
Для сельского узбека основой материальных благ являются: «мошина, уй и калиш». «Мошина» – это понятно, «уй» – это не хуй, это дом, а «калиш» – это галоши. Любит галоши простой узбекский народ.

Калиш, новый, блестящий лаком калиш, это образ жизни. Символ процветания и независимости от ленинградской фабрики «Скороход». Или Ленвест. Не цепляйтесь, к словам, вы слушайте, что дальше будет!

А я вот - полный лох по жизни. Спешу вам сообщить. За одиннадцать дней работы по мне уже три раз прогулялись резиновым джедаем. И что я им бухгалтер? Счетовод? У меня сроду трояк был по математике!
Перед экзекуцией мне предоставляют право демократического выбора – пять дубиналов или водка на обед «надзорам».
То есть бабло, «за пузырём мы сами слетаем!»
А откуда ему взяться - баблу? Из дома никто пока ни разу не приехал, спиздить в «нарядной» нехуй... карточки разве?

Выбираю дубинал. Это злит надзоров, как будто это именно я настаиваю на «шпицрутеннах». Всю горечь похмелья они вымещают на моей спине.
Один только пожилой надзор Мерзаев, с седыми, обвислыми, как у моржа усами, проявил человечность, и перед тем как пиздить меня, со вздохом сожаления сказал: «Ии-эх, хуйня, а не нарядчик ты оказывается!»

Вот. Перекличку провёл. Теперь, пока менты будут несколько раз пересчитывать толпу, можно курнуть. Вот единственная привилегия нарядчика. Можно потихоньку покурить на разводе, другому кому за это менты башку снесут. Достаю из бушлата припасённый с вечера бычок «Полёта».
Первоклассно «Полет» двигает в череп с утра, по голодняку. И название, наверное, связано с этим неповторимым эффектом.
Полёт навигатора! Полёт на гнездом кукушки! Грустно шутить с самим собой. А больше не с кем. С мужиками из бригад не пошутишь - нарядчика презирают, ментовский шнырь. Ну и насрать мне на их компанию, велика ли потеря. Большинство их диалогов вращается вокруг слова "хуй". Хуй как некий символ эксклюзивности.
По их  понятиям у блатных шнырить – это достойно, а у ментов нет. Система. Хотя какие блатные и «отрицала» может быть в стране, где президент стер в порошок всю, даже кукольную оппозицию? Сами понимаете, какие. Верноподданные.
В отличии от блатных, я не скрываю своей «красной» сущности. Не играйте по чужим правилам и выигрывайте.
У блоти как - днём, при свете так «авторитет», а как ночь, так в кумотдел. Кумотдел это оперчасть.
Я вам не стукач подпольный. Я ...просто бухгалтер. Крупье карточек судьбы. И не хуй меня судить!
А вообще погано, конечно, стоять одному перед целой толпой, которая тебя ненавидит, и выкрикивать им в морду их корявые фамилии.
«Бешбутаев Карабалта!» Этан - Метанов Пропан Бутанович. Тьфу.Тоска. Никакой поэзии. Кто ни будь из вас в детстве мечтал стать нарядчиком?
И вот спрашивается нахуя начал права качать! Как хорошо было в библиотеке! Всё ебанутый мой характер. Вечно доведёт до головняков.

Курю бычок Полёта без фильтра. Ёжусь под злобными взглядами. Думаю "за жизнь".

Ой-ой-ой бля, проебал, последняя колонна выходит, запизделся я тут с вами, ща ворота закроют, останусь с моими колодами краплёными на жилой, тут уж пятью дубарями не отделаешься! Бегом!
Бегом!

Глава 2
Промка
Любое массовое передвижение зыков больше чем на сто метров называется звучным словом "этап".  Этап - это просто путешествие. Если бы целевая аудитория Сенкевича находилась за колючей проволокой, то он стал бы ведущим "Клуба киноэтапников".
На воле я очень любил путешествовать.
Перед каждой поездкой  испытывал радостное волнение. Предвкушение новых впечатлений. Свежесть новизны. Но, как правило, это сопровождается ложкой паранойи – я почти всецело уверен, что непременно опоздаю на самолёт или поезд,  чемодан мой перепутает свой рейс, и я обязательно начну звенеть в зоне спец контроля. А так как летал я обычно с небольшим количеством дурь-травы, для собственных нужд, разумеется, звенеть в аэропорту  было смертельно опасно.

В зазеркальной тюремной системе все с точностью до наоборот. Как в зеркале.  Я уверен, что Льюс Кэррол тоже имел проблемы с правосудием. Отсюда и "Алиса в зазекалье". Перечитайте ее, когда вас посадят, оцените глубину.
Когда выглядываешь из-за решётки в мир "нормальных" людей,  реальность выглядит отражением. Вот выгляни в щёлку в стене несущегося по улице воронка – увидишь, как люди идут и едут по своим делам,  а ты чувствуешь,  что до них очень далеко, несмотря на видимую близость – протяни руку и достанешь – но ох как нескоро ты сможешь влиться в их поток. Ох, как не скоро.
Зазеркалье.
В зазеркальной системе всегда все наоборот. Там во время путешествий ты почти не волнуешься. Зато от волнения сходит с ума вся охрана. Менты снуют туда-сюда,  постоянно вас пересчитывают,  сбиваются,  орут друг на друга на разных тюркских наречиях и грозно размахивают дубинками. Казаки в плену у мамелюков. Неизвестная акварель.
С философской иронией ты сидишь на корточках и наблюдаешь за всем этим сумасшествием с высоты собачьего роста.
Я теперь понимаю природу иронию кошек и собак в отношении людей – снизу это выглядит настолько нелепо, что совершенно подмывает концепцию о венце творения. Безумное и трусливое стадо бесхвостых обезьян, узурпировавшее мир.

В зазеркалье, как я вам уже говорил, путешествие именуется громким словом – этап.
Этап – этакое многозначительное и высокопарное слово,  так что просто стыдно волноваться по пустякам.
Например – что твой воронок уедет без тебя или вовремя не подадут конвой. Слово этап просит себе высокую пару – этап жизни, этап истории, этап развития.
Увы, теперь это вызывает у меня только одну ассоциацию - собаки, менты, узбекский язык. Жизненный опыт сузил и поменял некоторые размытые до этого дефиниции.

Говоря о словарном запасе языка, грех не отметить, что в солнцеподобную эпоху правления президента Каримова в языки тюркских племён прочно вошли три слова: "сникерс, этап и столыпин".
В каждой узбекской семье безоговорочно полюбили сникерс, а один из членов обязательно либо путешествовал по этапу,  либо лично конвоировал путешественников в столыпине.
Конечно,  не в каждой узбекской семье знают, что Пётр Аркадьевич Столыпин – фамилия царского премьер-министра. Большинство простых узбеков заблуждаются, наивно полагая, что столыпин это просто тип вагона ЖЭДЭ,  как,  например,  плацкартный или почтовый.
Вагоны для транспортировки ЗЭКА это маленький сувенир человечеству от Столыпина, а единственное  что добавил к занятной штуковине  доктор экономических наук Каримов – максимальную загрузку на квадратный метр полезной площади,  благослови его милосердный Аллах. Все равно, он гуманнее, этот человечный человек, ведь злобный Сталин просто возил людей в теплушках.

Так  что нас в обычно шестиместном купе сейчас едет всего двадцать семь человек. Хорошо ещё, что всем выходить на одной остановке. Моё тело просто вынесут.
В остальном все как в нормальном поезде – стук колёс, запах шпал, приятное ощущение, что полка под тобой все время  находится в движении.

Вместо проводников, правда, солдаты.  Солдаты похожи на афганскую народную армию Наджибулы – худые дети в форме нового несуразного дизайна. Поэтому вместо положенного железнодорожного чая у наших проводников – опиум и гашиш. Так что, уверен, столыпин вам понравится.
Опытные зэки обожают этапы в столыпине. Анархия. Абсолютный паралич системы: с одной стороны зэки, в основном асоциальная прослойка, с другой стороны – солдаты нищей страны,  которые сами завтра окажутся на скамье подсудимых. Загнанная в столыпины страна быстро адаптируется к новым реалиям.

Однако я еду этапом в первый раз и не участвую в событиях,  а в основном наблюдаю. Неизвестность перед зоной не даёт мне расслабиться. Как там оно все сложиться? Страшно и представить.
Мой багаж - это срок в восемь лет усиленного режима, а что такое усиленный режим? Чем отличается от общего или строгого? Не думаю, что это режим питания.
Восемь лет. А вдруг я заболею туберкулёзом? Ох. Я, кажется, начинаю каяться в содеянном.

Соседей моих, однако, похоже, беспокоит совершенно другая проблема.
Им не даёт покоя вопрос кто же это такой едет в двух купе от нас.
Важный и богатый до безобразия.
"Нас здесь сколька – двадцать семь, правильна, а он втроем с матерью и сестрой – купил свиданку"

Некоторые  утверждают, что это вор в законе. Едет на разборку в зону.
Большинство же склоняется к тому, что это просто богатый маслопуп. Или как транслируют этот жаргонизм русской зоны осуждённые-узбеки - "маслопут"
Маслокрадами и маслопупами величают осуждённых за хозяйственные преступления или просто богатеньких. Деньги в зазеркалье огромная сила, брат.
Зазеркальная страна меньше чем реальный мир, сила денег там практически неограничена. Поэтому стороны заключают серьёзное денежное пари, ставки принимаются от ста узбекских рублей и выше.
За полтинник на разведку отправлен младший сержант внутренних войск Республики Узбекистан.
Он и расставляет точки над "i"
Это не вор в законе. Это "обиженный". Просто неприлично богатый, по мнению сержанта.
"Хоть с деньгами, а педераст!" – удовлетворённо думаю я: " и богатые тоже плачут".
Я засыпаю с лёгким сердцем. Всегда радует, что у кого-то положение ещё хуже, чем твоё собственное.
Кто бы тогда мог предположить, что "петух" в соседнем купе был ни кто иной, как мой давешний знакомец, приговорённый к вышаку солист узбекского балета - Алишер.
***
Переход из жилой зоны на промку – каких-то метров двести, это тоже этап. Тут уже совсем другая жизнь. Заграница.
В зоне сейчас четыре тысячи душ. Из них на промку выходят всего девятьсот. Выездные. Не склонные к побегу. Счастливчики.
Промка раз в пять больше чем жилая. Заводские цеха. Простор. Глушь. Декорации «Сталкера» Тарковского. Или «Джентльменов Удачи».
Почти у каждого из девятисот – отдельный уголок, где можно вздремнуть, приготовить жратву, спокойно подрочить или написать домой письмо.
Плюс отоварка в зоновском ларьке – жестокие польские сигаретки Кракус, само название которых предупреждает о возможных последствиях в виде кракуса лёгких, и залежалое андижанское печенье Байрам, в переводе "праздник".

А самое главное – в каждом цеху своя душевая с горячей водой, а в некоторых парные с настоящей каменкой! Хотя можно и без каменки – пар важный элемент галоше творения. Он тут везде. Готовить можно без машки. На змеиных изгибах паромагистралей. Были бы продукты.
А на жилой? Пропускная способность бани – человек триста в день. Открыта три раза в неделю. Горячая вода – только когда комиссия приедет из Ташкента.
Поэтому у многих на жилой в трусах заводятся маленькие, но настырные бельевые вши. Особенно зимой, когда одеваешься в стиле "капуста".
Ещё одна черта, делающая промку похожей на заграницу – «движение».
Движение – это значит на промку заходят недовольные своей зарплатой вольнонаёмные рабочие. Они готовы поставить "на движение" родную мать. Движение – это жизнь. Основа зэковской экономики. Движение – это сигареты, чай, шмотье, наркота в обмен на калиш.
Потом это все становится элементом товарообмена на жилой. Товар-калоши-товар. Формула папского экономического чуда. Процветание на резиновом ходу.
У работников промки не только нет вшей, но ещё и более сытая, обеспеченная по зоновским масштабам жизнь. Галошные короли. Резиновые магнаты.
Я теперь один из них. Человек с фанерным чемоданом.
Посчитал с замиранием сердца свои картишки, трое сбоку – ваших нет, вроде все пучком. Все тузы в колоде.
Обойдётся сегодня без торжественной порки. Уже неплохо. Уже очень неплохо.
Пошаркал в свой офис. Да-с.
У меня и кабинетик свой есть! «Инженер по ТБ» называется. Есть такой отдел, а как же!
Сам-то хозяин кабинетика, Джавлон Суюнович, человек старой формации. Ему на вид лет шестьдесят- шестьдесят пять, и сразу видно, что всю жизнь прожил в СССР, а не в том, во что это превратилось сейчас.
Он говорит по-русски без малейшего акцента, видел Курскую дугу не только в кино, и всегда заступится, если видит, что менты измываются над зэком. Как и всякий человек старой формации, он ворует галоши, не краснея. Джавлон Суюныч появляется на посту два раза в месяц – в аванс и в получку. В остальные дни заскакивает только на двадцатиминутный "обход". Результаты обхода - плов и не вяжущий лыка к вечеру Суюныч.
Зачем зэкам техника безопасности? Сдох, списали, завтра этапом пригонят новых гангстеров. Сажательная машина инженера Каримова работает без сбоев. Сам отец нации обещал к началу нового тысячелетия показать по телевизору последнего вора в законе. Если вдуматься в семантику фразы - последний, он же и первый вор в законе, так сказать альфа и омега, это сам избранный народом президент республики. Вор в  законе.
Отсидеть в Узбекистане сейчас такой же почти положняк, как раньше – отслужить в армии.
Не сидел - значит не мужик. Официоз всячески выдавливает из нового узбекского языка все слова, намекающие на позорные годы, прожитые в российской империи. Узбекскими учеными-филологами подбираются  слова заменяющие чуждые термины "картошка" и "стиральная машинка". Но со стороны зазеркалья в узбекский вливается целый поток блатной русской фени, которую, правда, все чаще слышишь и с официальных российских телеканалов.
Старая формация оживила языки народов терминологией Маркса и Фейербаха. Новая формация подарила ему феню и братков.
Я лично расшифровываю ТБ, как ТуберКулёз. Здесь, в зоне, его хватает. Махорка, испарения лака и жидкая баланда делают своё дело.
Дочь Джавлон Суюныча - Рахбарой и сын - надзор Гани, по кличке Ганс, тоже работают в зоне. Калиш кормит всю их семью и весь посёлок. Адидас отдыхает. Зона это градообразующее предприятие посёлка Уйгурсай, галошной столицы Узбекистана.
Теперь целый день, до самого съёма с работы, когда я сделаю ещё одну перекличку,  могу делать что хочу. Ну, то есть - почти. Передвигаться по промке очень легко - здесь почти нет патрулей, а менты все заняты делом, в основном мелким хищением галош. Если в жилой при переходе из пункта А в пункт Б, вас непременно остановят и обшмонают, на промке шмонать можно самих ментов. Все заняты своим делом.
Кроме того огромная территория создаёт иллюзию свободы. Жить можно.
Вот накоплю деньжат, куплю через Джавлона Суюновича машку и все будет просто в кайф! Не хуже дильшодов там всяких подзажгу.
А пока купаться пойду. В баньку протопленную. Балую себя банькой ежедневно. Хоть какая-то радость должна же быть в жизни? И хоть я не политический, а обычный мелкий уголовник, в бане не могу без Высоцкого:
Протопи ты мне баньку по-белому -
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.

Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди - профиль Сталина,
А на правой - Маринка анфас.

Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.

Самая лучшая баня – в мехцеху. Там можно закрыться изнутри и горланить Высоцкого часами, время от времени окунаясь в небольшой бетонный колодец, служащий бассейном. Атас!
Все в поте лица сейчас создают или расхищают материальные блага, а я в это время парюсь. Тоже, впрочем, в поте лица.
Господин нарядчик. Хозяин жизни! За эту парную можно вытерпеть любые презрительные взгляды за спиной. Лучше презрение человеков, чем любовь вшей бельевых.
Вот ещё бы хлеба хоть пайку где выкружить, совсем было бы не плохо. А то до обеда ещё вечность. А жрать-то, охота-а-а!
Выползаю из парной красный как рак. Ползу в ТБ. У входа уборщик штаба, петух по имени Лукман сообщает, что у меня посетители. Лукман, хоть обиженный, но при штабе. Одет с иголочки, по зоновским меркам, морда чуть шире плеч, не промахнёшься. Старается всем быть полезен. Даже мне.
И правда, трётся какой-то стручок около моего кабинета.
- ??
- Салом катта!
Катта – это по-узбекски «большой». Если узбек лет на двадцать вас старше, вдруг ни с хуя обращается к вам «катта» - это не от избытка уважения, это ему чой-то нада, хвосту кручёному. Пока не сбежал из Узбекистана, никогда до конца не понимал что значит "восток дело тонкое, Петруха". Теперь понимаю хорошо, но объяснить всё равно затрудняюсь, это надо прочувствовать.
- Салам-папалам! Слушаю я тебя, бабай!
- Мой семейникь – промкя не ходить.Сапсем. Один день пусть придеть, баня-шманя кылади, всё. Патом свиданка заходить.
- Я тут при чем? Пусть делает что хочет. Благославляю.
- Ти, катта, вечер карточкя пставляй, он –идет промкя.Да.
Семейник –это тот с кем этот старик делит жратву. Почти все в зоне живут семейками по три-четыре человека, так легче проколачивать движения. Кто во что горазд. Один швец, другой жнец. А если попадает и на дуде игрец, то того уж извините, точно быстро в «обиженку» загоняют. С дудой тут не шутят. Можно сказать хуй имеет особенное социально-политическое значение. Определяет, к какой вы относитесь касте. Вся жизнь вертится вокруг этого, если задуматься, совершенно бестолкового органа.
- Так ты, старый, хочешь, чтоб я его без списка на промку вытащил? На должностное преступление толкаешь? Ай-яй-яй!
- Йе! Катта! Такой разговор не говори! Я преступлен-мреступлен бильмайман! Карточка пставляй, всё. Промкя выходит симейнягим.
Старик лезет куда-то в недра грязненького бушлата, и извлекает на свет запечатанную пачку сигарет Хан. С фильтром и с Тамерланом гарцующем на стройном текинце.
- Мана-вот, катта, пставляй карточкя, илтимос! Пажуласта прашу!Да!
Старик скромно, но настойчиво пихает пачку мне в руки.
Ах вот он - источник дохода, с которого «ехал» Бектаз! Золотая карточная жила.
Я выполняю тут функцию ОВИРа. Даю визы в рай. Люди выходят на один день просто искупаться! Чтобы на свидание с женой мондавошек не приволочь.
Так. Еще четыре пачки с фильтром, и можно свою машку справить! А за пачку с фильтром запросто набор для маленького жаркого или даже для плова куплю у ушлых поварят из одиннадцатой хоз-бригады. Не кисло. Расправляю плечи. Пошло дело.
Главное теперь не спалиться на этой хуйне. Доля риска, безусловно, присутствует.
Блэк-джек с карточками в нарядной сегодня вечером. Маленький покер со смертью. Элитное казино «Кто-Сдаст-Когда».
- А бригадир твой меня не сдаст?
- Э, бригадир-мригадир сам правильно кыламан, тощщна тебе говорю!
- Ну иди старик. Будет тебе новый невод.
-Пставляешь, катта?
- Пставляю по самые помидоры, иди, иди, работай.
- Ай рахмат, каттаджон!
- Не болей!
Ништяк. Мазёво моё дело. Только бы не подстава мусарская. Этого мой хрупкий организм не выдержит. Боюсь пиздюлей до ужаса.
В дверь стучат. Зэк. Стучит по зэкски.
- Да!
В ТБ развинченной походкой в вольной одежде и с вольной же причёской входит положенец промки Андрей. Ого! Встреча с блатными, как и с ментами, не сулит ничего хорошего.
Это главный блатной промзоны. Смотрящий. Какие еще у него титулы – «в ответе за промку», во как! В ответе! Очень поэтично.
- Как ты, братан? Я тяну ему сразу вспотевшую ладонь.
«Братан» – эдак только вора в законе принято называть, но блатате всегда льстит, когда их в звании повышаешь.
Андрей не замечает моей протянутой руки.
- Ты, штоль, вместа Бека теперь?
Как будто не видел меня на разводе, сучка блатная.
- Я, брателла, я.
Кидает на стол бумажку с фамилиями.
- Этих двух васьков завтра с четырнадцатой бригадой вытащишь.
- Андрей,братуха, четырнадцатая – это лаковарка, там контрольно-следовая полоса уже начинается, выебут меня за запал! И их в "склонники" оформят.
- За запал я сам и отвечу. А тебя не сегодня-завтра, и так выебут, не шугнись,шурик!
Швыряет со смешком мне в морду пачку Pall Mall и выходит.
От сука! Даже не просит - инструкции выдает! Ненавижу я этих блатарей. Хотя палл-малл это круто, конечно.
Разнервничавшись, открываю паллмалл, его уже больше года не курил, ебись она в рот эта машка и эта работа. Один хуй спалюсь не сегодня - завтра.
Ароматный дым немного успокаивает. После «полета» можно курить одну за одной, лёгкие сиги как воздух!
Ладно, нахуй, свалю-ка я из ТБ, а то ещё с десяток уркаганов сейчас придёт бить челом. Подальше от греха.
Вытряхаюсь из офиса и сталкиваюсь в коридоре с надзором по имени Урин.
- Шта уже калиш варавать пашел? Маладэс! Как раз на пузырь мине нада!
- Что вы Урин-ака, у меня ревматизм, калоши нельзя носить! Вот за то -паллмалл  есть, хотите закурить?
Урин выдирает сразу штук восемь.
- Ну-ну. Ревматизм на калоши, а паллмалл уже куришь, да? Движенчик сан!
-Да куда мне, Урин-ака.. Я – нарядчик, не движенщик!
-Ну-ну, сейчас абратна пойдешь, я тебя палю, паллмалл не возьму. Пузырь нада. Пу-зырь!
Блять вот заебали все в край! Куда бы погаснуть на время? Лучше вообще ни с кем не общаться, чем такое общение. И почему говорят, будто в одиночке люди гнать начинают? Ерунда. Гнать начинаешь от чудесного общения.
Пойду в столовую, может выкружу чего пожрать.
До обеда ещё час, но поварята уже накрывают на столы. Готовятся. Собравшись с духом иду в варочный цех. Это так кухня здесь называется. Варочный цех. Святая святых. Повар Нурилла ковыряет в гигантском котле чем-то наподобие лодочного весла. Он весь мокрый от стоящего здесь жара, и напоминает раба с галер.
Рядом видом Навуходоносора восседает сам шеф-повар промки – Мурод. Заплывший жиром и в вольной одежде.
- Эй чо лезишь сюда! Нельзя здесь без белого халата! Ходи, ходи отсюда, нарядчик!
- Салам Мурод! Паллмалл будешь?
- О!
Мурод быстро забирает остатки моей пачки.
- Ты такой псё равно не куришь. Жрать будешь, наряд-чикь-чикь?
- Вобще-то можно было бы…
Мурод сам лезет черпаком на самое дно котла с обедом, и, зачерпнув одну только картошку с мясом, с брезгливой миной тянет мне:
-На! Кушай на здоровья!
Сажусь в углу зала и с ушами погружаюсь в процесс. Не завтракал сегодня, а ещё в бане напарился. Хорошо!
Я не замечаю, как в столовку входит художник промки – Мутанов. Живописец артельного жанра. Вместо положенных читоз, Мутанов ходит в яловых сапогах. Это делает его похожим на рабочих - агитаторов с завода Михельсона.
Мутанов пишет плакаты типа «Выпустим больше калиш!», «Калиш – в каждую узбекистанскую семью» и «Отец, тебя дома давно ждут, не нарушай режим содержания!».
Брат Мутанова работает в спецчасти за зоной.
Спецчасть – это просто название такое страшное, а так они там считают, кому, сколько сидеть осталось, и кому, сколько по амнистии снять. Канцелярия. Иногда ошибаются, и держат какого-нибудь крестьянина на пару месяцев дольше положенной даты освобождения. Компьютеров у них нет, а человеку свойственно ошибаться.
Брат Мутанова иногда ныряет на промку и приносит всё, что нужно Мутанову-младшему. Поэтому он на всех положил. Он самодостаточен, этот Мутанов. И вечно укурен. Ни разу не видел его трезвым.
- Эй, нарядчик, не хуя себе, баланду что-ли жрёшь?
- Ну...
- Охуеть, что ты за нарядчик непутёвый! Баланду трескает! С такими-то возможностями? Ладно, оботрешься со временем. Если с головой дружишь. Пойдём в гости!
С сожалением выбрасываю остатки хаванины и иду за ним. Как и в большой жизни, в зоне знакомства и связи - основа основ.
Мастерская у Мутанова размером, наверное, с кабинет хозяина. Весь второй этаж над котельной. Думаю, у да Винчи и то такой мастерской не было.
Машка в красном углу, под описью, как положено. Кровать. Все путём, как на курорте.
В углу мольберт – какая-то больно прилизанная копия «Ирисов» Ван Гога.
Мутанов копирует Ван Гога. Получается Мутант Ван Гога. Все похоже, мазок-в-мазок, а мёртвые эти ирисы мутановские. Неживые.
Пока я думаю о Ван Гоге в Попе, Мутанов приколачивает «беломорину».
- Пыхнешь, нарядчик?
- А давай! Что же, с хорошим-то человеком...
Упаливаемся.
Это не дильшодский окпар, но тоже хорошая травка, весёлая я бы сказал, дрянька! С искоркой с такой дурька!
- Рисуешь?
- Не, Бог не дал!
- Готовишь?
- Ну так... Кое-что могу...
Мутанов высыпает из принесённого из столовой бачка картошку, мясо и лук.
-Хуярь.
Волнуясь, как на экзамене в кулинарный техникум, я все режу и делаю жарган. Школа Дильшода. Бессмертные папские рецепты. Сюита для картошки с маркошкой.
- А ты не козел случайно, нарядчик? Смотрит на меня с прищуром Феликса Эдмундовича, мол «насквозь ваше гнилое племя вижу!».
- Да Боже упаси!
- Смотри, знаешь, ведь, где мой брат работает?
- Да.
- Вот. На меня стучать бесполезно. Бес-по-лез-но! Понял?
- А я и не стучу. С чего ты взял, что я стукач? Оснований нет!
- Пока. Пока не стучишь. Какие твои годы – всё ещё  впереди. Это я тебе на будущее разжёвываю, понял?
- Понял.
- За что сидишь?
- Лаве спиздил. Поймали. Теперь сижу вот.
- Так ты крадун, нарядчик. А ещё в институте учился! Ай-яй-яй. Ладно. Проехали. К делу. Чем ты от меня на съёме отличаешься?
- Не понял? В каком смысле, отличаюсь?  Чем? Последний с промки выхожу. Перекличку делаю.
- Ну а ещё?
- А я хуй его знает что ещё! Я блять кроссворды не люблю. Мозгов нет! Не грузи меня, брат-Мутанов.
- Поэтому и жрёшь баланду в столовке, как чмо. Мозгов нет! Плохо! Ладно, не грузись. Шучу. У тебя на съёме козырное отличие есть от меня – чемодан. Карточки твои тряпичные! Его на съёме никто не открывает. Груз на жилую сможешь отработать?
- Что? Какой груз? Серьёз?
Мутанов показывает шпонку с шишками. Коробка где-то четыре, не больше.
- Мелкий серьёз. В незначительных размерах. Максимум пятнадцать суток.
- А мне с этого?
- Ужин на жилой, отсыплю накуриться и ещё обед здесь завтра. Скажем баланде наше твёрдое "нет!"
- А ну как еслиф обедать я завтра уже в ШИЗО буду?
- Не ссы. Веди себя на съёме раскованно, и нахуй ты кому нужен! Заходишь в жилую последним, надзоры уже почти тысячу человек ощупали, заебались, проскочишь на ура. Как по-маслу.
- Не знаю. Не знаю. Запально.
- Съём пятнадцать минут – делов! Хули думать? Я тебе тут не дам пропасть. Будешь ехать как у Христа за пазухой. Просто если спалят, скажи - в бане нашел. Кто-то потерял – ты нашел. Делов! Нас уже посадили, понимаешь? Чего ссать-то теперь?
Мне закрадывается дьявольская мысль крысануть из шпонки Мутанова, увеличив, таким образом, прибыль от всей операции. Рискну, зато неделю потом с бодрым настроем проведу. Или две недели в изоляторе. А там хоть отосплюсь по человечески. Оптимистом надо быть.
- Хуй с ним, давай. Рискну.
- Держи и дёргай отсюда. Пусть нас по-меньше вместе видят. Прикольно. Повод козлам не дадим. Мы ща с тобой закрутим бизнес! Скоро Новый Год, все тариться кайфом будут. Закон спроса и предложения, нарядчик!
Спрятав шпонаря в носок, замирая от страха, иду в штаб промзоны, там на втором этаже мой ТБ. Из-за скуренной травы всю дорогу меня душат измены.
Мне кажется, шпонка торчит из носка и все её видят метров за сто. У самого штаба она вдруг начинает двигаться, и  всё пытается выскользнуть наружу. Ссука! Ужас-то какой, Господи!
Самопроизвольные поползновения шпонки несколько искажают мою походку. Иду как с ломом в жопе, простите за смелую метафору.
Слава богу, хоть Урина с его башибузуками нет. Ушли на обход. У тех глаз намётанный. Полицейский глаз. Сейчас враз бы на пузырь заработали!
Обиженный по жизни Лукман озадаченно смотрит мне вслед. Он - то чо уставился? Неужели выкупил? Пасёт за всеми, скот! Я со своим раздолбайством спалюсь в ближайшие часы.
Пиздец. Пока дошел до офиса пот с меня стек раз двадцать.
Теперь - дверь на замок. Занавески на окна. Трясущимися руками развязываю шпонку. Нехило. Выгребаю оттуда с пяток добрых крупных шишманов. Это бонус. Плата за риск. Каждому - по труду.
Фу. Ну и денёк. Не знаешь радоваться или огорчаться. Да хуя событий.
Хотя в итоге - я сыт, в кармане пачка сигарет. Планом затарен на несколько дней, да ещё и пожру вкуснячки на жилой вечером. Если доберусь. Если повезёт...
Моё будущее на несколько дней можно считать обеспеченным. Или предрешённым. Ну и хрен с ним. Не люблю плыть по течению. Сейчас или на дно утащит, или на сказочный остров вышвырнет. Просто так плавает только гавно. Двигаться надо.
Главное теперь пройти съём. Вот будет этап. Он покажется мне длинною в вечность.

Глава 3
Вероника


Воронок  ташкентским летом превращается в настоящий крематорий. Металлическая коробка, изобретённая, думаю, в сталинской России не рассчитана на жарковатый климат Средней Азии.

"С лёгким паром" - называют воронок дубаки. Особенно с лёгким паром, если им удаётся вместить тридцать пять зыков в десятиместную коробку. От недостатка воздуха всегда хочется зевать. Это делает нас похожими на засыпающих  на прилавке магазина рыб.
От  ташкентской летней жары, плавящий асфальт, а может и от перегрузки  у нашего воронка тогда лопнуло заднее колесо.
Коробка с рывком останавливается. Всех настолько разморило от пекла, что если  воронок даже перевернулся и загорелся, вряд ли кто-то обратил бы внимание.
Нас конвоируют два солдата. Водитель и охранник. Ярко выраженные монголоидные черты и несуразная новая узбекская униформа делает их похожими на самураев квантунской армии. " Везут на расстрел в Токио"- мелькает в голове.  "Потом заткнут в паровозную топку, как Сергея Лазо". Хотя после летних вояжей в ташкентских зыкавозах, разницу в температуре в топке я почувствую не сразу.
За нами следует ещё один воронок, но его сопровождает уже четыре юнца в не успевшем ещё сесть по фигуре камуфляже.
Второй воронок тоже останавливается. Солдаты серьёзно озадачены.
У них есть запаска, но чтобы её поставить придётся выгрузить тридцать зэков на одну из городских улиц среди бела дня. Кроме того, похоже, что во втором воронке едут более «опасные», чем мы преступники. Из тех, кто в тюрьме не на экскурсии. У них двойной конвой и солдаты не хотят рисковать.

Прильнув в причудливых позах друг к другу и неприятно горячим стенам воронка, мы ждём исхода с полным безразличием.
Во-первых, мы отупели от изнуряющей жары, а во вторых работает главное правило тюрьмы в Узбекистане – "э, пускай ишак думает - у него голова большой".
В данном случае в роли думающего ишака - старшина с вышитой на бейсболке узбекской версией птицы Семург.  Старшина скрипит на жёстком гортанном степном наречии, сжимая в потной от жары и волнения ладони, микрофон  рации.
Наконец нас всё-таки высаживают. Солнце всегда кажется таким ярким и режет глаза,  когда проведя в тюрьме хотя бы неделю, вы неожиданно оказываетесь на улице.

В нескольких метрах несутся машины, и с отвычки в кровь страхом швыряет адреналин.
  Все ещё довольно раскисших после процедуры  с лёгким паром, нас сажают на корточки. Два солдата, молодых, необстрелянных ещё каракалпака со страхом таращатся сверху.
Зэки быстро вырабатывают очень тонкое чутье на человеческие эмоции - это форма защиты. Сейчас зэки аккуратно посматривают  в сторону солдат и уже знают, о чем думают солдаты.
Солдаты, не уверены, смогут ли они открыть огонь, если толпа броситься врассыпную.
Я смотрю на других пассажиров нашего рейса. Если  у кого-то и роятся в голове похожие на мои мысли, то никто не подаёт вида.
Думаю если толпа броситься в рассыпную, то пройдёт минуты полторы пока солдаты все-таки начнут исполнять данную новой родине присягу. Да и как они себе представляют стрельбу боевыми патронами в людном городском районе?
Часть толпы быстро рассеется, смешается с машинами, перелетит через заборы, раствориться в прилегающих улочках.

"Болгарские огороды" - это место называется - "болгарские огороды" – в такие минуты в голову лезет самая неожиданная всячина.
Внутри меня туго сжимается пружина – бежать!!! Бежать! Бежать! Петляя как заяц, бежать с сердцем, бьющим в стенки желудка, бежать пока хватит дыхания.
Вот он момент – ну! Сейчас-же! Беги! Беги! Беги! Давай же!
Душа уже непросто кричит пульсом в ушах, она истерически вопиет – ну! Тело же в ответ каменеет, наливается свинцом и в том месте, где был желудок, возникает вакуум.

Иногда в толпе или незнакомом месте вдруг увидишь неземной красоты девушку. В ту же секунду понимаешь – если не подойду к ней сейчас – всё. Она навсегда исчезнет из моей жизни ещё одним упущенным шансом.

В этакий момент вся суть моя разрывается на части, борясь сама с собой. Вот, вот сейчас, вот сейчас подойду, уже поворачиваюсь чтобы сделать шаг и готовлю в голове первую фразу –  в этот момент за ней захлопываются двери метро. Уф… ну, и, слава Богу. Не судьба...

Ни один из нас не двинулся с места за те 20-30 минут пока оставшийся со второго воронка солдат  менял колесо. Почему?
С раннего детства общество прививает нам покорность перед властью. Семья. Школа. Пионерская организация. Не смотря, до какого бы абсурда власть бы не доходила, мы автоматически прогибаемся.
И я боюсь, что мы не побежали бы в тот день, если и даже знали, что автоматы у солдат не были заряжены…
Я всегда злюсь на себя когда вспоминаю тот момент - почему не побежал? Почему? Мог ведь?
Безвозвратно упущенная возможность. Как та девушка в метро…
Не упускайте таких моментов, друзья. Если уж вы горячий и импульсивный человек, с размытой шкалой ценностей, как ваш покорный слуга, бегите из-под конвоя, как только представится возможность...
***
Знаете, как по-узбекски сказать «хорошее настроение»? «Яхши кайфият!»
Вторую неделю уже регулярно отрабатываю на жилую мутановские cпецгруза. Наловчился. Выработал систему. Заматерел. Кайфият постоянно – яхши.
В баню хожу теперь исключительно в котельную. Вот уж где настоящий парок-то, в самом эпицентре! Переодеваюсь у Мутанова потом, на втором этаже. Это предлог. Конспирация.
С удовольствием там же перекусываю. Это зарплата. Пыхаем. Это десерт. Частно Мутанов испытывает на мне новую порцию дряни полученную через спецбрата. Мне роль подопытного кролика-дегустатора очень по-душе. Потом отваливаю к себе, в штаб промзоны, уже навьюченный очередной шпонкой.


Операция "ловкие ножницы" в ТБ, пару папирос с каждого шпонаря в личный фонд. Это бонус. Фонд защиты нарядчиков. Вымирающий вид!
Кабинет Суюныча теперь буквально нашпигован моими пятачками из фольги. Если бы они могли светиться – было бы похоже на рождественскую гирлянду. Я курю, обмениваю дурь на товары и услуги, делаю подарки нужным людям, а запас все не истощается.

Шпонарь ложится под карточки, под самый низ – и на съём. Или грудь в крестах – или голова - в кустах! Гусарская рулетка – опасная игра.

Говорят, что прыгать с парашютом страшно не в первый раз, а все последующие, с каждым новым разом – все страшнее. Постигаешь степень риска. Если так – это святая правда. Страх накапливается и не уходит даже во сне. У комфорта в зоне всегда есть обратная сторона. Не верите, спросите Ходорковского, он тоже сейчас гасится где-то в библиотеке, клубе или каптёрке.

Я видел однажды, как одного незадачливого галошного мафиозо-фраерилу после пиздюлей отливали в оперчасти водой из ведра. Боевое крещение. Очнись, во имя отца и сына... Это напоминало сцену из кино про белых. Все было бы смешно, если бы не вероятность попасть туда самому.
Так что теперь этот "допрос с пристрастием" (придумали же оборот) снится мне почти каждую ночь.
Меня палят, жестоко пиздят, отливают водой и снова – "Откуда взял? Ах, нашел? Ну, на тебе, сука, "нашёл!" Отнимут все здоровье изуверы. Как пить дать отнимут. Эх, житуха! Не сегодня-завтра...
Постоянный страх запала заставляет меня укуриваться через каждые несколько часов. Это поддерживает притуплено-похуистический анабиоз. Гнусное судебно-медицинское словечко "эйфория" в отношении плана мне не нравится.  Это анабиоз анаши! Думаю посвятить этой теме целую монографию, главное не торопите меня, хорошо?
Думать тогда стараюсь только о хорошем. Или не думать совсем. Это нетрудно если курить столько, сколько я сейчас.

Удивительно, но обкурка помогает не ошибаться с количеством карточек! Сосредотачиваюсь, будто ничего важнее в мире нет.
А может уже просто руку набил?
За то на перекличке весёлые буквы так и прыгают перед глазами, и я в очередной раз путаю всех этих моих турзы-мурзы.
Зэки битым взглядом уже подметили, что меня прёт как судака на каждом разводе-съёме и даже прониклись симпатией. Несколько раз слышал за спиной - "вон-вон, пошёл, наш Нарядчик-Кумар!".

Да и потом уже пошла гулять слава о том, что я никому не отказал в визе на промку, ну не могу я сказать «нет», а иной раз соглашаюсь поставить чью-то карточку, чтоб быстрее отъебались и не мешали медитировать на белую стену кабинета.
Анаша располагает к одиночеству и созерцанию. В маленьком кабинетике по технике безопасности бушует огромный мир. Я обкуриваюсь и путешествую, где заблагорассудится. Тур-агентство художника Мутанова:" Не знаете что подарить человеку у которого все есть? Подарите ему тур нашего агентства!"
Покидаю транс только чтобы пожрать и провести съём.
Сигарет с фильтром скопилось уже достаточно на две машки, но готовить по накурке это такой напряг, вроде как одновременно рисовать и сочинять музыку.
За маленькую пяточку дури шустрый поварёнок Миша Астахов приносит мне перед съёмом пол-литровую баночки жарганки, которой балуют себя искушённые в гастрономии повара. Папский фаст-фуд. Это мой ужин. А обедаю, как я уже вам говорил, у наркохудожника Эскабара Мутанова. Поверите – налаженный быт, это основа благополучного отбывания срока. Инстинкт выживания – самый мощный. Гораздо мощнее чем, даже,  инстинкт дрочевания. Очень хочется встретить человека, у которого система внутренних моральных ценностей пересилила бы этот гнусный инстинкт. Обрею голову и отправлюсь с покаянием в монастырь в тот же день.

Жизнь теперь сытая, но более рисковая, чем в библиотеке. Хотя, во всяком случае, не надо пресмыкаться перед господином Дильшодом. Да и потом мой  импульсивный характер – нет в жизни экстрима? Дык я его создам!

Ещё от усиленного питания очень сильно хочется Женщину.
Это у вас на воле – бабы. А посидите-ка с пару лет – станут Женщины. А ещё пару сверху – уже Леди. Королевы. Феи. Волшебницы! Цветы райские.
А вы знаете, что на них приятно даже просто смотреть! Просто говорить с ними уже счастье! Это же лучшее чем Бог украсил землю!
Видите их каждый день, вот и пресытились вы, неразумные! Заплыли жиром ваши глазки. Не цените счастья.
А вот представьте - ка: проснулись с утра – нет женщин. Ни одной. Вот кошмар-то! А мне так просыпаться ещё лет эдак около семи...

Ни дома, ни в метро, ни на работе. Никаких. Ни малолетних беспомощных в хозяйстве мокрощёлок в узких, иногда выдающих трусики, джинсах, ни начинающих вампов в дублёночках с осиными талиями и лёгким прозрачным шлейфом французского парфюма, ни пожилых, со следами былой привлекательности, графинь. Ну, ни одной! Даже завалящей алкашки, танцовщицы привокзальных менуэтов, и то нет! А вы и такой уже были бы рады.
Женщин НЕТ. Нет изо дня в день. Нет долгими годами.
Вот тут я на вас и посмотрю, умников, умудряющихся дрочить при таком обилии мёда вокруг! Спешите же, неразумные! Не ведаете своего будущего! Запасайтесь материалом для последующих самозабвенных мастурбаций во вверенных вам кабинетах по технике безопасности!
Вас ведь не просто в тюрьму посадят, у вас вдобавок ко всему отберут ваших милых женщин. А это всегда одинаково паскудно – был ли у вас гарем или одна единственная, с попой – центром вселенной.
Я сижу сейчас  в ТБ и вспоминаю по очереди всех моих девочек, лапочек которые встретились мне на жизненном пути. Ласковых моих, наивных и нежных.
Так легче и приятней вздрочнуть, чем просто на мёртвую фотку из журнала. Креативнее надо мыслить, дорогие друзья.

А как люблю я их всех, сказок моих, каждую по своему, глупо тут  ревновать. У меня большое сердце и настойчивый хуй. Хотя через пару лет, проведённых здесь, начнёт ржаветь, наверное.
Птички мои певчие! До сих пор люблю! Скучаю. А особенно по тебе, Вероника...
***

Вот мы едем с Вероникой в такси ко мне. В самый первый раз. Дома нет никого. Она, наверное, тоже созрела уже для "следующего шага", как они это называют. По неопытности  я совсем не уверен, даст ли она сейчас, или опять возьмёт очередной тайм-аут. Украдкой кошусь на её изумительные загорелые коленки.
Какая умопомрачительная форма может быть у женских коленочек! Вроде бы функциональные устройства – суставы, а какой дизайн! Формы!  Какой дар небесный. Весь мир не стоит того, чтобы просто лечь щекой на её коленочки сейчас и улететь в вечность.
Совсем ещё недавно устроил Веронику в ресепшн фирмы, где работаю уже год. У меня с шефом добрые, почти родственные отношения. Я его главный эксперт по коррупции. Европейцам, видишь ли, воспитание не позволяет давать взятки. Для этого и есть такие студентики с горящим взором, как я.
А мне лишь бы работа была не в напряг.  И потом таким вот агентам по особым поручениям многие шалости спускают с рук. А я не могу без шалостей. Шалуном уродился, шалуном и в землю сыру положат.

Вероника мне безумно нравится с первого дня первого курса.
С того самого момента как в первый раз в аудиторию зашла. Сразила. Сразу и навсегда. На всю жизнь.
Она явно создана не для таких как я. Богиня с Олимпа. Богиня красоты.
И только сейчас, к середине второго курса, когда я зарабатываю больше всех в потоке, я, наконец, набираюсь духу за ней приударить.
Бабло придаёт уверенности. Как и размер хуя. Не  так давно удалось неумело выебать зрелую женщину. Её муж давно уже сидел в тюрьме, и она использовала меня в качестве инструмента. Я и не возражал особо. Даже когда в пылу она звала меня " Милый Андрюша". Зовите, как грится, хоть геной, хоть крокодилом, только ногами не бейте.
Вот эта добрая женщина и похвалила мои размеры. Дала путёвку в половую жизнь.
Поэтому сейчас на бабло надеюсь, а в тайне все же делаю ставку на него, сердечного.
Действую не оставляя этой напуганной лани ни одного шанса. Сперва устраиваю её на работу. Сто баксов. Не за хуй. Факсы отправляет. Не плохо для Ташкента заката перестройки. Родители её – на седьмом небе. (Вот доча, смотри, какой хороший, серьёзный парень, не шушера дискотечная!).
На работе тоже стараюсь создать ей все условия. Я так люблю Веронику, что боюсь в её присутствии дышать. А это, говорят, для сердца очень вредно. Каждый вечер отвожу королевну домой на такси – «Чтобы мама не беспокоилась, я ей обещание дал!». Откармливаю в уютных корейских кабачках. Закидываю подарками.

Подбираюсь к её юбочке не спеша, ползком, хотя иногда хочется прыгнуть и рвать её зубами. У вас было такое? Чтобы просто вот так болтаете с ней болтаете, о погоде, о цветах, и вдруг понимаете, что сейчас наброситесь на неё и начнёте терзать, прямо тут же, рядом с лазерным принтером? И вы мчите уже в  туалет, чтоб, от греха подальше, побыстрей передёрнуть затвор?
Голова шла от тебя кругом, слышишь, Вероника!
И не скажу, что обделён был тогда женским вниманием. Совсем наоборот.

На тот момент живу у длинноногой, на две головы выше меня ростом Алёны, бывшей чемпионки Узбекистана по софтболу. Легко быть чемпионкой, если в Узбекистане всего четыре софтбольные команды! Спортсменки очень сексуальные, преданные, но страшно скучные существа. Гламур в чистом виде.
Выглядит она действительно как модель.
Когда-нибудь видели, как толстенький коротышка-папик выкатывает из машины, а за ним эдакая Синди Кроуфорд выщёлкивает каблучком? Это мы с Алёной и есть. Сколько раз попадал из-за неё в передряги по кабакам не счесть. Насмерть пиздили за неё регулярно. Сильно будоражит пьяные тестостероновые головы кричащая Алёнкина внешность. Любит сучка кабаки, музыку, пляски на столах и барных стойках. Ужас.
Ещё Алёну заводит, если не заплатишь за такси или швырнёшь официанта в ресторане. Ебётся потом как в последний раз! Скажите, доктор, это в пределах нормы или как?
Не особенно нравился мне этот весёлый образ жизни, но какая-то подспудная грань моей нелогичной, амбивалентной натуры все это гавно страстно приветствовала. Иногда приятно было кинуть таксиста или халдея, или даже получить за неё пиздюлей в полубандитском ташкентском кабаке времён перестройки и нового мышления для нашей страны и всего мира.

Кроме открыточно-обложечной, но далёкой от творческого мышления Алёнки, регулярно успеваю поёбывать и Дану, институтскую подружку с соседнего французского факультета. Вы столько раз скользили безразлично по ней взглядом, типа - мышка серая. А гляньте-ка внимательно, ещё раз. Это же горячая иранская кровь, помноженная на всю сокровищницу мировой литературы. Тургеневская девушка. Интелехэнтка.
Здесь у нас уже тантрический какой-то секс, мантрический, аюр-ведический, если вам угодно. Во всем символика. Все должно быть при свечах и с балдахинами непременно. И с долгими играми по укладыванию в койку.
Зато с ней после секса хоть поболтать можно. О Данииле Хармсе и Нике Кэйве. Мариенгофа можно весь вечерь вслух читать. Знает всех троих! Подозреваю, гораздо больше чем я сам. Умничка. Не знаю, как такие модели работают в качестве жены, думаю, сложно с умной бабой, но дружить с элементами секса - лучше варианта пока не придумали.
Один раз обкурил Данку дурью, в виде эксперимента с сознанием эрудированной институтки, так пиздец сразу и пожалел об этом! Накрылась вся ебля медным тазом в тот грустный осенний вечер.
Понесла моя девочка какую-то пургу о подспудных гомосексуальных тенденциях в раннем творчестве Антуана Сент-Экзюпери. Смеялась надо мной, потом плакала. Ужас, одним словом. Но вспоминать прикольно.

Ебу их, милых кошечек, почти каждый день. Иной раз обоих умудряюсь вместить в мой сжатый деловой график.

Переизбыток секса заставляет меня тогда жрать не прожаренный шашлык из печени каждый день. По двенадцать палочек в обед. Чтоб подольше стоял хуй, и больше выходило палочек в койке. Процесс самоутверждения требует исключительно количества, а не качества.
Но при всем этом мечтаю я только о Веронике. И желаю больше всего на свете только её - Веронику с красивыми, природными тенями под огромными, в пол-лица глазами. Веронику с нежной, как бархат, почти прозрачной кожей. С маленькой, но правильно круглой и такой соразмерной грудью... С бёдрами такими что...

- Внимание осуждённых-производственников. Внимание осуждённых-производственников. По промышленной зоне объявляется съём с работы. Бригадирам бригад построить бригады и вывести на пункт съёма. Повторяю. По промышленной зоне объявляется съём с работы!

Ну вот. Блин. Back to reality. Суровая реальность бытия. Пока милая Веронича! Целую и до завтра! Пока-пока!
Сейчас будет уан мэн шоу на съёме. Успеть бы питульку выкурить. Лишь бы сегодня нормально раскрылся парашют! Тяжело жить, балансируя на тонкой проволоке под потолком.

-Турпищев Чекканбай!
- Здесь!
- Ашуралиев Рихсибек!
-Здесь!
Скоро я эти карточки наизусть выучу. Не глядя начну производственников "разводить". Некоторые карточки уже узнаю. Не по фотке, а именно по цвету, потёртости, форме карточки. Одному мне видный крап.
Вот эта вот, ага, эта – об чо спорим что « Убейдуллаев Седловай»? Видали? То-то же! Амаяк Акопян я, а не нарядчик.
Все пошла последняя бригада. Семнадцать-двадцать пять, обслуживает второй конвейер сборки галош. Пора и мне на исходную.
Защёлкнул чемодан. Вздохнул. В путь. Спаси и сохрани.
***

Зона – это государство в государстве. Со своей властью, экономикой и политикой. Со своими кастами. Живой организм. Трудно утаить шило в мешке. Трудно утаить что-то и в зоне. Слишком много у людей здесь свободного времени, чтобы наблюдать и постигать. Четыре тысячи пар глаз. Они видят все.
Вон- вон,  видите – топает рядом со смотрящим промки Андреем глазастенькой, с пушистыми ресницами, девятнадцатилетний Белых Александр, смотрящий за вторым конвейером, статья восемьдесят, срок четырнадцать? Думаете, никто не знает, что Андрей с ним в парной мехцеха выделывает? Камасутра в редакции Бориса Моисеева. Тираж очень ограничен.
Знают все. Молчат просто. Пока не надоест "братухе" тешится, или кто-то из блатных собратьев не начнет тыкать ему в глаза на этот факт.
Или представьте в стране вдруг товара какого-то образовалась прорва. Что будет, экономически грамотные вы мои? Верно, подешевеет товар. Вся страна это заметит? Опять правильно – так или иначе, вся страна. А Мари ванна в зоне это покруче любого товара на воле будет.
Средство убить время, а это после жратвы и сигарет главная проблема любого зэка.

В зоне несколько всем известных барыг наркотой.
Количество барыг ограниченно, нельзя портить показатели учреждения. Но и без барыг нельзя – во-первых бабло немереное для «крыш» ментовских, во вторых народ зоновский должен прибывать в раскумаренном состоянии, чтоб не поперли на блатных, на их хозяев в штабе на горке или просто с тоски не переебли и не перерезали друг - друга.  Пар надо стравливать время от времени. Крыши у барыг две – или высшая блатная власть или погоны. А это, как вы скоро поймёте, одно целое.
Иногда сейчас, уже на свободе, я замечаю, насколько легко купить любую наркоту, и мне становится страшно от понимания, что задействована та же самая система. Если не уснули ещё и следите за моей мыслью, скажите, а вот у вас в большой зоне, под названием какая ни будь федерация, кому выгодно чтобы наркотики были вне закона, но все же полуоткрыто продавались в столице под памятником Пушкину или у входа в метро Лубянка? Или только Шнур заметил эту глобальную разводку? Почему наркотики нельзя, а можно водку? Почему героин вызывающий сильнейшую физическую зависимость стоит в одном ряду с планом, вызывающим только лёгкую форму тупости?

Это я о том все твержу, что влез на чужую, зорко охраняемую территорию. Больше в зоне стало плана в последнее время. И по виду план другой, чем у барыг – эксклюзивных дистрибьюторов. И выстреливает приблизительно из одних и тех мест вскоре после каждого съёма. Зашевелились штатные стукачи. Обратила внимание оперативная часть колонии. Пошла разработка нового канала поступления наркотика в жилую зону. От покупателя к барыге, от барыги к оптовику, от оптовика к его гонцу из промзоны, вашему покорному слуге, лоховатому очкарику с чемоданчиком. Нарядчику промзоны.
***


Напряжённый, но эдак вроде расслабленно посвистывающий, помахивающий чемоданчиком, как школьник после удачно списанного экзамена, вхожу на жилую. У входа полукольцо надзоров. Каждая входящая колонной пятёрка зэков рассыпается и проходит шмон. Один надзор - один зэк.
Я вхожу последний, надзоры уже подзаебались щупать и машут мне рукой, «Давай, давай пиздуй, нарядчик!» Вплываю вообще без шмона. Во как!
Теперь в нарядную, сбросить чемодан, с умным видом посчитать карточки, извлечь шпонку, и операция окончена. Благополучно.
Когда прохожу мимо кабинета ДПНК, Дежурного Помощника Начальника Колонии, похожего на рубку подводной лодки, кто-то барабанит изнутри по надраенному, как хрусталь стеклу.

- Эй, очкарь! Нарядчик!
Опер Валиджон! Это пиздец!!
Запал! Сдали нахуй! Вот и всё..И кому - кровожадному, тупому как читоз Валиджону.  И это же надо - именно ему. Тому, самому после чьих душеспасительных бесед потом подолгу отливают водой. Сейчас начнет сбываться мой кошмарный сон. Ух, блять, взмок насквозь, протрезвел.

- А Валиджон-ака? Калайсиз? Якшимисиз, бошлык?
- Как ти, нарядчикь? Яхшимисан? Пашли, кеттык!
- Сейчас Валиджон-ака, только чемодан поставлю в нарядную.
- Не-не, чемодан нада, карточка возьмём. Чемадан сабой бери.

Мама, моя мама! Свидимся ли с тобой? Мудак твой сын. Мудак и есть. Опять вляпался. Господи, Боженька, если ты есть, помоги, помоги мне, Господи! Никогда не буду больше курить и таскать дрянь эту мутановскую! Клянусь! Честное слово! Спаси! Только спаси!

Иду напрямую в пятый кабинет. Валиджонский. Знаю, уже носил сюда карточки спалившихся производственников. Когда сажают в изолятор, ваша карточка переезжает туда же. Скоро туда поплывёт и моя карточка. Только вот попинает меня Валиджон немного и все. Надо пережить это. Все когда-нибудь проходит. Пройдёт и этот кошмар.
- Эй, не туда, сюда, сюда давай, очкарь, они ждут!
Валиджон толкает меня в сторону кабинета с золотой табличкой

Майор Умаров К.К. Начальник оперативной части учреждения

Охуеть наделала шуму моя делюга раз сам Худой Косым, начальник оперчасти мной заинтересовался. Одно радует. Говорят, он никогда не бьет, во всяком случае, сам.
Худой Косым сидит за длинным полированным столом и что-то пишет. Сверху над ним строго, но справедливо взирает вдаль перманентный узбекский президент.
Косым поднимает на меня холодный взгляд сытого удава, секунд с тридцать, выдерживая паузу, так чтобы у меня колени затряслись, давит в хрустальной пепельнице недокуренную мальборину.

- А, нарядчик, трудяга, заходи, заходи. Давно хотел познакомиться. Вы свободны, Валиджон-ака.
Вали с поклоном исчезает за двойной дубовой дверью, покрытой изнутри затейливой резьбой - кто-то нарезал себе внеочередную свиданку.
Ух, блин хоть этого палача прогнал, уже легче на сердце.

- Говорят ты, нарядчик, на свободе английский учил?
- Вы все знаете, Косым Курбанович, у вас работа такая, все знать! Учил, как же, учил.
- Сынок мой вот совсем не понимает, как важно сейчас английский знать. Все трояки таскает. Прямо не знаю, репетитора, что ли нанять? Или деньги ему давать за хорошие оценки? Что посоветуешь?
- Зачем же репетитора, Косым-ака! Вы мне его тетрадку принесите, я все проверю, напишу задание, вы отнесёте, он выполнит, принесёте опять – я проверю и так далее! Как настоящий Элвис Пресли у меня через полгода заговорит!
- Как Элвис Пресли говоришь? А он разве не петух был, Элвис Пресли твой?
- Не - это Элтон Джон петух, Косым-ака! Элвис Пресли вроде мужик был правильный.
- Элтон Джон, Элтонджан, хе-хе-хе. Молодец нарядчик, хорошо придумал. Элвис Пресли значит, а? Кури. Угощайся.
Тянет мне  свои стомиллеметровые Мальборо.
- А разве можно здесь, Косым Курбаныч?
- Не всем, хе-хе-хе, не всем. Тебе пока тоже не можно. А дальше, оно видно будет.
Иди, в бараке покуришь.
- Спасибо, спасибо за доверие, Косым-ака, дети, они, знаете, наша будущее, все лучшее - детям!

Несу эту хуйню, а сам потихоньку продвигаюсь к двери, пряча за спиной злополучный чемодан. Шажок. Ещё шажок. Вот чемодан уже коснулся дверей страшного кабинета. Все-таки хороший человек этот майор Умаров, сына любит, сигарету вон какую длиннющую подогнал, а по-русски так совсем без акцента говорит, грамотный.
В этот момент Худой Косым переводит взгляд с окна на меня и, насупив седеющие брови говорит:
- А ну-ка задержитесь ещё на минуточку, осуждённый!

Глава 4
Дядя

После очень непродолжительного допроса я во всем признаюсь.
Двум высоким и угрожающе упитанным великанам из Мирабадского уголовного розыска оказывается достаточным слегка приподнять моё тщедушное, после московского метамфетамин-марафона тело, и  опустить его на пол. Поболтавши ногами в воздухе секунд десять, я уже готов во всем признаться.
Подними они меня ещё пару раз, и я признался бы во многих других преступлениях,  даже в тех которые никогда в жизни не совершал.

Более года в бегах предвкушал с дрожью в коленях и в холодном поту эту первую встречу с Законом. Мучился вечным страхом и бессонницей.
Теперь меня ждут: пытки, избиения, издевательства, вымогательства, надругательства и прочее в рамках судебного разбирательства.  Мне казалось, менты будут страшно негодовать от глубины моего морального падения.

Я надел очки с толстыми стёклами,  в надежде,  что лоховатого очкарика будут меньше бить. Бить им меня не пришлось совсем.
Я со световой скоростью стал "содействовать следствию" с первых же минут "процессуальных действий", всё время искательно заглядывая великанам в глаза.

К моему облегчению, глубина моего морального падения их совершенно не интересовала... " Ты у них там авторитетом станешь" - заверяли менты: " Все кондиционеры воруют из окон, а ты такое бабло, сейф!"
Великанов серьёзно волновал вопрос, где же я закопал украденные деньги.
В их аккуратно подстриженных головах не умещалась возможность потратить “такую” сумму за  первые сорок два дня в Первопрестольной.

Тут со мной случается чудо – я уже не в плохо побеленной комнате РОВД, с одной рукой прикованной к батарее отопления, я у доски в классе, все глаза обращены ко мне,  а я несу какую чудовищную импровизацию задача которой, вызвать смех и такое необходимое мне всеобщее одобрение.
Правда, сейчас аудитория довольно опасная, но меня уже не остановить – отели,  казино, ночные феи – князь Малко Линге наконец вернулся в фамильный замок,  у большой белой мраморной лестницы вереницей вытянулись роллс-ройсы и дамы в вечерних туалетах.
Менты внимают мне, как народ израилев внимал спустившемуся с горы Моисею. Попкорна только не хватает.

В кабинет заглядывает любопытный следователь из другого отдела:
- "Ие! Шурика настоящего поймали!" – говорит он,
показывая на мои очки – "Табриклаймиз энди! - паздравляю ат псей души!"
***


Длинные коридоры были бы невыносимо бесконечными, не раздели их решетчатыми дверьми на  короткие секции. Наше путешествие чередуется мерным  жужжанием электрозамков.
Возле каждой секции огромных размеров казах тыкает мне между лопаток ключом – "К стене. Лицом к стене". Ключ размером с добрый аршин и на фене называется – "малец".

Я не знаю, куда он ведёт меня. Спросить, конечно, не хватает духу. Я боюсь. И с каждым шагом страх растёт. Хотя где-то далеко внутри сидит другой "я" который лениво ждёт, что же будет дальше.

Коммунизм в Узбекистане давным-давно кончился. Карламаркс в центре Ташкента переплавлен в Тамер-клан, пепси-кола объявлена вне закона, и вовсе не из-за Пелевина, а из-за того, что дочка нашего президента вышла замуж за главу представительства кока-колы.
Страна, набирая обороты движется в эпоху великого процветания. 
Только вот  в комнате шмона все ещё висит уютный  и забытый всеми портрет Ильича. Именно Ильича. Добрый и немного рассеянный чудак Ильич.
Хотя Адольфа Гитлера выбрали большинством на всеобщих выборах, его так ласково не величал никто. Алоизыч? Не смешите меня.
Присутствие Ильича сильно укрепляет мой дух. Он единственный в комнате, кого я давно знаю, с самого детства. Родной.
Хотя следующая фраза казаха заставляет оцепенеть:
- Снимай штаны!
Началось. Полуночный экспресс. Сейчас он со мной – как там у них формулируют - "вступит в половую связь противоестественным образом".
Говорили же мне - в тюрьме ебут всех подряд, не верил! Надо было повеситься, наверное, блять!
Я подчиняюсь,  трясущимися руками спустив штаны, стою перед ним с голым задом. Сейчас начнётся "акт".

- Приседай двадцать  раз.
Пока я приседаю, Ильич смотрит на меня сзади, и,  я понимаю, – сильно сочувствует. Теперь ясно, почему они не сняли портрет – издеваются и над Ильичом.
Раздосадованный  что из меня ничего не выпало, казах в отместку отбирает у меня очки.

- "Вена порезать будешь", - подводит легальную базу под свои действия он.
Я пытаюсь объяснить, что без очков со зрением  минус пять с половиной,  я стану грызть вены зубами. Но он, ткнув мне мальцом теперь уже в грудь, говорит всего одно слово: - "Ты!"
Это звучит настолько убедительно, что я тут же замолкаю.
Мы выходим в коридор, а Ильич ставший таким близким за это время, смотрит мне в след ласковым прищуром опытного проктолога.
***
Я чувствую себя точно также, когда Худой Косым возвращает меня с чемоданом на ковёр. Он плескает себе в пиалу красноватого цейлонского чая и атакует в лоб, как в классических учебниках по методам ведения допроса:
- Хочешь, угадаю, что у тебя в чемодане, Элвис Пресли? А чего ты вдруг замер? Страшно? А раньше вы о чем, болваны такие, думаете? Ты знаешь, что я прямо сейчас на тебя уголовное дело заведу? Полтора часа уйдёт на все про все. Вещдоки на лицо. Твоё признание – на лице. Косым откидывается в высоком кожаном кресле. Я уже не понимаю где верх, а где низ, все так плывёт перед глазами.
- Распространение наркотиков, гражданин осуждённый. Ещё двушечку минимум к твоему сроку легко у прокурора выхлопочу. Плюс статья УК 18 – раскрутка, так как на путь исправления не стал, получил дополнительный срок, уже отбывая за другое преступление – ни под одну амнистию или досрочное освобождение ни попадёшь!
Как перспективка, обнадёживает? Что ты язык в жопу засунул, пять минут назад тараторил, сейчас молчишь? Умник!  Я здесь не первый год на вас, клоунов любуюсь.
Прикуривай сигаретку-то, прикуривай, теперь можно!

Ходящими ходуном руками прикуриваю, и сжигаю треть сто миллиметровки с первой затяжки. Пффууу. Выпускаю дым и  просительно смотрю на Худого.
- Что ты смотришь на меня, ты мне, что ДЕЛАТЬ теперь скажи. Смотрит он!
- Вам виднее, что делать, Косым Курбанович. Пишите протокол или что там у вас. Оформляйте короче.

Главное не пиздит пока. Играет в доброго следователя. А кто тогда будет злой следователь? Садист Валиджон, вот кто! Пропал я! Интересно какая мразь меня сдала? И чем все это теперь кончится? А чем бы ни кончилось – лишь бы поскорее. Лишь бы скорее из этого кабинета. Когда все кончится, и я останусь один в камере штрафного изолятора, наступят счастье и долгожданный покой.
- Протокол говоришь? Герой, блядь, какой выискался! А о матери, о родных подумал? А о том, что две судимости, это в два раза тяжелей, чем одна, подумал? А вот режим тебе судья поменяет на строгий? Там ведь уже не первоходы, поклоники воровских идей, там битый контингент, ни ножа ни боятся, ни хУя, там уже не так легко нарядчиком будет заделаться. Пахать будешь как все и на паечке сидеть! Вот так! А ты, парень, не лагерного типа, это я тебе сразу говорю. Отсидеть пару лет и соскочить по УДО - вот это для тебя больше подходит, ведь так?
- Что же мне делать-та?
- Что делать, говоришь? А я вот выйду сейчас из кабинета, а ты вешайся нахуй на ремне своём! Что делать! А ещё лучше я тебе всю задницу этим ремнём располосую, что делать! Давай! Садись! Пиши!

Косым кладёт на стол чистый лист бумаги. "Формат А4"лезет мне в голову - я ведь раньше оргтехникой торговал
- Что писать-то, Косым-ака?
- Я, пиши, такой-то, такой-то, статья-срок, отряд-бригада, обязуюсь добровольно информировать начальника оперативной части учреждения об известной мне криминальной активности.
- Это значит козлом быть? Стучать?
- Я тебе сейчас дам «козла»! Не козлом, а добровольным информатором. Добровольным, заметь. Можешь и отказаться.
- И чо будет если откажусь?
- "Чо будет?", говоришь? А ни чего и ни будет. И тебя не будет. Одним торговцем наркотиков станет меньше. Вот "чо будет". Или ты думаешь, своим отказом что-то в мире в этом изменишь? А откуда, ты полагаешь, мне известно, что у тебя анаша в чемодане? Сколько анаши. Как она зашла на промку. Кто тебе её передал на пронос. Кто её на жилой будет распространять. И про баночку пол-литровую с твоими харчами на вечер знаю, ту что осуждённый Астахов тебе за час до съёма передал. Передал ведь? Передал!

Думаешь что-то изменится, если ты будешь или не будешь стучать? Если и изменится, то только для тебя. В худшую сторону. Учти.
Ты, мужик, вроде с головой дружишь. Решай. Не отнимай у меня время. Это у тебя срок впереди, а мне домой, к семье пора.
- Косым Курбанович, ну какой с меня информатор? Кто мне что доверит! Я нарядчик, вечно рядом с ментами кручусь, работу делаю ментовскую, кто меня близко подпустит? Что я смогу узнать?
- Тем не менее, художник Мутанов именно к тебе за помощью обратился, правда?
Косым улыбается, любуясь произведённым эффектом. Ему и правда, уже известен весь маршрут. Какой кошмар. Значит по хамелеонски, как обычно, закосить под случайно оступившегося в жизни мудака в очках уже не смогу.

- Ну не знаю. Не знаю, что мне делать. Неужели у вас информаторов мало?
- Информаторов у меня достаточно. Некоторые за честь это почитают, между прочим. Не ерепенятся. Домой, к нормальной жизни спешат вернуться. Искупив вину. Я ведь умею быть благодарным. Своих братишек в обиду не даю! И потом ты мне нужен для связи. Этого мне будет достаточно. И для тебя не тяжело. Не "в напряг", как у вас говорят!
- Как это "для связи"?
- Будешь работать, как работал. Жить, как жил. Просто иногда будут приходить мои люди. А ты мне их просьбы в срочном порядке передашь. По внутреннему телефону из кабинета техники безопасности. Вот и все. Связь в оперативной работе это главное слагаемое успеха.
И за это за твоей спиной буду я. Начальник оперативного отдела учреждения. А это значит – все амнистии и досрочное освобождение гарантированы. И Мальборо иногда сможешь курить прямо в этом кабинете, как сейчас. Я не понимаю, что тут думать? Другой бы уже десять раз подписался. Ты домой хочешь или нет?
Давай, давай садись, пиши. Мне твой телефон нужен, не ты. Откажешься, другой с радостью согласится. Сговорчивых тут много. Будешь писать, нет?
Обращаться ко мне в донесениях и по телефону будешь только «Дядя». Рабочим псевдонимом избираю..., какой псевдоним выбираешь?
- Не знаю...
- Рабочим псевдонимом избираю - «Элвис Пресли» - король, блядь, рок-н-ролла. Последнее не пиши. Шучу. Вот и ладненько, Элвис. Число и подпись не забудь. Вот и добренько. Молодца! Приятно иметь дело с интеллигентными людьми. Они всегда легко на вербовку идут - умные.
Кстати договор на счёт уроков по английскому для моего сына – в силе. Это и дело хорошее и легенда неплохая. Всегда сможешь ко мне под этим предлогом со своей тетрадкой зайти. Договорились? Чего ты молчишь? Договорились, спрашиваю?
- Договорились, Косым Курбанович
- Дядя!
- Договорились, Дядя!
- Да, и ещё. Я вижу у тебя детство в жопе играет. Отнесись посерьёзней. К тебе будет приходить агентура. МОИ ЛЮДИ. Если кто-то запалится по твоей милости, смотри. У петухов потом переклички будешь делать. Ты же, говорят, с этим балероном обиженным по тюрьме дружен был? Вот я вас и воссоединю. Понял меня?
-Понял, Косым – ака, всё понял.
- Мой псевдоним?
-"Дядя"
- Твой?
- "Элвис"
- Ну, все тогда. Свободен. Дуй в барак, «племянничек». Не забывай, какой документ сегодня в твоё личное дело подошьют.
С невероятным облегчением разворачиваюсь и выползаю из кабинета. Уже в дверях Худой Дядя останавливает меня.
- Вернись! Шпонку ту, в чемодане, она ведь сейчас в чемодане, верно? Шпонку ту оставь себе. Кури. Не барыжничай. А с Мутановым я вопрос сам решу. Пошёл.
Дядя делает жест рукой, который одновременно означает и "до свидания" и "смотри мне, не балуй".
Ну, я и пошёл. Зашёл нарядчиком, вышел Элвисом Пресли.
Стукачом. Начиналась очередная "новая жизнь".
"Элвис покинул здание". Концерт окончен.
***


Сейчас на Веронике осталось только тонкая белая футболка, сквозь которую весь мужской состав офиса рентгеном ощупывал сегодня целый день её малюсенькие сиськи. Почти плоская грудь, но от этого, кажется её соски стали размером с две крупные виноградины «Дамский пальчик».

Ещё на ней изящные небесно-голубые трусики. У самой резинки темно-синими нитками нашит цветочек. Часть цветочка, несколько лепестков, исчезают за немного приспустившейся резинкой. Уводят туда.
Вам нравится, как женщины снимают трусики? Да прекратите вы сами с них их срывать! Терпение и выдержка. Придержите их как хорошее вино. Пусть они заведутся и сами стянут с себя трусики. И вот тут вы и увидите главное достойное просмотра. Это лучше чем могли снять бессмертные Акиро Курасава или Сергей Эйзенштейн. Куда им до любой женщины. Вот кто умеет – снимать!

Это неповторимо женское движение самки снимающей трусики! Какая мощь, и вместе с тем хрупкая скромность стеснения. Ниагарский водопад. Апогей чувственности. Кульминация жизни. Какое-то волнообразное, параболическое движение-совершенство. Они выплывают из трусиков как русалки или рыбы. Пластично и неповторимо. Одним неуловимым умопомрачительным движением.
У девушки, о которой я мечтал с самого первого курса снежно-белая кожа. Только вокруг левой груди мелкие брызги нескольких родинок, способных свести с ума. Я целую, жадно целую их и спускаюсь вниз по её безупречному, плоскому животу, с узеньким глазком пупка посредине. Как славно она пахнет. Как красиво её распущенные волосы упали на плечи и шею
Мои губы обцеловывают изящно выступившие изгибы узкого Вероникиного таза, пока не доходят, наконец,  до выбритой замшевой её нежности.
Кожа там настолько изнеженно мягкая, что, даже еле касаясь губами, я боюсь ей повредить.
Веронике немного щекотно, и она со смешком сдвигает колени прямо у меня над головой. Это служит мне командой к действию, и я запускаю в неё язык, из-за всех сил прильнув  лицом к низу живота моей любимой.
Вероника нежно стонет, вздыхает и прижимается к моему лицу. Она худенькая, поэтому небольшие жировые складки её интимных губ безумно красивы, правильной, аккуратной формы. Нет ещё износа от многих лет секса или родов. Всё соответствует моим тогдашним неимоверно высоким и требовательным стандартам. Вероника совершенна.

Вздохи её с каждой секундой учащаются, и её спина все глубже изгибается дугой мне на встречу. А как же они могут при этом стонать! Чувствуешь себя и палачом и целителем, и мучителем и волшебником одновременно.
В один из таких сладостных моментов, я отступаю назад, и сильным толчком вхожу в неё, уже давно только этого и жаждущую.
Разз! Два! Разз! Расписанный природой ритм.
И вдруг свет меркнет перед глазами, и я взрываюсь в ней всепоглощающим вулканом безумия. Всё. Отваливаюсь на спину.
- А что, уже все, да? Уже конец?
Как и выпархивать из трусиков - уничтожить и обосрать все одним махом это тоже свойственное только им умение.
***


В дверь стучат. Походу уже несколько раз. Хорошо защёлку поставил. Правда Суюныч пьёт мне за эту защёлку кровь, не положено, мол, зэку запираться, но хуй с ним.
Стукну теперь Дяде, что он пиздит галоши, если совсем обнаглеет. Вот так. Открылись невиданные возможности. Об Элвиса Пресли можно обжечься.
Трык-трык-трык – стучит явно арестант. Отгоняю грёзы о Веронике и оправляю робу. Медленно открываю дверь.
Это Бибиков Игорь, бригадир хозобслуги. Стукач, о котором знает все промка. Он тоже особо не скрывает направление своей деятельности. Тоже мне - секретный агент 007.

Повара, раздатчик молока, банщик, парикмахер и с десяток уборщиков-педерастов. Хозобслуга промзоны. Бибик их бригадир. Сидит за двойную мокруху. Часть срока отбывал на крытом режиме в страшной андижанской тюрьме. Там и курванулся. Крытый режим – это квинтэссенция пауков в банке. Стучит теперь Бибик всем и на всех. Уже не может не стучать, как наркоман стал. Модус вивенди Игоря Бибикова.
- Связь есть?
Смотрит-испытывает. Смотрит-угрожает. Смотрит-ненавидит. "Связь с большой землей" ему понадобилась видишь ли.
-Связь есть.
-Передашь дяде, «Доктор сообщает : у Адхама появился просвет.» Повтори.
- Доктор сообщает, у Адхама появился просвет.
Я делаю большие глаза и заговорщицки полушепчу. Бибиков ещё меньше ростом чем я. Я знаю о гигантском самолюбии и ранимости людей "ниже среднего" и стараюсь подчеркнуть бескрайнее уважение к его значимости.
- Срочно передашь. Слово в слово. Давай, не болей! Чай-пай заходи попить в мою каптёрку.
- А где это?
- Второй этаж общей бани
Бибиков сруливает из ТБ. Теперь должен действовать я, в роли новоиспечённой связистки Кэт.

Поднимаю трубку и набираю добавочный Худого Косыма.
- Дядя?
- Слушаю вас.
-Это Элвис. Доктор сообщает, что у Адхама появился просвет.
- Спасибо.
-Пожалуйста...
В трубке слышны гудки.
Вот. Ебанул какого-то неизвестного мне Адхама. У человека может только-только просвет появился, а я его еблыкс! Как морской бой – А3? Ранил! А4? Убил!!

Просвет, если вы до сих пор не знаете, пехотинцы, это значит у Адхама, скорее всего барыги, появился на продаже какой-то наркотик. Это и есть "просвет".  Лучик наркосвета в мрачном царстве трезвости усиленного режима.
А Дядя уже знает. Лучик скоро отключат. Могут и самого Адхама отключить. Интересно как они его хлопнут? Сейчас прибегут шмонать или со съёма выдернут, как меня тогда?
И что это вообще за Ад-хам? О! У меня же карточки есть с фотами. Сейчас вычислим этого адского хама, не думаю что их тут много. Начну с бибиковской бригады, они, скорее всего самая вероятная "группа риска".

Точно. Что я вам говорил? Хабибулаев Адхам. Уборщик запретки. Гей.
У них фамилии на карточках  всегда подчёркнуты красным карандашом. Чтоб не перепутать и не загнать, например, в баню к мужикам или в одну хату с мужиками в штрафном изоляторе, ШИЗО. Плохо может кончиться. Выебать – не выебут, просто запинают. Отведут душу.

Мне все понятно. У работников запретки часто бывает просвет. Там до Воли считанные метры. Мужикам по понятиям не канает ходить по запретке – там много пролитой арестантами крови, солдаты ведь стреляют без предупреждения. Поэтому запретку убирают обычно пидоры. Люди с действительно нетрадиционной половой ориентацией или жертвы "лохмачевского" насилия. А на запретке движение бьёт ключом. Солдаты с вышек, вольные с той стороны забора с колючкой. Туда галоши, выкидные кнопочные штыри, мундштуки, дембельские альбомы – ширпотреб, а оттуда чай, сигареты, кайф. Средства обмена на зоне. Твёрдая валюта.

Адхам – созидатель. Двигатель экономических процессов.А я его только что запустил под хуй. Может пойти предупредить? А вдруг Бибик увидит? Вот тоже падла неугомонная этот Бибик! Да и потом сам Адхам – дырявый, а им вероятия ноль, все ненавидят мужиков, хотя многие этот факт скрывают. Сейчас помогу Адхаму – завтра сам запретку буду убирать.
Нахуй, нахуй Адхама с его просветом. Пусть горит в аду оперчасти. И потом может Дядя его тоже мальбором станет угощать. Кто знает как там все устроено.

Курну-ка я лучше из шпонки мутановской, он походу и сам от неё отказался, руками замахал на меня, когда увидел, как на прокажённого.
Плевать. Я не в накладе. Я – король рок-н-ролла, и теперь буду вживаться в этот образ. Похоже на прикольную игру в шпионов или подпольщиков.

Бабабах – в дверь ломятся менты. Смахиваю папиросу и мою дрянь в стол и бегу открывать.
Вот сука! Бригадир химучастка – Булгаков Олег. Булка. Охуел он что ли, так в дверь ломиться. Совсем совесть потеряли!
- Тебя блять стучаться по-человечески не учили?
- "Стучаться?" Ты ещё мамиными пирожками срал, когда я малолетку топтал, ты мне нахуй не чеши тут за "стучаться", девушка! Дяде как звонить знаешь?
- Знаю.
-Давай, ебашь наскореньку, в третьей печи химучастка лишняя, не учтённая тележка с галошами стоит. Поставил её туда сам мастер химучастка. Думаю с подачи директора промзоны Мамута. Хотя про директора не говори. Нахуй. Оснований нет. Короче! Варка кончится через сорок минут. Раньше печь нельзя открывать по технологии. Если Дядя не хочет, чтобы галоши уплыли, будет здесь через полчаса. Звони, звони, хули ты вытаращился на меня?

Я сообщаю Худому полученную информацию. Как и в первый раз – ноль эмоций. Спасибо и гудки. Зато Булгаков прямо изогнулся весь чтоб послушать, что скажет же Дядя.
- Булка, а этот мастер – он же мент, так? Мы мента сейчас вбагрили?
- Мент. Лойтенант. Шустрый пидор. А мы таких шустряков вертим на пенисе.
- А что же нам теперь можно и ментов сдавать?
- А кого ещё нахуй сдавать, Клава? Мелких барыг-педерастов? Хитровыебанных нарядчиков? А? Только крупную рыбу, студент очкастый! А ты сам-то чего так повёлся, когда я пришёл?
Теперь Булгаков решил мной заняться.
-Хули ты тут мутил? Булгаков резко заглядывает под мой стол и проводит по полу рукой. К его немытой ладони пристаёт пара анашевых кропалей.
- Иии, сука, сам на сам здесь упаливаешься? Давай отсыпай мне нахуй! Крыса кабинетная! И не пизди, что мало, ты сука с Мутановым вась-вась, я знаю. Я всё знаю!
- Хуй с тобой, Булка, давай накуримся в двоих.
- Угу. И ещё с собой мне дашь! На вечер. Дядя сказал у тебя дохуя!
- Куда палить пойдем? На крышу может быть?
- Здеся курнемся, ща посмотришь, мусорам совсем не до нас станет.

Открыв по-шире окно Суюныча мы выкуриваем жирную, олимпийскую трубку. Я очень боюсь, что у меня развяжется язык, и я выложу козлу Булгакову что-нибудь лишнее о себе. Поэтому стараюсь забросать вопросами его самого.
Детская комната милиции. Специнтернат. Зона-малолетка. Раскрутка. Еще раскрутка. Общий режим. Запалы. Раскрутка. Усиленный режим. Впереди еще минимум пятёрка.
Вот и вся его биография. Жизни, кроме как в «системе МВД», не видел совсем. За то в системе как рыба в воде. Сдаёт ментов ментам!

А я рассказываю ему про волю. Про инофирмы и лекции в институте, про бесшабашных инязовских девчонок и писателя Михаила Булгакова. Олежка польщён тем, что его фамилия так знаменита. Кто бы мог подумать! Просит найти по возможности книги Мастера.
Когда с него слетает весь шансонно-люмпенский налет, видно, что он чем-то смахивает на меня своим распиздяйством, только ему не повезло родиться в семье профессора. Отца своего не видел не разу, папа-невидимка, по его собственному выражению.
Я поднимаю купчик. Купчик это крепкий чай, но далеко не чифир. Чифир это из разряда экспрессо. А купчик это приятно крепкий чай, от которого не тянет блевануть. Мы обмываем встречу и удачу операции на химучастке.
Объявляют съём.
Когда мы выходим с Булкой из штаба, нам на встречу попадает уж очень взъерошенный мастер химучастка.
- Как настроение, Бургут-ака?
Булгаков не скрывает торжества, Яхшимисиз, мастер-ака? Здоровья из калай?
В отдалении за мастером величаво следует по-дзержински подтянутая ледащая фигура Дяди.

продолжение следует

Tweet