Светлое Рождество Христово пришло в N-ск. Морозный январский день был безветренен и тих. Солнце, словно радуясь большому православному празднику,  заливало сияющей ясью мирское пространство провинциального города с такой силой, что замёрзшие и отчаянные души людей мало по малу начинали потихоньку оттаивать в этих волшебных лучах господней любви.
Немолодая уже семья Ивана и Анны Юровых, в которой, помимо двух очаровательных мальчиков 14-ти и 8-ми лет, девять месяцев назад народилась долгожданная дочь, нынче ждала друзей к званному ужину. Впрочем, что значит друзей? Из всех, кто за семнадцать лет бывал в доме Юровых, - а именно столько эта пара прожила в совместном браке – единственным другом, а точнее, настоящей подругой, можно было назвать лишь Юлию Парфёнову, 38-летнюю даму, сохранившую верность дружбе с Анной. Все остальные её подружки, увы, оказались нестойкими перед природной красотой и мужественностью хозяина дома, и потому незаметно одна за другой были вычеркнуты Анной из её жизни.
У Ивана в N-ске и вовсе друзей не было. Все его боевые товарищи – либо сложили голову в контртеррористических операциях, либо находились далеко от западносибирского города N-ск, где Иван родился, окончил школу, в которой встретил свою Анну; откуда ушёл в военное училище; позже женился и унаследовал квартиру своих родителей, довольно рано ушедших из жизни. В N-ске у Ивана родились все его дети, которые были зачаты в ежегодных отпусках офицера-десантника. После пятнадцати лет безупречной службы Юров вернулся домой ивалидом с двумя тяжёлыми ранениями. Последние два года они жили на его скромную пенсию и небольшое пособие по инвалидности.

На любовном фронте Юлии Парфёновой творилась полная чехарда. В школе она была первой красавицей, позволившей себе надеть белые чулки на пристёжках, точно какая-нибудь куртизанка с обложки западного журнала, укоротив юбку до неприличных при советской власти размеров, чем навлекла на себя всеобщий гнев добропорядочных педагогов пуританского воспитания и всеобщее внимание мужской половины школьников, начиная с младших классов. Белокурая, с большими голубыми глазами, точёной фигурой и невинным, но в то же время неизъяснимо порочным взглядом, она, словно ведьма, умела управлять мужчинами так, как ей хотелось. Немудрено, что уже в шестнадцать лет Юля вышла замуж за первого силача на районе, татарина Темира Исмухамедшина, мастера спорта по борьбе дзюдо, и вскоре родила ему дочь Олесю, похожую на папу, как две капли воды. Их брак не был удачным. Монументальный Темир, воспитанный в правоверных правилах и приличиях Ислама, не смог долго сносить постоянных ветренных влюблённостей своей молодой жены в окружающих раздномастных красавцев. Бить жену ему не позволяло чувство собственного достоинства, и вскоре они расстались: муж подал на развод.
Оказавшись вдруг без столь аторитетного покровительства, Юля, что называется, пошла по рукам. Однако «руки» эти она выбирала сама, и все они, как правило, были богатыми.
Её, например, сходу принял в секретари и долго пользовал в личных целях весьма состоятельный главный врач  N-ской клиники Степан Мартиньянович Яхонтов, щедро одаривая её за красоту и нежное женское внимание к своему уже постаревшему телу дорогими подарками в виде чернобурых лисиц, бриллиантов и прочих безделушек, которые Юлия очень любила.
Когда старый хирург наскучил, она увлеклась главным городским бандитом по прозвищу Бабан. Он был молод, дерзок, щедр и силён во всех смыслах.
- Ты не боишься вот так открыто ездить с оружием? - спрашивала его Юля, боязливо оглядываясь на заднее сиденье джипа, где валялся заряженный автомат Калашникова.
- Пусть меня все боятся, - безапелляционно заявлял в ответ он.
Были у Юли и другие мужчины, прямо противоположные волевым, смелым и состоятельным. Почему она сходилась с ними, ведает лишь один Бог.
Так, например, когда авторитета «закрыли», ей приглянулся невзрачный ресторанный тапер. Низкого роста, слабенький и тщедушный музыкант завоевал её сердце, сам того не ведая, своим баритональным дискантом (и вправду говорят, что женщины любят ушами).  Терпеливо дождавшись, когда погаснут рампы, Юлия подошла к нему и, не мешкая, предложила себя...
Следующие полгода, проведённые с обладателем этого чудесного голоса, она, позже, будет вспоминать, как напрасно потраченное время. Мало того, что певец в постели оказался отнюдь не богатырём, ей к тому же приходилось практически содержать любовника за свой счёт. На музыканта то и дело нападала аппатия к жизни, и в депрессии он мог целыми днями тупо валяться на кровати при занавешенных окнах, в то время как Юля рыскала по городу в поисках денег на еду.
Здесь надо заметить, что верная подружка Анны была не из бедной семьи, однако её мама, выбрав для себя единственным возможным счастьем - своё собственное благополучие, отмахивалась каждый раз от просьб дочери о финансовой помощи, как от назойливой мухи. Мама жила с мужчиной, значительно младше себя, и только его запросы были для неё хоть сколько-нибудь значимы.

- Ваня, у тебя нет случайно в запасе неженатого мужчины? – сказала Юля, по-свойски расположившись у Юровых в назначенный час.
Иван, признаться, ещё со школьной скамьи бредил этой сексуальной бестией. Он и в редких военных отпусках находил возможность увидеть её на какой-нибудь клубной вечеринке, когда она в окружении многочисленних поклонников блистала своей неотразимостью на зависть половых конкуренток. Но никогда ему не удавлось добиться её близости. Всякий раз, когда Иван решался на штурм соблазнительных бастионов, она умела вывернуться и исчезнуть. 
- Зачем тебе неженатый? – буркнул в ответ он, когда Анна уже подавала на стол к водке и холодным закускам горячее: свинные рёбра в собсвенном соку. – Ты и с женатыми вполне, по-моему, счастлива.
- Да надоело, любви хочу, - просто и искренне, как показалось Юрову, ответила Юля.
Как бы ни ревновал Иван Парфёнову к её многочисленным любовникам, а отказать ей в просьбе почему-то не мог. В памяти Юрова тут же всплыл Георгий Пряхин, охранник из близлежащего магазина, с которым Иван познакомился минувшим летом.
Пряхин оказался дипломированным режиссёром N-ского института искусств и культуры. За пазухой у Геши лежала целая кипа фотографий, которые он носил с собой как раз для таких вот случайных знакомств. На снимках он был изображён в художественных образах в обнимку со звёздами отечественного кинематографа. В своё время, Георгий был в N-ске успешным телевизионщиком. У него была семья - любимая жена и дочь. Но, как это часто бывает у творческих натур, однажды он влюбился в другую и уехал вслед за ней в Москву, покорять столицу. Прежде чем именитые режиссеры «Мосфильма» начали доверять Пряхину эпизодические роли, ему пришлось немало покрутиться, попотеть, пострадать в безликих групповках и массовках на съёмках бездарных конвейерных сериалов. Любовь, из-за которой он оставил свою семью, дала ему от ворот поворот, и Пряхин, устав от нескончаемых кастингов и проб, от бесконечной конкурентной толкотни в коридорах киностудии в борьбе за жалкие 500 рублей в день (получить место в полнометражной картине с ежедневной оплатой труда в 100 долларов для Пряхина было редкой удачей), вернулся домой. Идти на поклон обратно к местным телемагнатам N-ска Георгий не захотел, и потому перебивался случайными заработками, устраиваясь то на стройку разнорабочим, то сантехником в ЖЭУ, то вот охранником в магазин.
Стоило Юрову вспомнить о нём - рождественское чудо, не иначе, - как зазвонил мобильник. Это был Георгий Пряхин.
- Привет, Иван! - послышался в трубке знакомый голос охранника-актёра. – Я снова в N-ске. Уезжал в Москву на съёмки, а теперь приехал повидаться с дочкой, она, кстати, со мной. Ну, как ты?
- Слушай, а давай-ка заруливай к нам вместе с дочкой, - без промедлений предложил ему Иван. – У нас тут праздничный стол и все дела... Кстати, познакомлю тебя с одной замечательной особой.
- Будем через пятнадцать минут, - без лишних условностей согласился Георгий.
Ровно через 15 минут на пороге показалась довольная собой физиономия уже пьяненького Пряхина. Рядом с ним стояла высокая, на полголовы выше его, симпатичная молодая девушка с ещё наивным детским взглядом в широких карих глазах.
- Это моя дочь Полина, - представил сходу девушку Георгий. – Ей пятнадцать лет.
- А это мой старший сын Александр, - представил Иван своего сына, быстро подготовленного к визиту молодой незнакомки.
Саша галантно помог снять Полине зимнюю куртку. Со стороны было видно, что в эту первую минуту между ними – почти ровесниками – проскочила искра взаимной симпатии.
- Вот, - представил Иван, любопытно взирающим Юлии и Анне, новых гостей, когда те прошли к столу, - это Георгий, мой знакомый актёр – он снимается в кино, а это его дочь Полина.
Увидев Георгия, Парфёнова преобразилась. Её глаза вмиг наполнились живым интересом. Она увидела перед собой массивного мужчину ростом выше среднего, крепкого в кости и широкого в плечах. На довольно приятном лице Пряхина с резкими чертами и гусарским взглядом, красовался слева на щеке, чуть ниже глаза, небольшой горизонтальный рубец, будто полученный острым клинком в ожесточённой схватке (на самом деле этот шрам он получил в одной частной баньке, поскользнувшись пьяным на мокром полу и ударившись лицом об острый угол железного куба с холодной водой). Геша, увидев Юлю и её бесстыдно откровенный взгляд, заметно смутился. Что ни говори, а топить в себе мужчин стремительно и бесповоротно она умела...
Через час весёлого застолья она уже вовсю обнимала своего нового кавалера, как будто это был её старинный друг, которого она, по крайней мере, давно не видела. 
Георгий самозабвенно рассказывал о закулисных интригах актёрской братии; о своих почти гениальных работах в кино, высокомерно называя их «плевком в вечность»; о трудностях, которые ждут в столице любого мигранта, главная из которых – высокая аренда съёмного жилья.
- А у меня в Москве есть квартира, - ни с того ни с сего вдруг сказала Юля. – Бабушка оставила в наследство.
Пряхин поменялся в лице.
- Я женюсь на ней! – восторженно объявил он сейчас же, глядя на Юрова блаженным, лукавым взглядом.
- Совет вам да любовь, - сказал Иван с каким-то глубоким разочарованным вздохом.
Дальше новообретённые «молодожёны» уже не скрывали и не стеснялись своих взаимных любовных чувств, внезапно нахлынувших на них, открыто обнимаясь и целуясь за столом. Полина не сводила с отца удивлённых глаз. Таким счастливым она его ещё видела...

Вскоре, закончилась водка, и Юров на правах хозяина дома засобирался в магазин за добавкой. Пряхин вызвался идти за компанию.
- Георгий, купи мне, пожалуйста, пачку «Дамских» сигарет, - попросила Юля своего нового бой-френда.
- А мне - пива - на завтра, - в свою очередь, попросила мужа Анна.
Скудная военная пенсия капитана запаса вместе с небольшим пособием по инвалидности, плюс государственные «детские» пособия – все эти деньги едва покрывали расходы многодетной семьи Ивана Юрова. Однако списанный на гражданку десантник никогда не жаловался на судьбу и ни о чём не жалел. Он успевал работать местным дворником, вёл на полставки уроки по боевой подготовке в одном N-ском  военно-патриотическом клубе, и даже, благодаря таланту, обнаруженному когда-то в школьном театральном кружке, умудрялся зарабатывать под Новый год кое-какие деньги в роли частного Деда Мороза, используя древний реквизит, доставшийся ему в наследство от отца–политработника. Но денег всё равно не хватало. Как-то ему предложили за солидный оклад возглавить подразделение «отморозков» в частном охранном предприятие у одного нувориша из числа бывших бандитов, но Юров отказался наотрез. Когда посредники спросили его: почему? – он скромно ответил: «По этическим соображениям».
Владельцы магазина, где отоваривался Юров, часто входили в положение небогатого ветерана контртеррористических операций, награждённого орденом Мужества за то, что однажды в Дагестане, рискуя жизнью, он, командиром десантно-штурмовой роты, спас жизнь последним, оставшимся в живых, двенадцати своим бойцам, прикрывая пулемётным огнём их отход на запасную позицию. К тому же, Иван всегда рассчитывался по кредитным счетам, не допуская отсрочки. Вот и сейчас он шёл за водкой в долг…
- Мне, пожалуйста, под запись: бутылку «Беленькой», 0,7 и пиво «Чудное», два литра. У вас есть «Чудное – оригинальное»? – как всегда, несколько смущаясь перед продавцами за своё безденежье, спросил Юров.
В N-ске Иван полюбил продукцию местного завода «Безалкогольных напитков», который, несмотря на безобидное название, в ассортименте гнал в основном водку, причём, довольно сносного качества, после которой поутру, по крайней мере, не болела голова, а пиво он всегда брал для жены. Его Анна была из семьи потомственного рыбака, а потому и рыба во всех её кулинарных многообразиях и неизменное пиво к ней – были в чести у этого знатного рода рыболовов. Анечке больше всего нравилось «Чудное Оригинальное», которое выпускал на всю восточную зону России одноимённый завод, построенный в N-ске московским холдингом в начале «нулевых» годов с одобрения нового губернатора.
И если Анна говорила: «Папа, возьми мне пива», - то «папа» знал, что брать нужно неприменно «Чудное Оригинальное», а заодно (чтобы умилостивить жену) ещё и вяленую рыбу, которой удобно торговала рядом с домом частная пивоварня. Рыбу Иван покупал в этой лавке, а «Чудное» пиво - в магазине, благо менеджеры там были справными, и любимый слабоалкогольный напиток Анны Юровой был у них на прилавке всегда.
- И пачку тонких «Дамских» сигарет - туда же, - неожиданно вставил свою реплику Геша в заказ Ивана.
- Георгий, извини, но за сигареты для Юли ты будешь платить сам, - жёстко и даже зло отрезал Иван, и, забрав пакет с водкой и пивом, направился к выходу. - Я жду тебя на улице.
Из магазина Георгий вышел с пачкой «Дамских». Демонстративно распечатав её на глазах Ивана, Пряхин закурил.
- Ваня, а что, у Юлии в Москве и в самом деле квартира есть? – спросил Георгий Ивана на обратном пути.
- Я не знаю. Раз говорит, значит, есть.
- Слушай, а она вообще, что за человек? – не унимался Пряхин с расспросами. – С ней как себя надо вести? Она как любит: пожёстче или поласковей?
- Откуда мне знать, как она любит? – раздражался Иван. - Я с ней не спал – не знаю.
- Да я не про то… Я в смысле, ей какие мужики больше нравятся: властные или мягкие?
- Да откуда мне знать?! Что ты пристал!
- Ну, погоди, не горячись, вот если я ей сейчас скажу, что все, мол, собирайся, пошли со мной. Она пойдёт, как ты думаешь?
- Я думаю, что нет. Юля из той породы женщин, которые пока не выгуляются, как следует, никуда не пойдут…
... «Добавка», взятая Иваном в магазине, очень скоро закончилась. Настроение гостей, между тем, требовало продолжения «банкета». Они хотели танцев. Юрову ничего дргугого не оставалось, как снова снаряжаться в путь за водкой.
- А вы в курсе, что Пряхин потребовал записать «Дамские» на ваш счёт? – спросила знакомая продавщица в магазине, выдавая Ивану в долг под запись очередную бутылку «Беленькой».
- Каков подлец, – прокомментировал себе под нос эту новость Юров.
Когда Иван вошёл в квартиру, танцы были в самом разгаре. В соседней комнате он услышал, как проснулась и заплакала дочь. Он кликнул Анну, и та, выключив музыку, пошла кормить проснувшегося младенца. К этому времени, Саша уже проводил Полину домой - она жила с бабушкой неподалёку - вернулся и лёг спать. Илья, средний сын, также посапывал в своей постели в детской комнате.
Когда Иван вошёл в кухню, Георгий стоял к нему спиной и говорил Юле:
- Юров мне сказал, что ты из тех, кто пока всю водку не выпьет – не успокоится. Это правда?
- Я такого не говорил, - с металлом в голосе спокойно произнёс Иван сзади. От неожиданности Пряхин вздрогнул. Похоже, он не услышал шагов хозяина дома, скрываемых половым покрытием. На лице Геши испуг смешался с неприятным смущением.
- Да? – замялся он, мгновенно сменив суровый тон мачо на мягкий лепет подкаблучника. – Возможно, я ошибся и что-то напутал. А как ты сказал?
- Я сказал: «пока не выгуляется – не успокоится». Пойдём-ка покурим…
Они вышли на лестничную площадку.
- Почему ты так себя ведёшь? - напрямик спросил Иван гостя, глядя на него в упор.
- Как? – выпучив глаза, переспросил Геша.
- Зачем ты сказал продавцам записать на меня те сигареты, ведь я же ясно тебе объяснил, как должно быть?
- Я им не говорил на тебя записывать, - заюлил Пряхин. – Я сказал: запишите их как-нибудь…
- Ну, что мне тебя к продавцам тащить на очную ставку?
- Да, господи, может, они меня не так поняли…
- Слова мои передёргиваешь – зачем? Объясни, чтобы мне было понятно.
Лицо Пряхина сделалось страдальческим. Он, как бы невзначай, отступил от Юрова на шаг, разрывая между ними дистанцию.
- Ну, извини, если я что-то напутал.
- Ты много путать начал, как я погляжу.
- Иван, ты что, мне в морду дать хочешь? – вдруг спросил Пряхин, побледнев, и отступив от Юрова ещё на пару шагов.
- Нужен ты мне больно - в морду тебе давать…- затушив в пепельнице сигарету, ответил Иван и вернулся в дом. В душе он почувствовал брезгливое отвращение к этому типу.
Гости разошлись к часу ночи. Юля отправилась ночевать к Пряхину, на квартиру его мамы, с которой он жил (отец Пряхина, геолог-геодезист, трагически погиб от удара током, когда Георгий ещё учился в школе). Юров, уложив в постель уставшую жену, принялся наводить в доме порядок. Закончив приборку, он присел на минутку, вспоминая довольное лицо Парфёновой, когда та уходила под ручку с новым любовником, и, недобро ухмыльнувшись от того, что он сам сосватал его ей, тяжело отправился спать.

В эту ночь, как и всегда в последние годы на пенсии, ему снился один и тот же сон: последний бой в Дагестане. Команда: сосредоточится личному составу на КП; приказ: бойцам отступать в направление таком-то, и... приклад пулемёта Калашникова, размеренно отбивающего отдачей правое плечо, когда глаз ловит «духов» в разрезе прицела. «Двадцадь два», - привычно отсчитывает сознание, как учили в «вышке», три патрона - фигура упала, «двадцадь два» - ещё один лёг; «беречь боекомплект», - сам себе говорит капитан; «двадцать два», «двадцать два», «двадцать два»... Палец мягко жмёт на спусковой крючок - та-та-та - почти симфония - и боевики гибнут под прицельным огнём пулемёта. «Двадцать два» - та-та-та – отзывается адская машина, выплёвывая из дула смертельный свинец - и ещё один бандит мёртв. «Наивные! Хотели пройти через нас, - лезут мысли в голову капитана. – А хрена вам лысого! За ВДВ!» – «двадцать два» - та-та-та... Но вдруг яркая вспышка ослепляет его и – провал... Миномётная граната, разорвавшись у бруствера, одновременно ослепляет и тушит свет... Не выйти Юрову живым из того боя, если бы ни вовремя подоспевшая фротновая авиация, которая накрыла наступавших боевиков шквальным огнём, отбросив их боевые порядки...
Утро. Тишина. На вспышке Иван всегда просыпается. Пробуждение как раз приходится на восход солнца. Почему так получается? Неизвестно.
Тут же просыпается дочь и нечеловеческим криком начинает требовать «сиську». Молоко, конечно, искусственное. Откуда у матери - женщины, проведшей долгое время в стрессах постоянного ожидания «похоронки» на мужа, выбравшего, чёрт знает почему, вместо спокойной мирной профессии - путь воина, защитника Отечества, может быть в грудях настоящее молоко? Иван поднимается. Бутылочка с питательной смесью для дочери стоит на столе, рядом с её кроваткой.
- Тише, доченька, ти-ш-ш-ш, - успокаивает грудницу отец, направляя в её рот резиновый сосок со швейцарской химией... Но и этому питанию ребёнок рад, жадно присасываясь к бутылочке.
Просыпается жена. Свет нового дня лениво заползает в окна квартиры.
- Папа, - говорит Анна, обращаясь к мужу, - у нас там где-то пиво было...   
Вместе идут на кухню. Аня достаёт из холодильника остатки былой роскоши – слабосолёную сёмгу, и, усевшись за стол, терпеливо ждёт, пока муж нальёт ей живительного «нектара», который непременно должен поправить её самочувствие.
Иван повертел головой, но, обшарив глазами кухню, двухлитровую бутылку «Чудного» не увидел.
- Не понял, - пространно протянул он, не понимая, куда могло деться пиво, заботливо припасённое им любимой жене на утро.
Обсмотрели кухню вдвоём – пива нет.
- Неужели «молодожёны» с собой прихватили? – спросил вслух Иван то ли Анну, то ли себя самого. Он взял трубку мобильника и через справочник телефона набрал Пряхина. На той стороне никто не отвечал. Тогда он набрал Парфёнову.
- Алло, - раздался в динамике сонный голос Юлии.
- Доброе утро, Юля. Как спалось на новом месте?
- Нормально. Ты чего так рано звонишь?
- Слушай, вы пиво у нас, случайно, не брали?
- Какое пиво?
- Ну, то, что я Анне принёс вечером, двухлитровое «Чудное».
- Нет, никакого пива мы не брали. Всё, пока, я спать хочу, - раздражённо сказала Юля и отключилась.
- Говорит, что не брали, - повернувшись к жене, сказал Иван. – Куда же оно могло подеваться, в таком случае? – недоумевал он. – Чудеса какие-то. Не могло же оно испариться.
И снова супруги тщательно обсмотрели все места в кухне, начиная с пристрастной ревизии содержимого холодильника, где могла поместиться довольно объёмная пластиковая бутылка. Пива нигде не было, зато в холодильнике, к удивлению Ивана, обнаружилась початая бутылка 0,5 «Мартини бьянко».
- Это Юлька с собой принесла, - сказала Анна.
- Что же это она, получается, тебе вместо пива «Мартини» оставила? 
- Да, с чего-то ты решил, что Юля пиво взяла? Может быть, это Пряхин взял…
Воображение  тут же нарисовало Ивану неприглядную картину, как подлый Пряхин прячет в безразмерную сумку Парфёновой громоздкую баклажку «Чудного», шепча в ухо очарованной спутнице, что так надо. Юров снова взял телефон, но дозвониться до Георгия опять не смог.
Опохмелившись сладко-кислым вермутом, пара удалилась в опочивальню.
Иван очнулся к обеду, и первое, что он услышал, был рассказ старшего сына о том, как «приходила тётя Юля».
- Пока вы спали, - говорил Саша, - тётя Юля заходила за дисками, которые оставил у нас дядя Жора. Она, не раздеваясь, прошла на кухню и попросила меня принести диски, а когда я их принёс, сказала: «Вот это пиво родители потеряли что ли?», и показала на угол, где стояла бутылка «Чудного». Потом она налила себе один стакан, выпила и ушла.
Юров не верил своим ушам. Получалось, что Парфёнова, точно хитрая лиса, пробралась в его дом, и пока хозяева спали, сделала своё грязное дело. Грязь, разумеется, заключалась в том, что под видом возврата забытых компакт-дисков было подкинуто исчезнувшее накануне пиво.
- Какая низость! – возмутился вслух Иван. - Что за люди?! Кого они хотят дураками выставить? 
В его голове никак не укладывалась мысль: как могла Юля так подло поступить? Ну, ладно Пряхин – он, похоже, подлец по жизни, но Парфёнова… Неужели она настолько внушаема? Ведь это его штучки. За Юлькой такого раньше не водилось – она всегда спросит разрешения прежде чем что-нибудь взять, да и скромностью особой никогда не отличалась: если чего хочет – говорит напрямик. «Значит, - думал Иван, - всё же выходит, что Пряхин спрятал бутылку в её сумку, а когда я кипиш поднял, заставил её купить такое же пиво и под видом возвращения забытых дисков подбросить его. Мерзавец!».
Юров схватил телефон. Обида и гнев переполняли его. Он набрал номер Парфёновой, и когда услышал в трубке её голос, закричал, не выбирая выражений:
- Ну, ты и сука, Юля! Почему ты так с нами поступаешь?! За что? Кого ты хочешь дураком сделать? И из-за чего – подумать только! – из-за какого-то пива… Ты что, спросить по-нормальному не могла? К чему эти пошлые спектакли?
- Да не брала я пива вашего! Оно у вас на кухне стояло, когда я пришла, - оправдывалась Парфёнова.
- Что?! На кухне?! Ну, ты и мразь, Юля. Вместо того чтобы признаться и прощения попросить по-человечески, ты упорствовать начинаешь в своей лжи. Ты, Юля, не просто сука, ты – лживая сука! Слышишь меня, алло? Всё: чтобы ноги твоей в нашем доме не было. Знать тебя больше не желаю!
Юров в сердцах захлопнул аппарат-раскладушку. Но через секунду открыл его снова и набрал номер Пряхина.
- Алло-о, - послышался в динамике голос актёра с длинным «о» на конце слова, будто с той стороны говорил какой-нибудь профессор-интеллигент. «Издевается сволочь», - подумалось Юрову.
- Слышь, Пряхин, ну, ты и гад! – влепил ему сходу, словно пощёчину, капитан. – Теперь, когда увидишь меня на улице, мой тебе совет: переходи на другую сторону, иначе точно в морду получишь. Слышишь меня?
- Аллё, Иван, что случилось? Я не понял, - защебетал взволнованный голос Георгия - от напыщенной актёрской манеры в голосе не осталось и следа.
- Не понял, говоришь? Что ж тут непонятного: сначала пиво увёл, думал, что мы по пьяни внимания не обратим, а затем, когда пропажа обнаружилась, Юльку подговорил такую же бутылку обратно подкинуть под видом, что диски свои у нас оставил. Тебя, видать, только на такие постановки и хватает…
- Иван, о чём ты толкуешь, не могу понять? Какое пиво? Что за ерунда?
- Короче, я тебя предупредил: увижу рядом – пеняй на себя, - строго
сказал Юров и отключил связь. 

Через час в квартиру позвонили. Иван слышал, как Анна спросила: «Кто там?» и отрыла дверь. Ещё через пару минут в комнату, где сидел Юров, вошла Юлия Парфёнова. Лицо её было заплаканным, и всю её колотило мелкой нервной дрожью.
- Иван, - сказала она умоляющим тоном, - ну, не брала я никакого пива, правда. Почему ты мне не веришь? Стала бы я из-за пива друзей терять - сам подумай – ты же меня знаешь…
- Ты зачем пришла? – перебил Парфёнову Юров, сурово глядя ей в глаза. – Сказки мне тут будешь рассказывать про белого бычка? Всё, Юля, до свиданья. Разговор окончен.
- Ну, не брала я пива, - заплакала Юлия, поднося дрожащие руки к своему лицу. – Здоровьем дочери клянусь.
- А кто взял? Пряхин? Признавайся.
- И Пряхин не брал. Мы, как пришли к нему, сразу спать легли.
- Как же оно тогда у нас появилось после твоего визита днём? Может, объяснишь? Или это пиво вместе с тобой святой дух принёс?
- Я не знаю, - плача отвечала Юля. - Когда я пришла, оно уже на кухне в углу на полу стояло.
- Папа, ну, правда, - вмешалась Анна, стоявшая всё это время, молча, за спиной Парфёновой, -  чего ты на Юлю напал? Бог с ним, с этим пивом. Чего ты зациклился?
- Анна, не в пиве дело, пойми, а в отношении к людям!
Юров хотел было дальше развернуть целую речь на тему недопустимости человеческой подлости по отношению к ближнему, как вдруг в комнату без приглашения вошёл младший сын Илья и, глядя в пол, произнёс:
- Папа, это, кажется, я пиво взял.
На несколько секунд в помещении воцарилась немая сцена.
- То есть, что значит «кажется»? – оправившись от такого неожиданного поворота дела, сглотнув ком в горле, спросил сына отец.
- Я ночью лунатил по квартире, - отвечал Илья, - и… так получилось… взял… А потом услышал, как ты ругаешься и на место поставил, когда вы с мамой спать легли…
- Но зачем? Зачем ты его взял?
- Пить захотелось... Решил попробовать…
У Юрова отлегло от сердца, но место одного камня на душе – обиды от подлого обмана, занял другой – чувство собственной вины за напраслину, которую он возвёл на своих знакомых.
На Юлю было жалко смотреть. Теперь, когда истина открылась, она рыдала навзрыд, повалившись на супружескую кровать Юровых, закрыв лицо ладошками, как это обычно делает маленький ребёнок.
Иван, терзаемый крепкими выражениями кричащей изнутри совести, подошёл к ней и, приклонив колено, стал нежно гладить её по голове.
- Юлечка, милая, прости меня, дурака, пожалуйста…
Перед Пряхиным Юрову также пришлось извиниться.
- Ты знаешь, Иван, - просто и без обиняков сказал Георгий по телефону в ответ капитану на его многосложную покаянную тираду, - я с самого начала не придал этой истории никакого значения, чувствовал, что это какое-то недоразумение.
С облегчённым сердцем Юров предложил Юле выпить мировую, и вся компания отправилась на кухню пить пиво.

Tweet