Итак, я возвращаюсь к тому, с чего начинал. Только теперь, в свете предыдущих откровений, мне незачем перед кем-то лукавить. Я буду описывать правду и ничего кроме правды. И да заскрипит мое перо по бумаге, если я опущусь до вранья. Аминь.
Стенографировать за ним не доставляло никакого удовольствия ровным счетом. Тем более что в стенографии я как был, так и остался, – ни уха ни рыла. Самоучитель по овладению этим искусством, любезно предоставленный в мое распоряжение Вульфом, был добросовестно перелистан мною от корки до корки, после чего признан пособием вредным для кистей рук и абсолютно никчемным в эру микроэлектроники и промышленного шпионажа. Ныне он занимает почетное место слева от меня, чтоб всегда быть на виду и не вызывать подозрений у моего консервативного шефа, а в выдвижном ящике стола на все времена поселился древний, но вполне сносно пишущий магнитофон “Романтик”. Вульф прекрасно знал мои музыкальные пристрастия, поэтому то, что обычно я надевал наушники при перепечатывании текстов, вызывало в нем лишь чувство глубокой благодарности за свой избавленный от мракобесия слух.
В тот день я сидел и с усердием изображал работу, чиркая что-то в блокноте. Мои чудовищные каракули так явно смахивали на стенографию, что Вульф приходил в восторг от любования на них.
-    Ты успеваешь за мной? – спросил он участливо.
-    Я предпочел бы чуть медленнее, - демонстрируя изнуренный вид, нагло ответствовал я. – Некоторые закорючки мне еще плохо удаются.
-    Хорошо.
Вульф снисходительно кивнул и продолжил излагать очередную порцию своего благовеста, только уже чуть медленнее. Темой тогда являлось его особое мнение по поводу импортирования в Россию “лапок Буша”.
Заедала ли меня совесть? – Нет! На то я и Гудвин, Великий и Ужасный, как с первого дня почему-то окрестил меня Вульф. А ежедневно, от двадцати минут до получаса, претерпевать от него подобные издевательства? Каково? Если он намеревался таким образом повысить мое мастерство стенографиста, то мог бы придумать что-либо более достойное, чем диктовка своих пустопорожних рассуждений. К примеру, декламация энциклопедических либо справочных изданий. И полезное упражнение для моих рук, и расширяет кругозор нас обоих. Так я тогда считал.
-    На этом сегодня прервемся, Арчибальд, - произнес долгожданные слова Вульф. Здесь надо упомянуть, что в минуты крайнего своего расположения Вульф называл меня еще и Арчибальдом, или – Арчи.
Почему? – Бог ведает.
-    Отпечатаешь в двух экземплярах.
-    Зачем вам два? Вы собираетесь куда-то отсылать второй?
-    Арчи, - в голосе Вульфа зазвучали покровительственные нотки, - ты должен, наконец, уяснить для себя, что любой документ делается в нескольких экземплярах. Даже если он предназначен во внутреннее пользование.
-    Ну, так то ж документ.
-    Пф!
Вульф вновь раскрыл книгу Мэнли П. Холла, которую последние полчаса просто держал в руках, лишь изредка заглядывая в оглавление. Книга была толстой, с длинным названием и являлась энциклопедическим изложением всевозможных оккультных доктрин.
Поняв, что более не буду удостоен каких-либо комментариев, я встал из-за своего рабочего стола, предварительно отключив магнитофон, размашисто потянулся до хруста в суставах и проследовал к окну.
Не особо мягкий диван, занявший все пространство под двумя окнами, сильно затруднял подход к ним, зато служил наиболее удобным местом для чтения и досужих рассуждений, в случае Вульфа, или просмотра журналов и газет – в моем случае. Я посмотрел в половинку окна, обоими ногами стоя на свободной половице и опираясь рукой о спинку дивана. Мой дородный шеф сидел тут же, погруженный в чтение книги. Больше он нигде в доме не мог себя чувствовать так же комфортабельно, кроме, разве что,  своей кровати. Ни один из доброго десятка стульев, расставленных по всей комнате, не способен был полностью соответствовать его седалищу. И если для нормального функционирования головного мозга Вульфу требовались бесконечные литры пива (за которым опять-таки бегал я!), то для его задницы был жизненно необходим этот самый диван.
-    Скажите, шеф, как вы относитесь к теории перевоплощений?
Вульф нехотя оторвался от книги.
-    Что ты имеешь в виду?
-    Ну, не знаю… Например, в кого бы вы хотели, чтобы ваша душа вселилась после смерти?
-    Хм. Что за вздор у тебя в голове? – Он, было, снова обратился к раскрытой перед ним книге, но передумал и с глухим хлопком закрыл ее. – Ну, допустим, в Диогена.
-    В Диогена нельзя, - проговорил я ни без скрытого торжества в душе. – Вы станете виновником временного парадокса.
-    Чушь. Перевоплощения подразумевают наличие “тайкеку” – универсальной сверхъестественной силы, которая ими же и управляет, то есть – наличие Бога. А Бог не может быть чему-либо подвластен, по определению. Значит, Он не может зависеть и от течения времени. Раз нет времени – нет прошлого, настоящего, будущего, – что мы имеем? Падший ангел еще у трона Всевышнего, а Страшный Суд и всеобщее воскрешение мертвых уже состоялось. На лицо временной парадокс. Так что же?
-    Вы гений, шеф.
Вульф довольно хмыкнул. Мол, кто бы сомневался.
-    Особенно по части изворотливости. Посмотрим, что вы скажите, когда увидите перед собой Альберта Эйнштейна. И не далее, чем через минуту.
Вульф успел глубоко вздохнуть, прежде чем послышался стук во входную дверь.
-    Открой ему, - буркнул он мне. – Интересно, что этому Розману от меня понадобилось.
Я понял, что сюрприз не удастся, и в расстроенных чувствах бросился отпирать знаменитому физику.
Наш достаточно необычно выглядевший гость ожидал меня на крыльце и, по-видимому, от природной своей нерешительности переминался с ноги на ногу. Когда я распахнул перед ним дверь, он некоторое время изучал мое лицо, после чего, страшно картавя, заговорил:
-    Добрый день. Моя фамилия – Рохман. Я учитель математики в школе номер три.
Какая незадача, подумал я, – обознался. А ведь так похож. Еще бы костюмчик погладить да трубку под усы воткнуть – мать родная не отличила бы.
-    Чем могу?
-    Мне необходимо повидать Иоганна Вульфа, по делу.
-    Войдите.
Я отступил в сторону, давая ему пройти.
Признаться, по истечении  тех, первых, трех месяцев своего пребывания в доме Вульфа, я уже совсем разуверился, что в Загуляево назрела нужда в частных сыщиках. Это, само собой, не означает постоянное безделье с моей стороны. Трудился я много, на различных поприщах и, можно сказать, – в поте лица. О моих скромных, хотя и не лишенных своеобразия, успехах секретаря уже упоминалось выше, так что я не буду на них снова заострять внимание. Но в объявлении, благодаря которому я здесь оказался, значилась еще и должность помощника в делах, правда, без указания их рода. Ежедневно по утрам, с девяти часов до одиннадцати, и вечерам, с восемнадцати до двадцати, я помогал Вульфу влачить его нелегкую долю крестьянина в огороде. Вместе, мы напоминали двух дачных интеллигентов: он – в неизменной панаме цвета слоновой кости и шортах-парашютах; и я – в плавках, каскетке и футболке, чтобы не сгорать на солнце. На все остальные дела, если таковые имелись, и, в особенности, на свою немыслимую лень, Вульф в это время накладывал табу. И ничто в мире не должно было нарушать его, даже непогода. На этот случай посреди огорода был сооружен целый тепличный комплекс – оранжерея, как звучно называл его шеф.  Все остальные работы в доме, были поделены между нами практически поровну: приготовление пищи – Вульф; наведение порядка, кормление животины, походы в магазин, за пивом и прочее – я. И при всем при этом, я еще должен был сохранять бодрый представительный вид, дабы не позорить его, Вульфа, перед односельчанами: свежая рубашка (хорошо, хоть, галстук на лето отменил!) и отутюженные брюки.
Я все это к тому, чтобы описать, с какой искренней надеждой я смотрел тогда на нашего посетителя, сопровождая его к своему шефу. Стенные часы совсем недавно пробили пять раз, и вскоре Вульф уже засобирается на свои приусадебные плантации.
-    Сюда, попрошу.
Мы вошли в комнату. Вульф так и сидел на диване в той же позе, в какой я его оставил, с нераскрытой книгой в руках. Он с обреченным видом посмотрел на нас, буркнул в ответ на прозвучавшее приветствие гостя что-то вроде “драсье” и указал ему на мягкий, обшитый сиреневым гобеленом стул напротив себя. Я в ускоренном темпе придвинул  тот стул под самые колени Эйнштейна-Рохмана, и он плюхнулся на него, вероятно, не успев даже сообразить, что это было. Придя в себя, он глупо улыбнулся, попрыгал на стуле, словно проверяя, нет ли в нем зашитых драгоценностей, и почему-то попросил у Вульфа прощения, а меня – вежливо поблагодарил за мой топорный сервис. Ох уж мне эта деревенская аристократия!
Я уселся за письменный стол, когда Вульф, собрав в кулак всю свою волю, сконцентрировал внимание на госте.
-    Что вас привело ко мне, товарищ Розман, извините, не помню имя-отчество? – начал он без обиняков, сразу беря быка за рога.
-    Рохман. Павел Кононович.
-    Рохман Павел Кононович. Так чем могу быть полезным, Павел Кононович?
Было заметно, что Рохман несколько стушевался от вида полтораста килограммовой туши, вольготно развалившейся на диване.
-    Мне весьма импонирует, что вам известна моя фамилия, скромного учителя математики…
Вульф остановил его, подняв руку и выставив вперед ладонь.
-    Минуточку, - сказал он ему, после чего обратился ко мне: - Ты записываешь за нами, Арчи?
-    Разумеется, - ответил я, успокоив совесть неоднозначной трактовкой слова  “записывать”.
-    Угу, - удовлетворенно выдавил из себя Вульф. – Дай знать, если не будешь успевать, мы подождем. Правильно, товарищ Рохман?
Лучшего выхода он предложить не мог. Особенно, когда часы на стене показывали двадцать минут шестого.
-    Так вот, Павел Кононович, я пятьдесят лет живу в Загуляево, из которых, без малого, тридцать – проработал здесь же участковым инспектором милиции, и я был бы распоследним ослом, которому зря выплачивали зарплату все то время, если бы не знал скромного учителя из третьей школы по фамилии Рохман.
Рохман смутился еще больше.
-    Конечно же, - проговорил он. – Мне следовало иначе выразиться. Прошу прощения.
Он быстро глянул на меня, потом – на Вульфа.
-    Арчи, Арчи, Арчи… если не ошибаюсь, – Гудвин? Арчи Гудвин? Раньше у вас был другой помощник, но того тоже, кажется, звали Гудвин?
Для меня подобное заявление явилось полной неожиданностью. Вульф никогда не делился со мной своими воспоминаниями. И это его право. Но о такой мелочи, я считал, мне следовало узнать из первых рук. Внезапно раздавшийся стук тяжелого предмета о пол вывел меня из легкого оцепенения. К счастью это оказалась не моя вывалившаяся от удивления челюсть, а всего лишь дырокол, который я по неловкости сшиб со стола локтем.
-    Гудвин – это псевдоним, – вяло ответствовал Вульф, не смотря в мою сторону. – К тому же, это фирменный знак, моя визитная карточка, если угодно.
От этих его слов за версту несло отеческим теплом.
-    Однофамильцы, - решительно поддержал его я. – Тот был Арнольд, а я – Арчибальд. Арнольд, мой предшественник, удалился в неизвестном направлении, не вынеся чистых подворотничков и аллергии на пыльцу растений. Так что для удобства к моему псевдониму  можете добавлять еще римскую - два. Мы, Арчибальд, Гудвин Второй! - звучит?
-    Не паясничай, Арчи, - рыкнул на меня Вульф. – Что вы, все же, хотели, Павел Кононович?
Рохман, наконец, видимо, собравшись с мыслями, весь подался вперед.
-    Я, видите ли, к вам по делу, - начал он вполголоса. – И делу сугубо конфиденциальному.
Вульф качнул головой.
-    Слава богу, продолжайте. Арчи – мой поверенный во всех делах и его можете не опасаться.
-    Что ж, хорошо. – Он, было, подозрительно зыркнул на меня, но мой представительный рабочий вид вселил в него уверенность. Я тотчас ему подмигнул, для пущей убедительности.
-    Хорошо, - повторил он.
Вульф нетерпеливо хмыкнул. Часы показывали двадцать семь минут.
-    Я не против присутствия… ме-е… товарища Гудвина. Но разговор будет касаться столь деликатных нюансов… ме-е… что иногда кое-какие вещи, мне кажется, лучше не знать, из соображений собственной же безопасности.
-    Мы заинтригованы, продолжайте.
Вульф отбросил на стоявший рядом журнальный столик свою книгу, сцепил на животе бесполезные ему теперь руки и прикрыл глаза. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он уснул, но я уже достаточно его знал и мог поклясться, что это не так. Короткий сон не был в его манере, он все любил делать с размахом, основательно. А глаза закрыл, чтобы ничто не отвлекало его внимания от цепочки рассуждений навеянных рассказом собеседника.
-    Вы, верно, знаете, что в школе я преподаю математику, - неуверенно произнес Рохман, разглядывая превратившегося во внимание Вульфа. – Математик – моя профессия…
Он прервался и вопросительно посмотрел на меня.
-    Не беспокойтесь, я все запишу, а он прочитает, - поспешил заверить его я, потом мило улыбнулся и, пожав плечами, добавил:
-    На то я здесь и посажен.
-    Не выходи за рамки, Гудвин, - подал голос Вульф. – Продолжайте, Павел Кононович. Я вас внимательно слушаю.
Шеф был несправедлив ко мне, я лишь хотел предвосхитить попадание в неудобную ситуацию, если он вдруг все же захрапит.
-    Спасибо, - успокоился Рохман. – Так вот, математик – моя… точней, учитель математики – моя профессия. А хобби у меня, весьма экзотическое, если так можно выразиться. Я, видите ли, увлекаюсь астрологией.
-    Хм, как интересно, - пробубнил Вульф себе под нос.
-    Очень интересно! – подхватил расслышавший его слова Рохман. – Тем более что я не занимаюсь астрологией в чистом виде, а исследую свои и чужие прогнозы с позиции теории вероятностей. Вы меня понимаете?
Он осмотрел нас с Вульфом, пытаясь определить, заразились ли мы его оригинальной идеей. Но Вульф был слишком толстокож, а я к подобным вирусам давно привит. Ему ничего не оставалось делать, как продолжить:
-    Возьмем, скажем, абстрактный прогноз состояния субъекта – такого же абстрактного – на неопределенный период. Скажем, на две недели. По истечении этого времени проверяем точность данного нами прогноза. Для нас пока не суть важно, сбылось наше предсказание или нет. Мы исследуем возможные варианты развития событий. Допустим, за истекший период с нашим субъектом произошли события А, В, С и так далее; а также могли произойти с вероятностью выше либо равной пятидесяти процентам – А?, В?, С? и, аналогично, далее. Эту цифру – пятьдесят – я взял произвольно, для наглядности. Вообще-то, я пользуюсь иной, более точной, цифрой, но она выведена чисто эмпирическим путем и еще… сыровата, да. Я ведь объясняю только принцип.
Выразим все это графически. Определим и тот и другой ряд двумя синусоидами, ось абсцисс которых будет показывать нам периоды времени между событиями, а ординат – процентное соотношение вероятностей… - Свои слова он сопровождал оживленной жестикуляцией рук, чертя в воздухе графики. Не знаю как Вульфа, ибо вывод теоремы Рохмана, по всему было видать, затронул тончайшие струны его души, и он оставался  молчалив и недвижим, подобно изваянию, но меня тогда посетили думы о скором свидании с огородом, о тщете всех моих поползновений и бренности всего сущего. Даже сейчас, по прошествии времени, прослушивая эту кассету с чудом сохранившейся на ней записью, я не могу отделаться от таких мыслей, и без конца зеваю, зеваю…
-    …Теперь рассмотрим все это в астрологическом аспекте. Под звездным углом зрения, так сказать. Очевидно, что вероятность падения Луны на Землю ничтожно мала, как и того, что космические тела вдруг спрыгнут со своих орбит или ринутся в противоположные стороны. Значит, они довольно предсказуемы, и вероятность правильности наших расчетов весьма высока. И что мы имеем? Сопоставляя наши вероятности, мы получаем систему уравнений, из коей будет вытекать закон, я его называю – закон вероятности вероятностей. Главное в нем – правильно выстроить пропорции, не перепутать числители со знаменателями… кхе-кхе…
Он попросил воды. Я встал из-за стола и проследовал в кухню, украдкой глянув на часы. До конца импровизированной лекции оставалось восемь минут. Возвращаясь со стаканом воды в руке, я услышал реплику Вульфа:
-    Все это занятно, - отчетливо произнес он.
-    Хвала Богам! Вы не спите! – торжественно выпалил я. – Нам уже пора собираться в оранжерею.
Вульф зло покосился на меня, но оставил колкость без ответа.
-    Все это занятно, – повторил он. – Тем не менее, не хотите же вы, чтобы я вам расставил по местам числители и знаменатели.
-    Нет-нет, ни в коем случае! – всполошился Рохман и пролил несколько капель воды себе на рубаху и брюки.
-    Тогда к чему вы нам все это рассказываете?
-    Видите ли, я достаточно давно занимаюсь этим делом. В качестве эксперимента я собрал множество данных на первых лиц Загуляево… ну, вы понимаете, мэр там и иже с ним. Так вот, мэр наш, Аполлон Ермолаевич, – личность, бесспорно, незаурядная и во многом даже выдающаяся. Основные данные своей биографии он опубликовывал, когда шла предвыборная кампания. Но, поскольку он из наших, местных, я счел своим долгом собрать и другие, менее известные, факты, которые, разумеется, подверг самой жесточайшей и придирчивой проверке. – Он допил воду, и мне пришлось снова вставать, чтобы принять у него стакан. – Когда все данные улеглись в логический порядок, я сверил их с составленным мной же гороскопом и, внеся в него поправки, приступил к математическому анализу.
Ах, что это была за работа! Я чувствовал себя ювелиром, делающим огранку камню, или Менделеевым, составляющим таблицу элементов. К сожалению, как и последний, я не располагал в своем арсенале вычислительной машиной и вынужден был производить сложнейшие расчеты на бумаге, что повлекло неизбежное игнорирование мной некоторых фактов, казавшихся второстепенными и не столь важными. Между тем, я, естественно, сознавал, что именно они влияют на повышение либо, наоборот, понижение вероятности оставшихся. Но, даже при таком раскладе, я умудрился получить любопытные результаты. Мною, в частности, было выяснено то обстоятельство… - он замялся и погладил свои пышные усы, – которое, из морально-этических соображений, я сейчас излагать не буду. Намекну лишь, что нынешнее благосостояние нашего мэра, мягко говоря, не соответствует выбранному для него звездами пути. От этого он наверняка ощущает постоянный дискомфорт в душе, но… что делать, так всегда бывает при утере баланса с естеством.
-    Удивительно, – левая половинка рта Вульфа растянулась в саркастической ухмылке. – Мне и в голову никогда не приходило, что наш мэр – элементарный голубой воришка Альхен, который крал и сгорал от стыда.
-    Кхе-кхе, – Рохман, казалось, смутился. – Неоднократно звезды предоставляли ему выбор, делали, так сказать, вилку из двух или нескольких путей, на выбор. Но Аполлон Ермолаевич с завидным упорством…
Он умолк.
-    Да, выдающаяся личность, - не удержался я от замечания.
Математик посмотрел сквозь меня, после заговорил вновь:
-    Сейчас он в трудном положении, хотя сам и не подозревает об этом. Скоро – может, уже сегодня или на днях – ему предстоит сделать шаг, какой-то страшный шаг, после которого обратного пути не будет, только в ад. Кроме того, это его действие может привести к губительным последствиям в отношении кого-то из окружающих людей…
-    Вы кому-нибудь еще говорили об этом? – неожиданно спросил Вульф.
-    Нет… то есть, да. Своему шурину. Он порядочный человек, главный прокурор Загуляево. Знаете, он проявил искреннюю заинтересованность в этом вопросе и даже попросил меня оставить расчеты для детального изучения.
Вульф вытянул губы трубочкой, что обычно сопровождало его мыслительный процесс.
-    Хм. И все?
-    Все.
-    Чем же я, в таком случае, могу быть полезен?
-    Резонный вопрос, - Павел Кононович весь подался вперед и принял решительный вид. – Мы должны предотвратить преступление.
-    Какое преступление?
Рохман был обескуражен.
-    Как раз это вы и должны выяснить, - сказал он.
-    Тогда, еще один резонный вопрос: кто будет оплачивать работу?
Наш гость совсем поник.
-    У меня, конечно, есть некоторые сбережения, - с неохотой признался он. – Я понимаю, что этого может быть недостаточно, но…
-    Понятно. Их не хватит даже, чтобы покрыть неминуемые расходы, - холодно констатировал Вульф. – И что мы имеем, выражаясь вашим же языком? Бедного пенсионера, который будет день и ночь работать, пытаясь раскопать то, не зная что. И замете, на чисто общественных началах, бескорыстно.
(Видали,  меня, значит, он в расчет брать не захотел!).
Шеф, нарочито кряхтя, поднял свою тушу с дивана.
-    Видите ли, Павел Кононович, - продолжил он, осуществляя незамысловатые телодвижения для разминки конечностей, - у меня тоже есть закон, который придумал не я, но которого я старательно придерживаюсь: браться за расследование преступлений post factum. Больше мне нечего добавить к сказанному.
Он отвесил Рохману легкий поклон, при этом, сильно смахивая на борца сумо, раскланивающегося с противником на татами, и вышел вон из комнаты.
Рохман проводил его недоумевающим взглядом, после чего уставился на меня. Я пожал плечами и, показав на часы, успокаивающе молвил:
-    Ничего не попишешь, теперь он не успеет переодеться в шорты. А может статься, что придется урезать на полчаса и ужин.
Аудиенция была закончена, и искра надежды заполучить настоящую работу детектива угасла сама собою.

Tweet