Над городом тихо и мягко летнее небо накрывало своей загадочной глубоко-синей бархатной темнотой пространство, и мелкие серые людишки замирали, подлизливые, трусоватые и послушные, укрывшись в своих домах, спрятавшись подальше от неизвестности и проблем.

Пока звезды как бы застенчиво, игриво и изящно зажигали свои сладострастные глаза по всему небосклону, чтобы подсматривать и подмигивать тем, кто умеет видеть скрытое, из могилы с дешевым надгробием вылезала, кряхтя и матерясь, маленькая дохлая девочка.

Несколько десятилетий назад она с мамой выскочила на улицу, потому что по телефону маме сказали, что их папа упал на стройке с крана на арматуру, и его проткнутый в разных местах труп лежит в больнице.

Мельтешащую и невнимательную, мгновенно сошедшую с ума маму тут же на перекрестке с диким ревом сбил грузовик, и ее мозги разбрызгались по асфальту.

Зеваки, сбившись кучей, стали шумно стонать и причитать, обрадовавшись несчастному случаю, чтобы было о чем рассказывать, а то в мелком городишке, от всего отдаленном и скучном, ничего не происходило, девочку забыли и оттолкнули, и ее тут же схватил маньяк и второпях понес на крышу.

Девочка, неожиданно для себя, закричала, и злодей ударил ее так сильно по лицу, что она ударилась о кирпичную стену, и у нее пошла из виска кровь. Маньяк сдавил ей горло, и она умерла, несильно и недолго подергавшись слабым тельцем, из которого непоправимо вытекала жизнь.

На ее крики прибежали соседи, и маньяк выскочил с чердака и спрыгнул с крыши на дерево, но сорвался и разбил себе голову, вскочил и убежал за гаражи.

Приехали на «УАЗике» молодые деревенские мильтоны, громко и долго выясняли друг у друга версии, считая, узнав обстоятельства, что жертве сильно повезло, а то, что это за жизнь после такого дня. Потом на «Волге» приехал большой начальник, стал всех ругать и безжалостно заставлять искать следы и улики среди голубиного помета и паутины, забрызганных краской пачек газет и старых ботинок.

Девочку похоронили, но в полнолуние она пробуждалась. И оборванная и нервная шаталась ночами по городу, пугая уносящихся от нее в панике истеричных бродячих собак и тяжко сонных, валяющихся под кустами парка вонючих алкашей.

Иногда на грязных помойках она находила себе старые плюшевый игрушки и таскала в руке за собой, пока очередная не обтрепывались об асфальт в клочья, так как они всегда волочились за ней.

- Снова, блядь, полнолуние. Ого, сегодня будет красная луна, а это знак войн, кровавых преступлений и несчастных случаев, ууу, сука, как хочется ебаться, пойду выясню для себя кое-что.

Ебанутая девочка побрела к городу, до него было минут двадцать по дороге, ярко освещенной сильно слепящей, волшебной, идеально круглой, ни во что не вмешивающейся луной, из белой вечером превращающуюся в багрово красную под утро.

Подходя к кварталу с большими белыми зданиями, взметнувшимися ввысь, гордыми и свободными, девочка сильно наклонилась и выглянула из-за угла, чтобы осмотреть двор. Он был аккуратным, ухоженным, тесно забитый запыленными автомашинами даже на детской площадке.

Подойдя к каруселям и качелям, она потрогала холодный металл труб своей давно остывшей мертвой рукой.

- Какая железяка прочная, похожа на крепкий хуй! - строго подумала девочка вслух, уже давно ощущая себя почти сорокалетней, и стала злобно рассматривать подозрительные черные окна в домах.

Кое-где был виден свет: где телевизоров, где мониторов компьютеров, где планшетов и смартофонов.

- Оказывается, спят не все, - заключила она.

В первом окне, куда заглянула любопытная дохлая девочка, она увидела, как на кожаном диване в хорошо обставленной дорогой мебелью комнате, раком стоит толстая аналка и глубоко вводит в себя толстенный вибратор.

- Во пиздец, охуела, какой громадный ыыы, ебануться здорово! - шептала с придыханием сама себе девочка в диком изумлении.

По телевизору шли новости, где ругали тупых террористов, пугающих население беспомощной и безобидной от сытости и изнеженности Европы, которые слушал, не глядя на жену, ее накаченный муж, сидя в шортах с муай-тайскими надписями.

Толстая аналка в красном с черным корсете и болтающихся подвязках для чулок, слегка от покачиваний шлепающих по жирной, но сексуальной безразмерной жопе, ожидая жаркого внимания сильного, как бык, мужа, кривила рожу полного безразличия и презрения к постоянно нарастающей боли, у нее было все лицо в макияже, блестящее еще и от пота, яркие губы, намазанные сверхкрасной помадой с блеском сверкали от стонов и пошлости, движения были медленными, плавными.

- Ой, блядь, ей ебаться хочется же. Ну и придумала. Это ж какой размер, ого. - тихо шептала возбуждающаяся девочка.

Муж аналки неподвижно сидел со слегка отвисшей челюстью перед зомбоящиком и внимательно не понимал, что его дурит международная пропаганда отвлечением от мыслей о сексе, разноклассовой несправедливости и собственных гордости, силы, инициативы и претензий на мощный и блистательный жизненный успех.

Тихо скользнув вниз, девочка пошла к другому дому постоянно почесывая свою жопу, которая почему то вдруг стала чесаться. Начесаться она никак не могла, пока не пришла и не залезла на другой подоконник.

Увидев в глубине заваленной разными гламурными тряпками, висящими на стенах, вешалках и стульях квартиры, что она отражается в зеркале трельяжа, девочка повыделывала модельные позы, выпячивая вбок тугую жопу то справа, то слева, и жопа чесаться перестала. Тут она увидела во мраке сидящую перед зеркалом молодую женщину.

Безсиськовая сосалка трогала через кружевной розовый пеньюар свои мелкие жалко болтающиеся убогие сиськи, и ее накрашенный черно-красной помадой, невероятно широко растягивающийся, наглый сексуальный рот кривился в отчаянии и безнадежности. Ее муж, высокий худой мужчина, сидел перед телевизором и слушал, как в новостях ругают террористов пугающих Америку.

Американские политики борзо и высокомерно врали, что скоро-скоро найдут всех-превсех дураков, кто смеет срать им на голову и выебывается, надают им нехилых пиздюлей и всему миру это покажут, на что муж нудно произнес:

- Ага, уже десять лет обещают, а двадцать не могут, а тридцать хотят, но помалкивают.

В его уверенном голосе чувствовалось глобальное знание предмета и абсолютное недоверие к брехливым и тупым американским политикам.

Безсиськовая сосалка взяла огромный вибратор и обиженно стала его то медленно облизывать и сосать, то с усилием глубоко вводить себе в рот, громко чавкая и постанывая, девочка от каждого движения улавливая свою нарастающую волну возбуждения и любопытства, раскрывала рот так же, как сосалка, и втягивала и выдыхала воздух, подражая развратному и раскрепощенному шоу опытной, раздраженной отсутствующими сиськами, шлюхи.

Девочка чуть стукнулась лбом о стекло окна при движениях вперед-назад, насаживаясь ртом на воображаемый вибратор, и своевременно решила весело смыться, чтобы ее не запалили.

Облизываясь и переходя от одного окна к другому, ей ненадолго было интересно разглядывать голых припадочных подростков и голых пафосных взрослых извращенцев и извращенок, дрочащих перед сияющими тайной магией радости разврата волшебными квадратами мониторов компьютеров, планшетов и смартофонов.

Все были возбуждены и сосредоточены, кто покрасивее, кто посмешнее. Кого-то поругав, кому-то позавидовав, кого-то брезгливо обозвав, дохлая девочка искала себе партнера для свидания.

Перейдя к следующему окну, из которого лился заговорщический свет, она ожидала увидеть что-то похабное, уже знакомое и известное, но она, в шоке широко раскрыв глаза, увидела, как наркоман-террорист делал самодельную взрывчатку из порошков бытовой химии, слушая по ноуту наставление какого-то замотанного платком учителя.

Окно было открыто, она решительно влезла в комнату и, стукнув ногой по ножке стула, вывела из подобострастного подчинения олуха, заслушавшегося учителя взрывников.

- Ты че это, сука, задумал? Людей взрывать? По другому кончить не можешь?

Она ебанула ему со всего маху мощную оплеуху, и тот, накачанный химпрепаратами, могущими при такой дозировке превратить полквартала в почти неподвижных, навечно ебанутых зомби, свалился со стула.

Девочка, громко захлопнув ноут, стала угрожать отпиздить и выебать дурака, задумавшего делать людям нехорошее.

Тот, худой, мерзкий и непричесанный, лежал на боку и невнятно ныл, пуская слюни, его джинсовые бриджи на жопе сползли, и задница наполовину оказалась голой. Зло ебанув по ней ногой, девочка рассвирепела еще сильнее.

Повернув ногой его мордой кверху, она надменно и презрительно, быстро и сбивчиво пиздела непонятные даже ей угрозы и проклятия.

Запрыгнув на урода сверху, она хуярила ему пощечины и допрашивала, но из его бессвязных слов что-то понять было невозможно, и его дебильные мямли ее бесили еще больше.

Царапая ему руки и лицо, стуча кулаками по зареванной тупой морде, девочка обзывала петуха идиотом и требовала во всем сознаться. Ебаться ей совсем расхотелось, и она скалила свои острые хищные зубы. Ситуация накалилась до предела.

В ее голове быстро и болезненно ярко мелькали нежданно вспыхнувшие самые ужасные воспоминания: известие о смерти папы, разорванного на части острыми и хищными ржавыми прутами, труп ее мамы с расколотой головой на перекрестке, ее собственная смерть на чердаке от рук маньяка.

Воображение смешивало эту яростно безумную кровь и дикость с яростно безумной кровью и дикостью из новостей про теракты, увиденные по телевизору в разных окнах разных квартир, в которые она заглядывала: трупы людей в дыму под завалами, трупы людей на окровавленных носилках, трупы, лежащие вдоль горящих домов, трупы, сваленные кучей в морге в кровавых простынях...

В окно стали пробиваться первые лучи солнца и, осторожно жмурясь, девочка медленно выползла в окно. Она усердно поебашила по трассе к себе на кладбище, яростно и злобно продолжая бесконечно ворчать глухим голосом, держа в руке голову очередного найденного ею убийцы...

В тихом городе наступало мирное доброе утро, и пора было просыпаться и нормальным людям со скучными секс партнерами, и извращенцам, и целкам-идиоткам, и пьяным ментам, бьющим граждан палками по незнанию законов возмездия и равновесия балансов.

Дорога на кладбище сейчас казалась длинной, и идти не хотелось, но было надо...

Пьяные и сонные менты по вызову наконец-то приехали, и безумный, взволнованно машущий руками без меры сторож кладбища показывал им, где дохлая девочка всегда после полнолуния оставляла отрезанные, оторванные и отгрызенные человеческие головы.

Торжественно и радостно пугая вздрагивающих от ужаса и омерзения новичков, сторож показывал обнаруженное его доблестной бдительностью и опытом.

- Вона! Ебана сучка, снова приперла добычу, нахуй оно ей надо, не знаю, но мнение такое, она, долбоебашка, не успокоится, пока что-то хуевое не получит, так думаю, смотрите, блядь, внимательнее, можно ближе подходить, пожалуйста, подходите ближе.

Сторож привычно докладывал отважно поналетевшим на мигалках ментятам, в нескрываемом страхе не верившим ни одному его слову, зная, что скоро без предупреждения, неожиданно на черных орущих сиренами «Волгах» нагрянут взрослые огромные мерзкие злыдни с вызывающими паралич мозга гипноглазами из спецотдела паранормальных некрорасследований и свирепо строго-настрого прикажут всем молчать о случившемся, потому что так надо.

- А то всех выебут, и пиздец!

И голову заберут с собой, завернув ее в пластиковый черный мешок. Разгонят всех и уедут до следующего полнолуния.