Лысый сидел у барной стойки на высокой деревянной табуретке, которая скрипела нещадно при малейшем движении. Маленького росточка, коренастый, безбровый и с белесыми ресницами, Лысый был похож на безнадежного ракового больного, нюхнувшего чего-то хорошего и посему пребывающего в подвижном, хотя и заунывном состоянии тела и духа. Потягивал он бесцветное пойло из хайбола прямо из стакана, смятая коктейльная трубочка валялась в пепельнице среди раздавленных бычков.
Рыжая, весело вихляя бедрами и приветственно раскинув руки, прошла через грохочущий танцпол,  небрежно лавируя между трясущимися в танце телами, взгромоздилась на соседнюю табуретку и сочно чмокнула Лысого в макушку.
- Приветик! Отдыхаем?
Лысый угрюмо посмотрел на Рыжую.
- Чего надо? – буркнул он недовольно, отхлебнув за раз полстакана.
- Я тебя съем, - сделав страшные глаза, ответила Рыжая и захохотала.
- Много вас таких, - усмехнулся Лысый и вытянул из бумажника крупную купюру. – Заказывай.

- Родители у меня старые. Старики практически, - говорил он куда-то в потолок. Они уже переместились на диванчики, сидели по разные стороны небольшого столика, Рыжая курила что-то, явно не табак, и глупо хихикала на каждую фразу.
- У них детей долго не было. Оба хотели, оба винили друг друга и чуть не каждый день разводились и женились по новой.
Рыжая водила пальцем по краю коньячного бокала, идиотски улыбаясь.
- Мне потом добрые люди рассказали, что за границей меня зачали. В пробирке. У нас тогда такого не было. И это… в общем, отец мой биологически и не отец мне вовсе, немчуровский генофонд одолжили. Родился такой вот… не очень понятный. Имя дали… Я всегда этого имени стеснялся. И тряслись надо мной, на каждый чих вдвоем сбегались…
- И тогда решил я: как только восемнадцать – ухожу. Совсем. Неважно куда, только бы уйти и их больше не видеть…

- Знакомый у меня был, ботан прожженный. В очках, глаза косят – куда там Крамарову, помешанный на своих морковках-грядках-пробирках. Жил я сначала у него, комната у него была свободная…
Лысый переминался с ноги на ногу в медленном томном танце, положив голову на высокую грудь Рыжей. Рыжая задумчиво рисовала что-то ногтем по лысой голове.
- Потом смотрю – как-то странно он на меня поглядывает. У нас тогда такого не было, я не сразу въехал, а когда дошло, я просто охуел. Сказал ему спокойно, что в свою дверь замок врежу и чтобы он перестал там всякой хуйней маяться, а он не втыкался. Морду бить жалко ему было, да его и бить не надо, шугани – ускачет вприпрыжку, чмо ушастое. Но ушел я от него.
Рыжая сочувствующе поджала губы, поглаживая Лысого по голове.

- После армии в ментовку пошел, попал в ГАИ.  Стояли как-то раз на трассе  с майором из области, типа проверки значит. Нервный он был какой-то, ворчал  все время, ждал чего-то. Отошел я, извиняюсь, поссать, выхожу из кустов – опа, грузовик, я его к обочине – пжалста… Майор кинулся сразу к водиле, проверял документы, а я брезент отогнул и охуел – ящики оружейные, полный кузов. Я к майору – так и так, кобуру расстегнул, водиле говорю – выходи с поднятыми руками.
Они уже сидели в такси, точнее, Рыжая сидела, а Лысый полулежал, примостив голову на гладкие ляжки спутницы.
- А майор сигналит  мне – пошел нахуй, в машину бегом марш и не пиздеть, ничего ты не видел. А хуле, старший по званию… Думаю – спецоперация какая-то, у нас тогда такого не было, чтобы за бабки всякий кипеш пропускать… Майор вернулся, рычит на меня, сунул несколько купюр – две мои зарплаты, ну или недельный калым на неплохом месте… А я, блять, чую – съебывать надо. Ночью ушел к соседке, через два дома от нее жил, вдовая она и без детей… короче, ночью вышел на крыльцо, смотрю – мой дом горит. Я на следующий день заявление написал и съебнул из города.
Рыжая зевнула, таксист то ли восхищенно, то ли возмущенно покрутил головой, явно прислушиваясь к рассказу.  Лысый замолчал.

- На новом месте занялся торговлишкой… Кооперативчик, джинсики там шили пэтэушницы после уроков… Джинсы тогда разлетались как горячие пирожки, какие угодно, а я еще «Левайс» и «Вранглер» на них рисовал.
Рыжая, раскинувшись на кровати, подперла подбородок рукой и слушала Лысого со скучающим выражением лица.
- И тут приходит такой здоровенный… метра два с лишним росту, ручищи как мои ноги, ходит аж вразвалку, и голос – не говорит, а рычит. Делиться, мол, надо. А я думаю – хуй тебе, а не мои деньги. У нас же тогда такого еще не было, чтобы рэкету отстегивать. Говорю – приходи завтра. А он – да ты охуел. Сейчас, и не ебет. Ладно, говорю, сколько? Десять процентов? Он многозначительно так хмыкнул. Двадцать пять, говорю?
Лысый положил голову на обнаженную грудь Рыжей и зевнул.
- Нет, говорит. Двадцать пять ты платил бы, если бы сам к нам пришел. Отдавай все, что у тебя сейчас в сейфе, и еще ты нам десять тонн грина должен, за распиздяйство. Через неделю отдашь. Не отдашь – поставим на счетчик.
Рыжая провела по уху Лысого языком.
- А я думаю – хуй вам. В соседней комнате, в сейфе,  у меня лежало штук сорок баксов, я амбалу говорю – ща, погодь – и в комнату с сейфом, деньги взял, в пакет скинул – и в окно ушел. По-английски, не попрощавшись. Со счета денег снял – и поминай как звали.
Рыжая усмехнулась, провела щекой по пивному животу Лысого:
- Иди ко мне на язычок…

В комнату вошли трое: очкастый студент в шапке-пидорке, мент в шинели и фуражке и огромный детина с волосатыми ручищами. Увидев, как Рыжая технично отсасывает у Лысого, они остановились, пораженные.
- Рыжая! – возмущенно крикнул, поправив очки, студент, - он мой! Я его первым заметил!
- Пшел ты нахуй, Заяц, - возразил мент, присаживаясь на табуретку. – Ты заметил, а в лес его кто загонял?
- Ты штоли, Волчара позорный, загонял его? – рыкнул амбал, для убедительности приподняв мента с табуретки за воротник. – От меня он съебнул, Рыжая. Давай сюда его.
Рыжая оторвалась от хуя Лысого и повернулась к компании. В глазах ее мелькнул хитрый и недобрый лисий огонек.
- Пшли вон отсюда, недоумки. Сказку знаете? Вот и проваливайте.
Лысый в забытьи застонал. Рыжая повернулась к нему.
- Эй, Колобок, - прошептала она, и Лысый в ужасе открыл глаза, услышав свое имя, - очнись, дорогой. Колобок-Колобок, я тебя съем…

На улице было ветрено. Заяц, Волк и Медведь вышли из подъезда и, не сговариваясь, закурили.
- Опять Лиса всех наебала, - возмущенно взвизгнул Заяц и засмеялся.
Волк принюхался.
- Ах ты ебанарот, - восхищенно протянул он и хлопнул Зайца по плечу. Тот радостно загоготал.
- Миш, будешь? – затянувшись, Волк передал косяк амбалу.
- Да ну вас нахуй, - грустно сказал Медведь и вразвалку заковылял в сторону виднеющегося между домами леса. – Никакого уважения…