Глава I. Остров

Свежая кровь пахнет горячими булочками. Есть такие. Из дрожжевого теста. Обсыпанные оплавившимся сахаром. Небольшие ароматные ватрушки. Пропеченые снизу до липкой черноты. Я сижу на гладком валуне. На самом краю песчаной бухты. Из левой руки хлещет. Как из шланга. Яд меняет свойства крови. Она перестает сворачиваться. Наблюдаю как разбегаются ручейки. По нагретым каменным трещинам. Быстро высыхают под солнцем. Крестообразная ранка весьма глубока. По спине волнами бегут мурашки. От приторно-дразнящего запаха сдобы. Рот наполняется слюной.

Это уже трудно назвать кровью. Из раны течет желтоватая липкая жидкость. Такая же, что наполняет ожоговый пузырь. Это реакция организма на отраву. Павшие в бою с интервентом тельца. Плазма крови. Жить мне осталось совсем немного. Этот остров необитаем. Телефон не берет. Ни у кого нет противоядия. Нанятый катер придет только через 5 часов. За это время я много раз успею умереть. Мне уже оказали всю возможную помощь. Кому-то пришла в голову гениальная идея. Сделать надрез поверх двух маленьких дырочек. Нельзя было этого делать. Нужно было просто отсасывать кровь. Это выяснилось потом. Но сейчас никто об этом не знает. И яд радостно несется по новым руслам. Как джин из бутылки.

Впрочим, в тот день мне не суждено было умереть. Мою жизнь спасла целая серия совпадений. Совершенно случайно мимо нашего удаленного от основной гряды острова проезжали на моторке два парня с ящиком водки. Заметив отчаянные сигналы с берега, они причалили, подхватили меня и на всех парах доставили в островной райцентр. Единственный на всю округу, опоздавший на городской паром и по этому поводу с горя пьяный в лоскуты фельдшер долго пытался узнать, какая же морская змея меня укусила. В итоге он обдолбал меня всеми противоядиями, какие только нашел в стареньком процедурном шкафу – благо не далее чем вчера их наконец-то доставили “с материка”. Совершенно случайно оказался свободен воняющий рыбой и соляркой ржавый МРС. Путь до города я почти не помню. На причале, возле “Вокзала прибрежных морских сообщений” меня уже ждала вызванная по рации “скорая помощь”. А уж она доставила меня, ежеминутно теряющего сознание, в больницу.

Глава II. Токсикология

В больнице два похожих отделения. Наркологическое и токсилогическое. В “наркологии”  лежат наркоманы. Целыми днями там наблюдается движуха. Как в цыганском притоне. На лестничной площадке кочегарят рябые бабы. Шныряют востроглазые пушера. Рысцой пробегают изможденные следаки. С потертыми дерьмотиновыми папочками под мышкой. В нашем отделении все тихо и спокойно. Никто не пляшет в присядку. Под баян. Не палит из нагана сквозь дверь. На звук голоса. Не гоняет врачей. За водкой и шмалью. Но нас почему-то боятся больше. В токсикологию я попал впервые. Больные здесь делятся на несколько каст.

1) “змееловы”. Укушенные и ужаленные. Жертвы агрессивной приморской флоры и фауны. Нас наберется человек десять. У стены лежит парень, нырнувший в гущу медуз. В соседней палате обитает искусанный осами мужик.

2) “бодяжники”. Трогательный пережиток советских времен. Уходящие в небытие динозавры. Кто так и не перешел на новые эликсиры “фабрики грез”. Любители пшыкать в пиво дихлофосом. Вымораживать спирт из “синюшки” через стальной уголок. В эту компанию органично вписываются пара работяг. Отравившихся паленой водкой. Их доставили сюда без сознания. Прямо в строительных спецовках. Кто еще. Из экзотики можно упомянуть дряхлого старца дядю Витю. На самом деле деле ему чуть больше 50-ти. Во время вьетнамской войны от был военным советником. Американцы траванули его дефолиантом. С тех пор дядя Витя скитается по больницам.

3) самоубийцы. Самая многочисленная группа. Конкретно те, кого удалось откачать после самоотравления. Причина самоубийства почти чаще всего одна. Несчастная любовь. Бытовые проблемы. В подавляющей массе это женщины. У нас лежат только пятеро парней-самоубийц. Мужчины чаще вешаются. Стреляются. Кидаются с крыш. Согласно статистике. Женщинам страшнее причинить своему телу столь радикальный вред. И еще. Многие тайно надеются, что в последний момент их спасут. Но они не знают главного. Не только сгорает слизистая. Возникает прободение желудка. Выпадают в остадок почки. От уксусной эссенции и таблеток. Также вылетают пробки в мозгах. Иногда навсегда. Особенно после клинической смерти.

Глава III. Слонячья Лапа

– Как рука? – меня осматривает лечащий врач.
Я гляжу на Слонячью Лапу. В которую превратилась моя левая рука. От кисти до плеча. Она похожа на дубину. Согнутую под прямым углом. Пальцы налились лимфой как сардельки. Кисть напоминает надутую резиновую перчатку. Я не могу шевелить рукой. Все-таки пьяный фельдшер спас мне жизнь. Он успел сделать блокаду в плече. Яд не пошел дальше. Иначе опухоль достигла бы легких. И сердца. Лечащий врач читает мои мысли.
– Повезло, что за руку тяпнула... В рубашке родился! Укуси в тело – и был бы покойником при любом раскладе! Пораженный участок нейтрализовать невозможно, понимаешь?
“Да.”
– Что за змея-то была?! Щитомордник, гремучка?... А может гюрза?... Не знаешь?
“Нет.”
– Речь не нормализовалась? Ну-ка, скажи быстро “Ехал Грека через реку, видит Грека...”
“Не могу.”
– Ясненько... Какого цвета моча?
“Черного.”
– Это нормально, из организма выходит интоксикация. Пей больше воды, не переживай!
“Не переживаю.”
– Когда поправишься, столько антител в крови будет, хоть голыми руками тарантулов и скорпионов лови! Как ядоносный змий, сам сможешь насмерть жалиться, хе-хе-хе...
“Хорошо бы.”

Глава IV. Демоны

Наше отделение днем. Образец порядка и покоя. Все мирные, вежливые и тихие. Пожалуй, слишком тихие. Тут намного лучше, чем в дурке. Туда я заглядываю временами. От скуки. Здесь лучше. У нас не воняет мочой и дерьмом. Голые дебилы не подпирают косяки. Не пускают слюни. Не трясут вонючими мудями. Мы тихо дремлем на своих койках. Иногда вяло переговариваемся. Набираемся сил на ночь.

В мозгу существует гематоэнцефалический барьер. Последний рубеж обороны. Он охраняет святая-святых. Наше сознание. Когда в крови бурлят токсины и продукты распада. Временами он слабеет. Чаще это происходит ночью. Измученный организм пытается отдохнуть. “Сон разума порождает чудовищ”. Ночью ко многим из нас приходят демоны. Кого-то укутывает больше. Кого-то меньше. Самых проблемных с вечера привязывают ремнями к койкам. Развозят по дальним палатам. Чтобы не индуцировали друг друга.

Лежать я могу только на спине. Слонячья Лапа не дает спать. Ночами она болит сильнее. Я брожу по коридору. Из-за дверей палат слышны стоны. Горячий шепот. Приглушенный смех и рыдания. Каждый в одиночку воюет со своими призраками. Как персонал орбитальной станции Солярис.

Внезапно опять накатывает морок. Будто к глазам поднесли перевернутый бинокль. Все предметы уменьшаются. Расстояния увеличиваются. Вытянутая рука становится похожа на трубопровод. Уходящий в бесконечность. С крохотными пальцами. Шевелящимися вдали. Рисунок на линолеуме под ногами напоминает город. С высоты небоскреба. Вдоль длинного коридора лучше не смотреть. Я медленно сползаю на пол. Закрывать глаза нельзя. Иначе глазные яблоки начнут заворачиваться. Внутрь черепа. Подношу к лицу ладонь. Близко-близко. Чтобы унять приступ. Смотрю на нее. Постепенно зрение нормализуется. Паника утихает. Дыхание успокаивается. Я медленно поднимаюсь на ноги.

– Кис-кис-кис, мои котяточки... – нежный девичий голосок звечит совсем рядом. Прямо на меня из полумрака движется белый силуэт. Обнаженная девушка-самоубийца. Из 11-й палаты. Глубокие тени под подбородком. Грудями. В паху. На кукольном личике улыбка. Она ласково смотрит сквозь меня, – Идите сюда, котятки... я вам глотки перережу.

У меня нет своих демонов. Мне просто очень плохо. Так плохо, что я этого даже не осознаю. Одна случайная мысль о сексе вызывает тошноту. Если в крови яд. Природа отключает основной инстинкт. Мне безразлична эта девушка. Во всех смыслах. Но нужно уважать чужих демонов. Поэтому я отхожу в сторону. Она проходит мимо. Через несколько дней она умрет. У меня это событие не вызовет никаких эмоций.

Глава V. Лабиринты

Я знаю эти лабиринты. Как свои пять пальцев. Я гуляю по ночным коридорам и этажам. Когда надоедает свое отделение.

В грузовом лифте окошки-иллюминаторы. Санитарка толкает каталку. Простыня пропитана жидким арбузным соком. Смесь крови и физраствора. Странная деликатность. Они используют каталки. Даже для транспортировки ампутированных конечностей.

Попасть в другой корпус можно по переходу. Но быстрее пройти через технический этаж. Под потолком тянутся канализационные трубы. Облепленные липкой гнилью. Это самое низкое место в больнице. Сюда стекают все миазмы. Вся боль и отчаяние. Из года в год. Тут копится вся отрицательная энергия. Даже крысы здесь не живут.

Больница никогда не спит. Смена сменяет смену. Тише всего в реанимации. Шумнее всего в приемном покое. Это врата ада. Сюда круглые сутки привозят разбившихся, подстреленных, порезанных. В сопровождении мрачных мужчин и зареванных женщин. Технички постоянно моют пол от бурых пятен.

На каталке сидит мужик. Я останавливаюсь возле него. Он радостно-удивленно озирается по сторонам. Огрызок левой руки обмотан тяжелым тряпьем.
– Да чего!... только руку сунул... я говорю, Григорич, не заводи мотор... только руку сунул... да чего!... я говорю ему, не заводи мотор... только руку сунул... да чего!
У него глубокий шок. Он не чувствует боли. Его ждет ампутация и инвалидность. Я иду дальше. Он продолжает бубнить. Не заметив моего ухода.

Мы с ним оба находимся в Запределье. Но в разных местах. Он пока еще в Чистилище. А я уже давно в нижних кругах.

Глава VI. Счастье

Мои родители могли бы озолотиться. Если бы в детстве застраховали мое здоровье. Я знаю эту больницу с младых ногтей. Я почти вырос в ней. Чаще всего я лежал в “травме”. Как-то раз я лежал в одной палате с парнем. У которого срослись руки. Такое бывает при ударе током. Говорили, что разделить их нельзя. Сразу начнется рак. В другой раз с нами лежал мальчишка. У него было “дикое мясо” на ноге. Это такое нарушение в мозжечке. Или в гипофизе. Когда одна часть тела все время растет. Он ложился в больницу каждый месяц. Ему срезали мясо. Прижигали и замораживали рану. До следующего раза. Это одно из самый забавных отделений. Рассказывать можно долго. Настоящий паноптикум.

Однажды я загремел сюда с ногой. Целый месяц ковылял на костылях. Грезил о том дне, когда мне снимут гипс. Больше всего на свете. Я мечтал пройтись своими ногами. Как все здоровые люди. Пробежаться босиком по траве.

В другой раз я лежал на вытяжке. Сложный перелом локтя со смещением. Целый месяц смотрел на свою перламутровую кость. В обрамлении розовых мышечных волокон. С сиреневым проводом пульсирующей венки. Сквозь локоть проходила никелированная спица. Живые ткани не любят холодный металл. Поэтому плоть расступается. Как море перед Моисеем.

Три раза в день я надувал резинового крокодильчика. Чтобы не атрофировались легкие. Я лежал напротив входа. Каждый день в дверь входили и выходили люди. Но я не знал, что там. В коридоре. Мне нестерпимо хотелось подняться с продавленной койки. Встать на ноги. Выглянуть из осточертевшей палаты. Словно от этого зависела моя жизнь.

Потом вытяжку сняли. Я лечил пролежни. Заново учился ходить. Это были счастливейшие дни моей жизни.



Надо хоть раз попасть сюда. Чтобы понять это.

Как все-таки мало нужно для счастья.