Ходит птичка весело
По тропинке бедствий,
Не предвидя от сего
Никаких последствий.
(Неизвестный автор, 2-я половина XIX века)

Главное, Иванушка давно на ярмарку попасть мечтал. Вообще-то, путь туда был далек и опасен – лет тринадцать никто из деревенских в город не хаживал. Не то, чтобы лиходеи по дорогам злобствовали (таковых уже давно не водилось), просто люди старые сказывали, что за холмами, что деревню окружали, места сплошь были нечистые. А старые люди истории страшные рассказывать умели. Усядутся, бывало, и стар и млад ближе к вечеру на завалинке, начнут старики не торопясь истории говорить, так молодежь потом всю ночь на двор по нужде выйти боится. Давно уж костей тех стариков не осталось, а истории их страшные все помнят.

Посему, зело народ набожный за души свои христианские опасался, истово молился, и дальше окрестного леса носа не высовывал. Так и жили, в труде и смирении. Однако очень уж в деревне жизнь тихая и скучная, а Иванушке хотелось на город посмотреть, где ни разу в жизни не был. В общем, собрался он с духом, сложил в котомочку краюху хлеба и бутыль кваса, денежку в тряпочку завернул и спрятал похитрее, перекрестился и пошел себе с богом.

С божьей помощью вышел он к вечеру на дорогу какую-то заброшенную и попал в места дивные. Туман такой легкий по земле клубится, вороны каркают, совы ухают, по сторонам кладбищенские кресты, росой умытые, весело блестят. Смотрит Иванушка, а у дороги два паренька бледноликих стоят, в аккуратных костюмчиках (явно студенты городские или помещичьи сыновья), и на него смотрят, улыбаясь.

– Куда спешишь-торопишься, калика перехожая? – ласково так спрашивают.

– В город, на ярмарку, – приветливо с поклоном Иванушка им отвечает, – Дорогу не подскажете, люди добрые? Заплутать опасаюсь, ночь скоро, а я очень уж нечистой силы боюсь…

– Силы нечистой боишься? – ребятишки даже засмеялись, словно он шутку какую смешную пошутил, – Зачем же тебе ночью на ярмарку идти? Путь не близкий это. Пошли в нашу усадьбу на ночлег, тут недалеко.

“А что?” – обрадовался Иванушка, – “Ребятишки приветливые вроде… пойду-ка я с ними. Надеюсь, хозяева не побрезгуют на ночлег в людскую пустить. А то уж очень в незнакомом лесу ночевать страшно. Тут и крестное знамение душу бессмертную не защитит”.

– Что, за душу свою бессмертную опасаешься? – словно мысли его читая, парнишка один спрашивает. Остановился он, у Иванушки перед носом руками покрутил. Вдруг улыбка с лица у него сползла, и говорит он растерянно другу своему, – Вольдемар, мон шер, странно очень. Первый раз за 300 лет такое вижу. Души-то у него и нет…

Развеселило это, но немного и обидело Иванушку, – “Как это так, души у меня нету? Душа завсегда у каждой твари божьей есть, а уж у православных обязательно имеется; она легкая, как птичка господняя… Однако, что-то шутки у ребят дурацкие. Молодые, видать, но уже новомодным безбожным образованием испорченные, вот и несут всякую ересь богохульную. Недаром Никанор-плотник говаривал, что все зло от учености…”

Тем временем вышли они через кладбище к усадьбе. Иванушка идет и восторгается, дескать, какой воздух у вас тут чистый и прохладный, да лес густой. Ребятишки удивились – “Неужели тебе здесь нравится?”. “Конечно, нравится!” – Иванушка им честно отвечает – “Тут у вас и волчишки воют, мышки вон летучие порхают, деревья шумят. А у нас в деревне жарко очень, живности почти нет, ветра никогда не бывает, а деревья уцелевшие все черные и голые стоят”. Задумались ребята, спросить что-то хотели, да передумали.

Увидал Иванушка дом, да и ахнул! Большой и черный, о трех этажах с мезонином, обнесен добротной решеткой со всякими сказочными чугунными зверюшками. Прям не дом, а зажиточного помещика дворец! А то, что окна все заколочены, штукатурка облетела, и могилы во дворе разрытые, так это ерунда. У них в деревне на такие мелочи внимания давно не обращают. Оглянулся Иванушка, а у пареньков у обоих глаза покраснели, носы хрюшками стали и зубы передние наружу вылезли.

– Чего? – спрашивает Иванушка, – Барина беспокоить неловко. Так мне бы с ключником вашим о ночлеге потолковать. Если что, я деньги заплачу. Где хозяйские постройки у вас?

– Так ты, – пареньки как-то даже обиделись немного, – Нас не боишься что ли? Посмотри-ка на нас внимательно. Разве тебе не страшно?

– С какой стати мне вас бояться? – Иванушка улыбнулся удивленно, – Телом вы оба хилые, если деньги мои отобрать вздумаете, так я вас! – тут он им в шутку пудовый кулак показал, а ребятишки назад попятились. Иванушка смягчился, – А ежели вы насчет внешности своей стесняетесь, так ни к чему это. Я так думаю, это у вас детская болезнь “свинка” у обоих. Наш дохтур покойный говорил как-то, что есть такая. А вообще, у нас в деревне и почуднее живут. Давеча вот у Васьки-пастуха и сестры его, трехногой Феклы, уморительный ребеночек родился с хоботом и рогами, но без ног и глаз. Так день и ночь по деревне ползает, в хобот трубит. Смехота! А сейчас Марфа-бобылка второй год на сносях ходит, а мы всей деревней гадаем, от кого она понесла, и что у нее родится, – Иванушка рассмеялся весело.

Совсем растерялись ребятки. Пошушукались немного и повели его в дом. А дом  внутри такой же пригожий, как и снаружи. Иванушка за всю жизнь и не видал таких. Двери резные двустворчатые, потолки высокие, лестницы витые, коврами старинными покрытые, коридоры паркетные гулкие и картины на стенах. Иванушка в портках домотканых и рубахе старенькой даже оробел от величия такого, – “Выгонят меня в шею, да и вас заругают, что мужика немытого привели”. Но ребятки его успокоили, что тут ему рады будут.

Приводят они Иванушка в большую гостиную с камином, а там за столом длинным при свечах господа чопорные во фраках и смокингах сидят. На столе на блюде золотом человек разрезанный лежит, а по бокалам хрустальным тонконогим кровь его разлита. Иванушка как это пиршество увидал, аж рот слюной наполнился, да и брякнул он невольно во весь голос, – Господи, мясо человечье! Давно свежатинки не едал!

Господа за столом на него с интересом посмотрели. Самый важный господин (по виду не то граф, не то жандармский пристав), шерстью покрытый и с копытами на ногах, из-за стола к нему степенно вышел, – Что ж Вы, любезный, тоже изволите человечиной баловаться?... Garnie avec des baricots secs bouillis ou un grand corps humain groillait de bras et de jambs qui s’etranglent mutuellement dans le delire?

Иванушка язык свой болтливый прикусил, от такой галантности неожиданной смущенно в рубаху высморкался и поклонился в пояс, – Ну что Вы, барин-батюшка, не очень-то. Я тогда совсем мальчишкой был, le jeu lugubre (тут Иванушка покраснел слегка). Как тринадцать лет назад в деревне мор, падеж и неурожай случились, так впервые и отведал. Народу тогда много полегло, а есть нечего было. Те, кто выжил, очень уж к мертвечине пристрастились. Потом, как покойники закончились, мы сами мясцо людское искать начали. Да вот беда – как душегубы-разбойники и бродяги-нехристи в округе перевились, теперь нечасто скоромным балуемся. Только на великие церковные праздники могилы откапываем, дедовские старые кости гложем.

– Мило, очень мило! Le Grand Paranoiaque? – господин с товарищами удивленно переглянулись, – Так Вы, милейший, при всем при этом еще и христианин, что ли? И в церковь ходите?

– А как же! – Иванушка грудь гордо выпятил, – Православный я! Правда, в церковь мы не ходим. Нету у нас церкви. Тринадцать лет назад над деревней дождь из слизи прошел, иконы все кровавыми слезами плакать начали, почернели и осыпались, а батюшка наш, отец Олексий, с ума спятил. Оклады, кресты, дароносицу и кадила, всю утварь церковную на пули богохульственно переплавил. Белую чистую рубаху надел, крест поцеловал и пошел по деревне с двух ливаливеров в людей добрых шмалять. Прости его господи, грешника безумного! Много душ невинных положил, пока пули не закончились, и мужики его не загрызли… А Степка-звонарь осиновым колом родителей своих и жену с детьми насмерть заколол. Сам себя в часовне живьем замуровал, в набат бил, криком страшным плакал и молился исступленно до самого последнего часа, пока церковь не застонала и сама собой под землю не ушла… нет, так-то у нас деревенька мирная и тихая, – поспешно добавил Иванушка, увидев взгляды ошалелые. Затем рубаху на груди задрал, – Хоть я и малец был, да батюшка-изверг и в меня пальнул. Хорошо, только слегка пулей зацепило. Царапинка малая, а шесть лет гноилась и ныла, вона шрам-то какой!

Тут господин копытный в лице переменился и дрожащей рукой на грудь Иванушкину показал, – Ч-ч-ч-что эт-то т-т-так-кое?!

– Где? – Иванушка не понял сначала, – Это крестик нательный, из отцовского черепа сам выгрыз… Ах, это! Не извольте беспокоиться, это уж давно. Тринадцать лет назад, когда всем миром колодец копали, нашли глубоко под землей катакомбы старые, а в них на стенах рисунки древние чудесные. Да так они нам понравились, что Егорка-моряк всем желающим татуировки сделал. А потом у всех на этом месте вот такая мясистая штука выросла…

Тут все присутствующие на пол повалились и затряслись в страхе великом. Начали вокруг обалдевшего Иванушки, смокингов не жалея, на брюхах ползать, лапти его, дорожной грязью заляпанные, целовать. Ползают и стонут –  “Talmudi Adveniens Rex Orbis Terrarum… Князь… Князь пришел… Apocalypses…”

Испугался Иванушка не на шутку. Какой он князь? В роду у них только крепостные были. Да и фамилия у него не “Какализец” никакой, а Кафтанов. И где это видано, чтобы люди благородные перед крестьянином простым пресмыкались? Неправильно это! В общем, выбежал Иванушка из дома странного, от господ малахольных. Бог с ней, с ярмаркой, домой бы вернуться! А куда бежать? Ночь на дворе, а дороги он назад не помнит! Ломанулся через лес, от страха икая. Бежит, от каждой кочки шарахаясь, и молитвы беспрерывно читает. Вдруг как будто крылья черные перепончатые у Иванушки на спине выросли, подняли его над лесом и понесли, только ветер в харю бьет. Опомниться не успел, как опустили они его на ноги у самой околицы родной деревни. Иванушка глядь за спину – нету никаких крыльев, только рубаха на спине об ветки двумя широкими полосами порвана. Ишь как сила-то нечистая морочила-пугала!

Ноженьки у Иванушка от пережитого подкосились. Припал он щекой к родной березке, что у плетня росла. Ствол у березки чешуйчатый и осклизлый, под руками податливо извивается, ветки-щупальцы Иванушку нежно обнимают. Смотрит он на деревеньку свою родимую, на огни красные блуждающие, на столбы пламени между избами железными, на прудик с серой булькающей, и хорошо ему, по щекам слезы текут, а он их не стыдится и не вытирает.

Так и не попал в тот раз Иванушка на ярмарку. Зато рассказал землякам про места новые, про хоромы барские, про господ забавных. Да про то, как молитва и божье заступничество уберегли его от встречи с нечистой силой.

Очень рассказ его деревенскому люду понравился, особенно молодежи. Подумали всем миром, и решили Иванушку с тремя друзьями его закадычными (чтобы вчетвером не так страшно было) на коней посадить и в город отправить.

Хватит в скуке и глуши сидеть – настало время на людей посмотреть.

Себя показать.