В то утро будильник звенел как-то по-особому дико. Настораживающе завывал, пытаясь предупредить о чём-то всем своим механическим нутром. Но Серёга и без него осознавал всю плачевность своего состояния. Сегодняшний день не сулит ему ничего хорошего. Хорошее исчезало постепенно, день за днём, таяло не заметно и вчера вот закончилось полностью. Оно перемешивалось с серыми буднями, пересыпалось в бездну и уходило в никуда. Теперь нет его, этого хорошего. Поистратился весь запас, да и стало пусто в кладовых. Темно, сыро, неуютно, гибло. Да, в них стало гибло. Не заходит больше Серёга в свои кладовые и не расставляет счастье по полочкам… Новое негде больше взять, а старое давно погрызли крысы. Они зажрались просто, эти крысы. И шерсть у них лоснится. Не боятся уже ничего. Не ведом им страх. Да и Серёгин кот Тишка не справляется с ними. Они с него ростом стали. Их много. А он один. Точнее двое. Помнится даже, что раньше, кода они не были такими большими и наглыми, Серёга помогал ему. Бил их палкой по хребту, наступив на хвост ногою. Те лишь яростно огрызались, оголив свои жёлтые и кривые зубы, и всё норовили подпрыгнуть и перегрызть ему горло. Потому Серёга и наступал им на хвост. Так постепенно пошёл на спад его задор. Махнул на них рукою. Пусть жрут, суки. Они и жрали. Наращивали жир в теле и точили зубы о стены. Они точили зубы с такой силой, что на всю голову отдавал их скрежет и шум стоял в ушах, когда они били по полу своими лысыми и мощными хвостами. Тишка обычно прятался под кровать в такие моменты. Их много. Они злые. Всё им мало. А у Тишки есть только Серёга, как и у Серёги есть только Тишка… А раньше было у Серёги много всего. Почти всё. Всё, что было надо ему и требовалось для счастья. Всё было. Да как-то всё обрыдло однажды. Начал терять постепенно… Так и растерял всё. Сам бродил, не нашёл. Собаки нашли. Правда старые. Они подобрали и рыскают по свету, чтоб вернуть хозяину. Им не жалко. Они за тарелку супа готовы. Им в радость. Да только нюх у них уже не тот, потому и не могут найти. Они ведь старые и облезлые. Хоть их и много. Как крыс. Они ищут, чтоб вернуть, а те жрут, чтоб не отдать. Одни старые и больные, другие здоровые и сильные. Те жрут, а те ищут. Те не жрут и ищут, а те жрут и не ищут… Серёга махнул на это, словно муху отогнал надоедливую. Он устал. Да и как он найдёт собак тех? Как выйдет на них? Где они сейчас? Как он узнает их? А вдруг они будут не те, не его, а чужие? И у них в пасти будет не его счастье, а чьё-то чужое… Ему не надо чужого счастья. Ему нужно лишь своё, хоть оно и не такое счастливое. Зато своё. Такое родное и любимое… но потерянное. Он устал. Столько вопросов, и ни одного ответа. Он устал, устал, устал… Пусть ищут, пусть жрут, пусть что хотят делают, только его оставят в покое. Пусть его оставят в покое! Он устал…

Серёга схватился за голову - невыносимо всё. Сил больше нет. И мыслей нет. Ничего нет. Только есть кот Тишка. Да и тот жрать хочет…

Кот Тишка запрыгнул на кровать и стал пристально смотреть в глаза хозяину. По-мужски так. Безо всяких там. Как есть. А Серёга смотрел на потрескавшийся серый потолок, схватившись руками за голову (в которой изнутри грызли стены крысы и били хвостом об пол, да так, что шум в ушах) и старался не замечать кота. А кот слышал наглых крыс и смотрел в глаза. А так же хотел есть и требовал внимания. Хотел играть. Он аккуратно ударил хозяина лапой по лицу несколько раз. Почуяв кота, неповоротливые крысы стали забиваться в норы, прогрызенные в стенах ими же. Они такие толстые, что с трудом пролазили в свои дупла. Суки…

Серёга убрал руки с района череповца и переложил их на одеяло. Вытянул ровно вдоль себя. И сам вытянулся, как струна. Ещё бы на груди скрестить, и буду как покойник, подумал он.

- Что Тихон, есть хочешь?, - по-отечески выблевал наружу из себя Серёга, - Да знаю я, что хочешь. Скотинка ты моя ненасытная. Куда ж в тебя лезет только…

Кот воспринял эту фразу стойко и мужественно. Лишь зевнул во всю свою кошачью пасть, показав острые как бритва, огромные как монолит, и белые как мрамор, клыки, давая понять хозяину, что мол, видишь, что есть у меня. Не шути много. Прищучу махом. Потом Тишка растопырил для пущего страху все свои пальцы, наружу выставив сантиметровые когти-иглы и помахал невзначай этим веером близ хозяйского лица…

- Ну, ну, саблезубый ты мой, харэ выделываться…

Кот не унимался.

- Ладно, напугал. Уже боюсь. Пёс с тобой. Пошли, пожрать тебе дам… чего у нас там осталось-то…

Серёга встал с постели, влез в тапки и побрёл на кухню, кормить кота. Тихон же, не торопясь, преисполненный чувством собственного достоинства, гордо шёл сзади, нарочно не пряча когти внутрь, чтоб те стучали по паркету и царапали его, словно лезвия мечей.

- Ну, тварёныш, - рассмеялся впервые за неизвестно какой срок Серёга, - когти то спрячь, паркет мне испортишь, паскуда. Ты смотри а, будто на убой меня ведёт…

Серёга насыпал коту полную тарелку жратвы, налил молока в блюдце и пошёл обратно в комнату. Там снова лёг. Скучно. Одиноко. Надоело. Всё кругом надоело. И лежать вот так надоело, как труп. Снова встал. Походил кругами по комнате. Сел на пол. Ни в позу лотоса, а как мог. Как было привычно. Колени поджал, на них голову, а руки на пол. Глаза закрыл. Скучно. Надоело. Стал елозить руками по полу, вырисовывая на нём какие-то неизвестные науке формы. Темнота в глазах давит на грудь. Нечем дышать. И шум этот проклятый. Ничего нет, только шум есть. В ушах который. Пальцы сводит от пустоты и расходится кожа на пятках. Больно. Как же больно. Кто бы только знал. Его едят изнутри. Ему больно. Ничего не болит. Но ему больно. Зачем завтра, зачем? Ведь я там был. Там ничего хорошего. Там то же самое. Что и вчера. Что сегодня. Везде одно и то же. Я знаю всё заранее. Ничего нового. Ничего. Всё то же самое. Везде. Всегда. Всюду. В глубь. Надо в глубь. Внутрь. Обратно. Да, надо обратно. В себя. В ноль. В точку. В говно… Больно, суки, мне больно. Мне больно, суки, а вы не слышите. Крысы эти. Эти люди. Одно и то же. Всё одинаково. Везде одно и то же. Крысалюды. Они везде. Они во мне. Их много. Мне нужны собаки. Те самые, старые, облезлые и больные. Где же они? Их нет. Есть только крысалюды. Здоровые и толстые, ненасытные и сильные. С лысыми мощными хвостами и крысиной головой на теле человека. Страшно. Больно. Одиноко. Как и везде, куда бы я ни пошёл. Суки. Суки вы. Я охрип уже. Устал кричать. Воды. Дайте мне воды. Я утоплю их. В себе. Пусть подохнут там. Умрут и воняют. Нет. Пусть не воняют. Пусть лучше пойдут на корм рыбам. Пусть их рыбы съедят. Мне нужно рыбу. Дайте мне рыбу. Я впущу её внутрь. Пусть плавает там, меж трупами умерших. Снуёт меж ними. Рыба. Мне надо рыбу. Где взять её? Нигде. Её съел кот вчера ещё. Сука.

Серёга встаёт с пола и с презрением смотрит на сытого и облизывающегося кота. Тихон счастлив. Тихон сыт. Одно и то же. Ему охота выблевать крыс прямо на кота, но он не может. Те цепко схватились и держатся, как влитые. Будто одно и то же.

Раздалась противная телефонная трель и наполнила собой квартиру. Телефон. Телефон. Какой Диавол выдумал тебя? Одно и то же. Крысалюды. Они выдумали тебя, чтоб жрать мозг на расстоянии. Так ещё больнее. Телефон звонил и звонил, а Серёга все не брал и не брал. Он положил. Одно и то же. Надоело. Пустота. Телефон перестал. Серёга встал. Одно и то же. Снял трубку и сел. Одинаково. Закурил…

Дым клубами расходится по комнате, вместе с мыслями. Их много. Как и дыма. А сигарета одна. Столько шума из ничего. Ответ тоже один. Он как сигарета. Одно и то же. Пепел, прогнувшись под собственной массой, срывается с ответа и падает на пол, разлетаясь как дым, во все стороны. Теперь ничего уже нет.

Медленно тает день. Как счастье. Скоро и его не станет. Темнеет. Опять боль в груди, ещё пуще прежнего. Кожа расслаивается и живёт сама по себе. Собственной жизнью. У неё нет головы, там никто не скребёт, темнота не давит на грудь и не надо дышать…

Серёга присел на кровать. Потом прилёг, спугнув кота. Телефон. Крысалюды. Всё смешалось. Только он одно целое. Одно и то же. Ни туда и ни сюда. Никуда и ни во что. Так, ради забавы, ради прикола.

Повертел телефонную трубку в руках, набрал номер и стал ждать ответа, чтоб жрать мозг. Он решил жрать мозг. Первой была мать.

- Алло… Мама ты? Я знаю, что ты. Здравствуй… Да, да… и я рад. Ну конечно. Как дела? Отлично, у меня тоже неплохо… Куда уезжаешь? Ну как так… Знаешь, мама, так тебя хочу увидеть… Давай а? Не сможешь… почему же… Аааа. Да нет, нормально всё у меня. Ну конечно. Просто подумал, что давно не видел тебя, захотелось к тебе вот. Да, соскучился. Может отложишь? Нет, да… не сможешь… Жаль, очень жаль. Ну когда в другой раз? Хорошо… Ну конечно не маленький, я же понимаю всё… ага… Хорошо. Да. Ну пока, мам, я тоже люблю тебя. Ага давай, до скорого… Целую.

«Сука!» - выругался Серёга. Да что ж такое то? Потом были ещё звонки. Серёга звонил всем, кто только был ему дорог. Везде одно и то же. Всё одинаково. Он думал, что жрёт их мозг, а это они жрали его. Полностью. Целиком. Таял день, а с ним надежды. Он звонил подруге. Бывшей. Хотел просто увидеться. Поговорить. Она послала его. Сказала чтоб не звонил больше. Забудь! Он звонил отцу. Как всегда. Одно и то же. И он не смог. Ушёл к женщине, вершить свою судьбу, пристроить болт, чтоб не ржавел. Больно. Как же больно. Крысалюды. Хватит! Хватит. Он звонил напарнику на работу. Просил прийти и посидеть с ним. Одно и то же. Тот спросил лишь, крупную сумму денег. В долг. И всё. Сказал что некогда. Машина ещё сломалась. Одно и то же. Везде одно и то же. От ворот поворот. Больно… Боль пожирает усталость, одиночество скорбит и пустота берёт в плен. Всё перемешалось. Всё одно и то же и всё перемешалось меж собой. Только он одно целое. Ни туда, ни сюда. Никуда и ни во что. Как же больно, суки… Давитесь, давитесь моей хрипотой… День дневной иссяк.

… Была уже поздняя ночь, когда Серёга позвонил другу. Лучшему другу:

- Привет!

- Здорова, ёпсель!

- Что-то шумно у тебя? Чем занят?

- Да ничем, кучу баб себе навёл. Резво отдыхаю короче…

- Слушай, плохо мне. Приходи ко мне…

- Да ты ебанулся что ли! Три часа ночи. Дождь на улице. Да и не охота. Лучше подъезжай ко мне, поиграем в каменное лицо! Расслабишься!

- Нет, я не могу… Давай ты. Мне правда скучно. Я не хочу никого видеть. Мне надоели эти бабы… Я хочу видеть тебя. Мне надо поговорить с тобой…
- Тебе делать нехуй что ли? Не гони, а! О чём поговорить?

- Не знаю, о чём хочешь… о крысах, например…

- О каких ещё в пизду крысах? Ты точно ебанулся обо что-то! Да ебал я в рот всё это дело…

- Не приедешь значит?

- Нет конечно, я же не такой ебанутый как ты!

- Приезжай, пожалуйста, мне все сегодня отказали… неужто и ты…

- Да ну нахуй! Мне делать нехуй в дождь свою задницу куда-то там переть!

- Значит, говоришь «куда-то там»?

- Давай короче, не гони…

Друг повесил трубку. Одно и то же. Тихон спит. Больно. Часы стоят. Дождь. Где-то там. Где-то там… Хлещет. Ему весело сейчас, ему не до него. У него бабы. В последнее время как с цепи сорвался. Одни бабы на уме. А раньше ведь не так всё было. А теперь одно и то же. Одинаково. Ему весело. Его прёт. Он счастлив. Ему не надо ничего искать и он ничего не терял. А может и не находил? А может у него и не было, что терять?

Серёга встал. Заходил кругами по комнате. Схватился руками за голову. Скрежет. Скрежет. Темнота. Боль. Удушье. Сыро. Не уютно. Гибло. Его рвут изнутри зажравшиеся и растолстевшие до нельзя крысы. Им тесно. Они стали настолько большие, что им тесно. Они с него ростом стали. Их много. Они злые. Всё им мало. Кожа отделившаяся превратилась в лохмотья. Серёга натянул её. Пусть будет. Одел рваньё. Больно. Друга прёт от счастья, а его разрывает изнутри…

Серёга погладил кота. Тихон весело завилял хвостом сквозь сон и потянулся вперёд передними лапами. Зевнул. Так громко, что испугались крысы. Темнота сожрала одиночество. Теперь никто не скорбит ни по кому. Тихон перевернулся на другой бок и яростно захрапел. Сытая тварь. Одно и то же. Всё одинаково. Как пепел на полу от сигарет. И вновь нечем дышать. И шум этот проклятый. Ничего нет, только шум есть. В ушах который. Пальцы сводит от пустоты и расходится кожа на пятках. Хоть и лохмотья, а всё равно больно. Как же больно. Кто бы только знал. Его едят изнутри. Ему больно. Ничего не болит. Но ему больно. Зачем завтра, зачем? Ведь я там был. Там ничего хорошего. Там то же самое. Что и вчера. Что сегодня. Везде одно и то же. Я знаю всё заранее. Ничего нового. Ничего. Всё то же самое. Везде. Всегда. Всюду. В глубь. Надо в глубь. Внутрь. Обратно. Да, надо обратно. В себя. В ноль. В точку. В говно…

Человек с сожратым мозгом погладил кота полюбовно, поцеловал. Пусть спит. Пусть… Завёл будильник на шесть и открыл оконную раму. Обе её половинки. Дождь захлестал по подоконнику. Повеяло холодом. Пусть захлебнётся живущий во мне! Человек повернулся, сказал коту чтоб не забыл полить кактус и… шагнул. Молча. Тихо. Туда, где шёл дождь… Теперь и он одно и то же…

3 марта 2009 г.

Tweet