Устроиться в ресторан «Валежник» я и не пытался.
  Не возьмут они никого с улицы. Или откажут, или начнут проверку какую-нибудь.
А, вернее всего, охрана даже за шлагбаум не пустит.

…Мусоросборочная машина выезжала с территории «Валежника» в шесть тридцать, шесть тридцать пять. За два раза я засёк её следующую  точку – в Петрово-Дальнем, около остановки.
До неё мусоровоз доезжал по Ильинскому шоссе за двенадцать-тринадцать минут. Остальные точки по разным причинам не годились.
Татарский - как почти на всех московских мусоровозах - экипаж работал чётко и слаженно. Рассчитывать я мог минуты на четыре максимум.

…Из-за поворота показалось оранжевое пятно, я натянул кепочку на бритую налысо голову, похлопал веками (никак не могу освоиться с  линзами, по утрам особенно тяжело) и быстрым шагом пошёл от остановки  к мусорным контейнерам.

Машина уже дожёвывала первый бак, когда я, проходя мимо, бросил бумажный пакет в сторону контейнера.
Расчётливо не попал.
Пакет треснул, обнажив жалкое содержимое: пустую банку рыбных консервов и смятую пачку из-под молока.
Метнулся поднять из гадкой вонюче-масляной лужи. Исправить ошибку, типа.

Выпрямляясь, задел головой о борт мусоровоза.
- Бутле кут-т! - сквозь зубы, но с необходимой настройкой громкости выругался я.
… Кутак щайнап кутне сокла! - и, чтобы пресечь ожидаемый ответ на татарском, испуганно втянув голову в плечи, обратился к экипажу:
-  Вы извините, помешал вам. Не  спал – из-за этого. Извините!
-     Да, земляк! – старший экипажа, крепкий быстроглазый парень, засмеялся. – Ты чуть бункер нам головой не разбил - да! А нам платить, а?!
Откуда сам?
-    Из  Челнов.
-    О! У меня жена оттуда! А сам – вроде на татарина не особо похож,  а на нашем хорошо ругаешься, а?!
-    Ну, так…! Во дворе, в школе все вместе были, понимаю немножко.
-    В Челнах где жил? Или живёшь…?
-    Давно уехали уже, я в седьмом классе был. На Гидростроителей. Напротив гостиницы, в пятиэтажке.
-    Ну, это ГЭС, знаю, да. У жены на Сайдашева родители живут.
-    Сайдашева – это где рынок?…
…………………………
…………………………
…………………………
……………..
-    …Помоги, Ильяс! Ты ж всех знаешь здесь. Я – садовник-декоратор со стажем. Два образования – незаконченное  медицинское и Лесотехническая Академия. Если по науке – ландшафтный архитектор. Подписался на работу за границей, остался без документов, без ничего, жить негде.

Я говорил чистую правду. Квартиры у меня уже не было, жил на даче институтского приятеля. По меткому выражению Амбала Димы, мне действительно «наступила пизда».

   
- Подрабатываю в домах – где заплатят, где нет.
  В офисном центре, в доме отдыха каком-нибудь… Помоги. Ты же здесь всех знаешь. Завхозы там, начальники эксплуатации, садовые службы…
А, Ильяс…?
А если с жильём, я всё буду делать, что скажут. Я тебе…Вам за четыре месяца зарплату отдам. Вот осталось  полторы тысячи, - я вытащил жидкую пачку долларов, - аванс сразу отдам? Поможете?

Ильяс увидел доллары и подсобрался.
Он серьёзно осмотрел меня снизу доверху, я подтянулся и стащил с головы кепку. Вытаращил глаза, стараясь придать лицу ландшафтно-архитекторское выражение.

Видимо, выпученные глаза,  гладко выбритые щёки вкупе с сияющим шаром головы послужили убедительным приложением к моей финансовой оферте - взгляд Ильяса помягчел.
-    Мобильник-то есть у тебя? Куда звонить?
-    Есть, конечно, Ильяс! Восемь – девятьсот шестнадцать – шестьсот тридцать…

Ильяс записал номер, проверил, подал мне руку.
-    Не грусти, земляк! Позвоню на днях! Есть пара мест, там такой человек точно нужен! С документами тоже можно помочь. Только отдельно заплатишь.

Через неделю я с паспортом  Фарбода Сакитова работал в «Валежнике».
Ещё бы им не нужен был «такой человек»- квалифицированный ландшафтник плюс садовник плюс «прислуга за всё» - за пятьсот долларов с проживанием и кормёжкой!
Отставник-начальник паркового хозяйства,  даже поблагодарил Ильяса. Уверен, Ильяс ещё и с него слупил за рекрутинг.

Из всех столичных ресторанов и клубов «Валежник» выделялся тем, что, находясь в  лесу, превратил прилегающие неудобья в место возбуждающей охоты. Она будоражила нервы и притягивала всю Москву.
Так и говорили, похохатывая: « Валежник» жжот!»

    Прямо из-за столика, не меняя пятисотдолларовые ботинки на болотные сапоги, можно пройти по лабиринту живой изгороди на «точку» и пострелять.
В вольерах с замаскированным под кустарник ограждением и верхней сеткой содержали уток, тетеревов, фазанов и глухарей. Подбитую дичь сразу же уносили на кухню – приготовить и подать удачливому стрелку в соответствующем антураже.

Возможность пострелять пернатую дичь владельцы «Валежника» продавали всем - по прейскуранту.
А вот, чтобы удостоиться права засадить из карабина «Лось» в кабана и оленя, требовалось личное знакомство с владельцами. Поэтому о разумности расценок речь уже не шла.

А для элиты…
Для элиты существовали медведи и волки – и здесь выбор покоился на показаниях сверхточных кулуарных рублёвских весов.
Роль гирьки, отмечающей нужный вес, играла  специальная медвежья пуля Ширинского-Шахматова.
Только высокий политико-финансовый вес стрелка и только на текущий политический момент давал право жахнуть с горки шестнадцатым калибром по рычащему медведю, находящемуся  в нескольких шагах, за редкими кустами.
С человеком, вечером стрелявшим в «Валежнике» по волку и медведю, совершенно иначе здоровались в московских кабинетах днём.
Даже стоянка у «Медведей» была особая, дальняя:  у боковой - «неогневой» - ограды вольера с хищниками. Чтобы присмотреться заранее к своему зверю.

Иллюзия смертельной опасности ценилась так высоко, что денег за неё владельцы «Валежника» не брали.
Избранные гости платили бОльшим.

Тропинки и живые изгороди ( маршруты стрелков не пересекались ), искусственное редколесье, куртины и вьющиеся растения поверх электрической проволоки вольер - не говоря уже о клумбах, рабатках, рокариях, беседках «для встреч» и четырёх альпийских горках – всё нуждалось в постоянном уходе и внимании.
А ещё того лучше -  в кардинальной реконструкции.

Поданный мной через полтора месяца план реконструкции был основан на двойном дренаже и замкнутой системе ручейков-арыков, разделяющих дорожки. Увеличить подпор воды на верхней прудовой плотине, развести арыки по всей территории и засадить берега так, чтобы они не просматривались ни зимой, ни летом.

  План так понравился владельцам, что мне повысили зарплату на триста долларов и вручили привиледж-бэйдж с красной полосой, дававший право работать во всех зонах клуба-ресторана.
Я уже, впрочем, и без бэйджа везде ходил.

На меня свалили все спорные работы, вечно подгнивающие на стыках должностных обязанностей.
Отвалилась плитка на цоколе? – Федя!
Поставить на кулер в бухгалтерии бутыль с водой? – Федя-а!...
Очумевший от перепоя гость выворотил колесом бордюрный камень – Федя, сюда!
Повесить картинку в фойе, помочь разгрузить машину, сломался электропривод, надо сбегать закрыть ворота… - Федя, Федя, Федя!
…И не забывал основных Фединых обязанностей: с утра до вечера подрезал живые изгороди, готовил дренаж вдоль арыков, косил траву. В Красной Зоне бунгало треск газонокосилки не допускался, косили с Сергеичем вручную, литовками. Сергеич обучил меня приятным премудростям косца – не дёргай, не задирай, плавно веди, полотно чаще отбивай…

Ильяс недополучил с меня оговоренное, уехал  - родственник устроил его в Казани на хорошее место.

Я прополз через весну и лето как улитка, оставляя клейкий след покорности и трудолюбия.
Не смотреть в глаза, кивать, не спорить. Делать всё для всех.
По собственной инициативе мыл машины избранных «Медведей», старательно сгоняя струёй из шланга в ливнёвку грязную пену.
Избранные воспринимали это благожелательно, расценивая как дополнительную иерархическую льготу.

Спал всего три-четыре часа в сутки.
Сначала думал, что не выдержу и сойду с ума от недосыпания.
Потом  привык. Сознание как-то по-другому заработало,  а органы чувств необычайно обострились.
Правда, охранник Лёньчик назвал это по-другому: «Глюки у тебя пошли, Федя».

Стал предугадывать обращённые ко мне слова, слышал копошение ползающей в цветке пчелы, за тридцать метров чувствовал табачную вонь брошенного окурка. Без слов разговаривал с кабанами и оленями.
 
Кабан – прекрасная боевая машина, даже разворачивается рывками, как танк. Хрупает и хурчит, скашивая на тебя занятой взгляд.
Удивительный взгляд оленя – понял, почему на Востоке «олений взор» - высший комплимент для женских глаз. Смотрит чуть пугливо и одновременно с доверчивым ожиданием счастья.

Алёна смотрела не так. На первом плане высокомерие, за ним – сложная смесь кислой настороженности с постоянной готовностью к скандалу.

Я даже удивился, вспомнив про Алёну.
Забыл?…
Забыл.

В сентябре привезли трёх медведей и две группы волков, рассадили по разным вольерам, начали готовить.
Медведи за время неволи и переезда запаршивели, ежедневно приезжал ветеринар.
Волки тяжело отходили от потерянной свободы, лежали, отказывались от пищи. Полиняли.
Выглядели звери не грозно, побито и жалко. А должны быть свирепыми и грозными.

Я по ночам разговаривал с ними, носил с кухни свежие куски мяса с кровью. Потихоньку очухивались.

----------------------------------------------------------------------
----------------------------------

По четвергам  Дергунов ужинал  недолго.
В восемь часов «Хаммер» въехал на своё «медвежье» место, Дима проводил Дергунова в ресторан и пошёл в «караулку».
Лентяй-водитель сразу зарыскал глазами: «…где Федя?»
Коврики запылились, торпеда несвежая…

Я ползал около стоянки на коленях, выщипывая сорняки. Подбежал, показушно высоко подбрасывая колени, покивал.
Помыл машину, подтащил шланг, согнал пену.
Спросил позволения удалиться и, получив милостивый кивок, продолжил выщипывание на дальнем краю клумбы.

Дергунов вышел к машине в начале десятого, Дима прикрыл за ним дверь, уселся сам. Машина проехала несколько метров и остановилась. Правое переднее колесо спустило.

( Я не рискнул действовать просто шилом, мне требовались надёжные проколы. Пассатижами загнул кончик шила узким крючком и подточил место сгиба. Получился почти индонезийский крис – крючок, выходя из резины, раздирал края и  вытаскивал за собой лохмотушки )

-    Эй, Федя! – водитель махнул рукой. Дима и Дергунов вышли из машины, встали  неподалёку.

Под водилиным руководством я открыл багажник, отсоединил от левого борта огромную запаску - до чего ж тяжёлое колесо!!! Килограмм сорок точно есть…
Поддомкратил машину, снял-поставил.
Потупив глаза, подкатил спущенное к багажнику.
Попытался поднять, охнул, оступился, упал за бордюр.

Упавшее колесо чуть не испачкало Димины ботинки.
Я жалко стонал в траве. Прискуливал даже.

Дима хмыкнул, взял у водителя перчатки в липкую крапчатую точечку.
-    Ну, что – взяли?! Да, ёпта, в нём и центнера-то нет!

Они сделали шаг, второй. Дима держал свой край колеса на отставленных и вытянутых руках, чтобы не испачкать обшлага костюма. Манжеты белели в сумерках.

…Зажило у него укушенное запястье? – подумал я.

Белые манжеты – хороший ориентир.
Продолжая поскуливать, я поддёрнул к себе запрятанный в траву полуметровый сучкорез Fiskars c силовым приводом для толстых веток, встал, сделал три больших шага,  и перекусил Диме сначала левое, а потом правое запястье.

Нажимая на длинные рукоятки, я сначала дёргал ими под углом, добиваясь точной посадки, чтобы опорное лезвие надёжно попало под головку локтевой кости запястья–caput ulnae, а уж потом нажимал изо всех сил.
Я хотел, чтоб лезвия прошлись по связкам  запястья мимо os lunatum-полулунной кости, потому что сомневался, что для широкой локтевой кости усилие ножниц будет достаточным, и не хотел рисковать.

Кисти отпали невероятно легко. Гораздо легче сучков.
Димин край колеса пошёл вниз, водитель выронил свой, и невезучее колесо плоско бухнулось на асфальт, придавив пальцы отрезанных Диминых кистей.
Дима взвыл и всплеснул руками, как жалующийся Пьеро в старом фильме «Буратино», обдав свежевымытую машину струями крови, толкающимися из запястий.
Рухнув на колени, он попытался достать из-под колеса свои придавленные кисти.

…Интересно, какое время необходимо человеку, чтобы осознать факт отсутствия своих ладоней и держательно-хватательного аппарата?
А для того,  чтобы примириться с этим фактом? – бэк-вокалом подумал я, делая шаг назад и хватая лежащую в траве косу-литовку.

Дергунов, завороженно наблюдая за Димой-без-рук, тоже сделал шаг назад и стал поворачиваться, облегчив мне задачу.
Ни коса, ни секатор не были предназначены для таких непрофильных работ, а возможность потренироваться у меня отсутствовала. Я боялся, что лезвие косы может завязнуть в тканях, причинив глубокий, но неопасный порез.

Как в школе на уроках труда – режешь пластилин, а нож в нём залипает.

Я сделал плавный мах под колени Дергунова, стараясь точнее попасть на сгиб, поверх большеберцового мыщелка, и повёл косу на себя. Он не упал, не закричал.
Его рука прыгнула к левой подмышке характерным полицейским жестом. Как в кино.

…Пистолет, наверно? Да  и чёрт с ним.

Я, не дёргая, без рывков продолжал вести косу. Дергунов шатнулся вперёд, потом назад, крутанулся, пытаясь опереться на машину, и упал.
Со всей силы ударил его по правому и левому локтю пяткой тяжёлой косы – если не достал пистолет сразу, теперь уже и незачем. Локтевые суставы чвакнули как смятые пивные банки.

Теперь оставалось самое главное.
Самое главное и очень быстро, пока не дошло до охраны у мониторов.

-    Вы меня - помните?!
  « Фокус» на Тимура Фрунзе  - помните?!
    На мой «Фокус» ехали – помните?! Я – Епифанцев! С бородой и в очках был – помните?!
    Мне руку ломали и в суд на меня подали – помните, твари??!!
Ты меня узнал, тварь?!
А ты, Дима?! Ну!!! Ну!!!

Дима отвлёкся от бесплодных и нелогичных попыток вытащить из-под колеса свои кисти при отсутствии таковых и проорал что-то грозно-матерное. Заметно ослабшим голосом, правда.
Кровь всё-таки хлестала из него будь здоров! – мясной бычок такой.
Водитель опустился на асфальт и, не отрывая глаз от быстро растущей кровяной лужи, елозил ногами, пытаясь уползти за машину.
…Кровь хорошо бы из шланга смыть, пока не засохла, - мелькнула в голове практическая мысль.

-    И что ж ты, пиздёныш, думаешь, это всё?… – раздался развалистый и неожиданно спокойный голос Дергунова.
… Ты, козёл, пидор гуммозный,  даже представить себе не можешь, что я с тобой сде…

-    Нет, это не всё. Наказание должно быть адекватным, - ответил я, разворачиваясь в  сторону вольера. Уголки я заранее надкусил ножницами по металлу, оставалось только изо всех сил дёрнуть секцию ограды.

«…Не достал бы пистолет. Да нет, теперь разве что зубами вытащит. Водитель? Да нет, слабак…», - мелькали  обрывки мыслей.
Этот кусок моего плана был самым слабым, но не решающим.
Пусть стреляет, чёрт с ним. Неважно. Теперь неважно.
Я вцепился  в вертикальные стойки ограды и рванул звено на себя. Тяжёлое, гораздо тяжелее, чем я ожидал.
Отшатнулся и разжал пальцы. Металл упал на газон с глухим успокоительным звуком.

Волки стояли вдали, около кустов. Они не выскочили из вольера сразу,  несколько секунд  стояли неподвижно. Я прошёл полдороги до «Хаммера», когда они побежали. Как-то боком, не спеша, отклонив большие головы в сторону, будто задумчиво прислушиваясь к чему-то.

-    В машину, быстро! – крикнул я водителю.
…Не послушает – не надо. Как-нибудь сам управлюсь.

Нет, череда быстротечных событий этого вечера  взбодрила водителя – он бросился к левой дверце, я сел рядом с ним.

Звук двигателя, рёв Димы, крик Дергунова, подбежавшие звери.
Меньший по размеру принялся было лакать кровь, растёкшуюся по асфальту, но старший что-то коротко ему буркнул, и они принялись за живую плоть.
Слева, от общей стоянки уже бежала охрана.
Вожак, дёргая лобастой головой, рвал горло отбивающемуся Дергунову,  двое других деловито терзали крутящегося на асфальте Диму.

-    Трос у тебя в машине есть?! – крикнул я побелевшему водителю.
-    Да!!! Нет!!!…Трос-с!!! Ес-сть!  - выкрикнул он, вцепившись в руль и прогазовывая в пол на нейтральной. Чёрт знает, что уж там пришло ему в голову относительно моих планов на трос.
Дёрнул огромный рычаг передач, похожий на левостороннее «Г», тронулись. По газонам и клумбам, через арыки – к плотине.
-    Газу, газу!! – требовал я.
«Хаммер» скакал и переваливался по клумбам мягко, как на подушках. Хорошая машина всё-таки, несмотря на золотую наружную отделку.

  Если троса нет, ничего страшного. Приготовленный канат лежал около ворот прудовой плотины.

Зацепили и дёрнули сразу оба плотинных затвора  - и основной, и аварийный.
Водяной вал упал из пруда мутным комом и, снося ограждения вольеров, хлынул навстречу охране  в сторону  ресторана с Красной и Синей зоной, отсекая от Зелёной.

  Кабаны, похрюкивая, устремились в сторону леса. Олени бежали не торопясь, будто бы рисуясь.

Отняв мобильный, высадил водителя  у развязки с Новой Ригой, неподалёку от дорожки к больнице.
Отъехал триста метров и наконец-то дал волю сдерживаемой рвоте. Вырвало прямо в кабине, на огромную панель с блестящими винтами.
Бросил машину, пошёл по шоссе.
Поймал «Волгу» в сторону Истры.
Меняя попутки и направления, встретил рассвет в кабине «КАМаЗа» около Воронежа.


Курорт Красная Поляна президента Путина находится выше.

А я работаю в посёлке Красная Поляна, расположенном ниже. В  большом саду Аршака Вазгеновича.
Его дом стоит не около Мзымты, ближе к Адлерскому шоссе, а  правее, с другой стороны, возле речки Бешенки - узкой, но с диким холодным потоком.
Сад спускается террасами к реке, возле неё всегда прохладно. Земля здесь, хотя и каменистая, но очень благодарная. Аллювиальная почва нижних террас на верхних сменяется перегнойно-карбонатной,  плотно проросшей таинственным «адамовым корнем» - тамусом.

Убедил хозяина не выкапывать весь тамус,  для его любимых роз места и так хватит с избытком. А тамус, несмотря на ядовитые ягоды, имеет корень с  фантастически целебными свойствами. И почти неизученными.
Я живу в комнате «малого» флигеля, есть печка, тепло, хорошо кормят. Встаю и ложусь с солнцем, ни с кем из обслуги не разговариваю, да и со мной никто не говорит.

Только Аршак Вазгенович. Только вечером. И только про сад.
Он хорошо понимает цветы и растения;  не приказывает, а  рассуждает вслух - советуется со мной, что где сделать.
Я в основном киваю, говорю мало, смотрю вниз.

Сегодня поднял глаза, потому что Аршак заговорил со мной не про сад.

-    Послушай, Фёдор. Не отвечай сразу. Послушай и подумай.
Я у тебя не спрашивал, кто ты, откуда  пришёл, и что с собой принёс. Я людей вижу. Ты за восемь месяцев ни на одну женщину не посмотрел, но ты не гётферан. Нет.
С людьми не говоришь, но они тебя боятся. Весь посёлок боится. А собаки мои любят. Кавказская овчарка – самый умный зверь. Умнее людей.
Глаза у тебя всегда  внутрь, в себя. Холодный огонь в себе носишь, он тебя сожжёт.

…В Москве есть человек, который сделал мне большую подлость.
Я хочу, чтобы он ответил за свою подлость. Я уверен, ты можешь сделать  с ним то, что я хочу.
-    Что за подлость?
-    Я был уверен, что ты  про это спросишь. Не про деньги, а про это.
      Это судья. Осудил моего племянника Лалаяна. Студента. Единственный сын у отца. Несправедливо осудил, подло. Я отдал семьдесят тысяч, он ничего не сделал.
Ни по закону, ни по совести, ни за деньги.
В той Лаликовой компании у всех остальных отцы – большие люди, а его отец, мой брат – врач-рентгенолог. Кто такой сейчас рентгенолог?
В колонии Лалаяна убили. Через три месяца. Независимый парень, с резким характером. Зарезали как барана.
Брата похоронил через два месяца.
Подумай об этом.
Я тебе за это хочу заплатить так: куплю тебе дом с участком. Хорошее место, далеко только. Но тебе, думаю, чем дальше - тем лучше. Да?
На Эстонке, повыше в горы… - знаешь?

Я кивнул.

-    Будешь там жить, тебе надо женщину, детей. Надо забывать обо всём, что у тебя было. Иначе сгоришь.
    Подумай.
    Есть люди, кто мог бы мне помочь, но это всё мясники, бандиты.
Я не хочу.
Ты же знаешь мой бизнес – форель. Я не бандит, не уголовник.
Я хочу, чтобы  этот гётферан-судья ответил за свою подлость так, как я хочу.
      Подумай.
-    А какой суд?
-    Хамовнический. Хамовнический районный суд.
-    Седьмой Ростовский переулок?

Аршак отшатнулся.
-    Да. А…
-    Фамилия судьи – Повиликин?
Аршак молчал и смотрел на меня. Полез за сигаретой, закурил.
-    Нет. Но Повиликин там есть. Через него деньги давали. Откуда ты знаешь?
-    Один японец сказал:  «Всегда готовься к встрече заранее».
    Я  подумаю, но я согласен.

Я готов к этой важной встрече. С судьёй-гётфераном, с судьёй Повиликиным и с Диминым напарником – тем самым, кто вышвырнул Павлика из машины плечом в бордюр.

А Павлику понравится в Красной Поляне, хорошо здесь необыкновенно. Правда, на уроки далеко будет его из Эстонки возить, но зато школа здесь замечательная – лёгкое красивое здание, даже не верится, что в советское время построено.