- Понаехало далбаебафф, бля, - раздраженно думали проходящие.
- Пруццо и пруццо, сцукко – негостепреимные петербуржцы намеренно задевале плечаме нелофко топтафшегося, видимо заблудифшегося и растеряфшегося паренька.
Последний, однако, не терялсо и про себя посылал толкаюшихся на хуй, одновременно делая серьезное лицо, манерно вскидывая ресницы на каждый недружелюбный взгляд, в общем выдавливая из сибя весь самодельный гломур, накопленный в родном городке. Обороняясь от злавредных сограждан, норовящих наступить на ботинок (уже два раза он вытирал его носовым платком) «гость города» лихорадочно соображал две мысли: где он находицо и куда дальше. Мысли эти, впрочем, не могли конкурировать с третьей – о том каг хорошо бы сбросить тесный, давно уже севший и теперь давивший на шею и под мышками костюмчег, послать фсе нах и выпить пива.
    Парнишку почему-то все называле Горбунеф, хотя у него было романтичное, вызывавшее у незнакомых женщин улыбку умиления имя Илья. Впрочем, познакомившись с ним ближе, умилившиеся женщины начинали называть его Горбуневым.
    Итаг стоял Горбунеф на Литейном, а может на Нефском, а может ваще где-то на Васильеффском острове, толком он не знал, а спросить стеснялсо. Жара, природная конфузливость а так же известная наполненность мочевого пузыря делала его лицо неестественно напряженным, отчего проходящие мимо старались посильнее его толкнуть, побольнее наступить на ногу, а асобенно коренные жители – схватить за жопу. Фсе это не шло на пользу психическому здоровью Горбунева, однако огрызацо он боялсо, всякий раз извеняясь перед грубеяном, паскольку грубеянафф было значительно больше чем его, а куда съебувать в случае если начнуть па- серьезнаму пиздить Горбунеф не знал. Сворачивать с больших улиц в переулке Горбунеф боялсо, наученный друзьяме, што в Питере, каг собстно и ф Маскве, ф кашдом переулке прячуццо пидары, сутенеры и трансвеститы, запросто способные уволочь в укромное место и там выебать в жопу. Вообще пидароф Гарбунеф, нада сказать, недолюбливал. Не то, штобы он делал из жопы своей жопы неприкасаемую карову, но и отдавать ее на растерзание первому фстречнаму за просто так не собиралсо, хотя ф глубине души понимал, што в столице без ентого карьеры не сделать.
    Цель приезда нашего гироя была шопестец прозаична и обыденна, мошет быть даже усковата, каг грица, в моральном плане, ну да хуле, щас фсе так живуд. Дома по вечерам, выпифф с дружкаме вотки па сорок рублефф полкило и закусив полкилой же пельменяфф «Туракоффских» (из «высокакачественнай свинины и гавядены высшага сорту») Горбунеф любил смареть свой старенький телевизар. Ф тиливизаре па тем вриминам праграмм была пять и по всем пяти, пириключая их паачиредна, Гарбунеф смарел на красивую жизнь, ф каторой ездили дарагие машины, нереально-песдатые манекенщицы пачками жрале «Рафаелу» (аднажды Гарбунеф видел такую в сельпо и не удержавшись на общаковые деньги, па капейке собранные друшкаме на вотку, купил сибе адну. Канфета нада скать была ни первой и даже ни хуя ни втарой свежесте. Сломаф зупп о «нежный крем апсыпанный сочной какосавой струшкай» Гарбунефф падумал, што «сцукко, опять ноебале». Первый опыд гломурной жизни закончилсо для Гарбунева песдюляме ат абломанных с воткай друшкофф и сломанным зубом, бережно завернутым в чистаю тряпачку. Зупп деманстировалсо ф паслетствии как наглядное свидетельство приобщения к малодоступной роскаше, и служил паследним и, нада признать, убойным аргументом, патверждающим высокий статус хозяина перед страптивай бабой, не желаффшей давать сразу). И каешна ф тиливизаре была Ксения Сапчаг. Гарбунеф искренне думал, што ана главнее президента и, уходя перед сном дрочить, он претставлял, как он делает ей предлажение. Епать Ксению Горбунеф не решалсо дажа в мыслях.
Итаг, ачередная жертва амириканскай мичты  приехала в северную сталицу пакарять мир, што заключалось пока в асваении искалатара митро, пастижения других азофф сталичнай жизни и съеме хаты для тайных интимных фстречь с глянцевой Сопчаг.
    Пакарить деловой, коммерческий и фсе остальные круги общества Питербургу Гарбунеф сабирался с помащью, как он счетал, обманчево-наивного, трогательно-неискушеннага провинциальнаго ибла, детским выражением ширако распахнутых глас и тремя казырными славами, выученными наизусь еще дома: шопесдетс, беспесды и ниибет. Ф качестве крайнего аргумента прабивания дароги в мир преуспеяния Ищуг приберегал жопу, но атганял эти мысли, надеясь што абайдеццо и таг.
    «Таг», каг извесна не удавалась ишо никаму, однако неискушенный в интересах питерских толстосумофф Горбунеф питал сирьезные надежды на заблаговременно палученные опщее и высшее образования, начитанность Чукоффским, а так же искраметный юмар, призванный паткупить столичных штучек новизной и естессностью.
    Поиски пути к дальнейшиму працветанию начались по фсем законом жанра трагедий пра правинциальных лохафф в городе: с точки распространения периодических изданий. Вааружифшись толстенным еженедельникам «Ахуенная работа для лохофф – лемитчекофф», высунуф языг от стараний, Горбунеф, патчеркнув старым хымическим карандешегом наиболее выгадные па иго мнению абъявы решительна зашагал в сторону…
Вот на этам мести мы его и фстретили, патамушта зашагафф на фстречу сваиму лимитчискаму щастью, куда идти канкретна он не знал и растерянно топталсо пасреди улицы, мешая прахожим, пытаясь интуитивна угадать, ф какой старане  находиццо неабхадимая ему каардината, означенная таким-та пириулкам и номирам страения.

Поняфф наканец што абычна не изменяффшая ему в родной диревне спасобность апределить па моху на деревьях где север, а где юх и остальные часте света тут не действует, Горбунеф смирился с неапхадимастью загаварить с кем-нить из каренных жителей на предмет апределения маршруту.
    Прапустифф мимо пару вызывающих падазрение мужекофф и юношей, разительно атличающихся ат него раскованностью и свабодай гардеропа, Гарбунеф, придафф себе развязный вид зафсегдатая элитных столичных казенно обратилсо к остановившейсо пакурить старушке.
- а што бабушко, несколько фривольно начал Гарбунеф, а где у вас такой-то пириулаг с нужным мне домам?
Старушко настороженно покасилась куда-то мимо Горбунева и кому-то стоящему у него за правым плечом четко выдала:
- ниибед!
Ахуефф от лаконичнасти атвета, Гарбунеф невпапад перемежая слава «шопесдетс» и «спасиба», стал пятицо от ценичнай бабке, пра себя радуясь, што лехко отделалсо.    Памыкаффшесь еще некатарое время по милицианерам патсказывавших адну и ту же дарогу – нахуй, утамленный жарой и чимаданам с парой билья (платить за ниго в поисде  - пустая трата дених), пачкай слипшехся «Туракоффских» (в городи фсе дорого, первое время прадержусь), аттестатам зреласти и дипломом о присваении квалификацьи шопесдетс юриста Горбунефф, састаяние катораго приближалось, выражаясь научно к «полнаму ахую», преодолевая желание ущипнуть себя штобы праснуцо дома под родным красным адиялом, волею случая набрел на ачиридного «дядю Степу».
- А што милицейский, -решиф на этот раз сыграть простачка, обратилсо к нему Горбунеф, где тут пириулак такой?
По щастью милицейский сам был лемидчеком, на протяжении вот уже 25 лет, пытаффшемсо заменить временную регистрацью на постоянку и атсудить у МВД палагавшуюся ему жилплощадь.
С добрым прещуром пасмареф на явна бального юнашу, сиржант участлево спрасил:
- тебе чево сцукко? В атдиленье захотел?
Даывясь слизами и тиряя веру в людей, каким-то чужим, писклявы голасам Гарбунеф начал мямлить а том што вот он туд сафсем адин и не жрамши с утра и сам они ни местный и не знаед, кде туалет, а на кашдам углу милицьянер, а ф падваротнях пидеры  и трансвеститы и никто не патскажед и што гаварили ему не еть, а он ни слушал паехал и  так дальше, пока вокруг ни собралась талпа, привлеченная редким фальцетом Горбунева, исполняющего арию «диривенскаго лоха в чужом гораде».
«Кастрат наверна», пиригаваривались в талпе.
    Узреф предпасылки надвигающигася беспарятка, милицьянер повернулсо к всхлипывающему, аписавшемуся Гарбуневу и, предаф голасу каг можно больше заботы и участия, погладив Гарбунева па галаве и вздахнуфф: «хтош тибя убогава такова из дома то атпустил» посоветовал взять такси.
- не-е такси дорого, - опомнилсо Горбунеф, ты мне, дядь, дарогу скажи я сам дайду.
Вот так путем тычкофф и падзатыльникафф добрался Горбунеф до искомаго пириулка и нашел нужное строение, где в ответ на вопрос тута ли бирут в юристы ему придложили для начало отсасать.

2 месяца спустя, г. Новожопинск, квартира Горбунева. Пианка.
- и чо?
- чо-чо, а ты на маем месте чоб сделал? Каешна паслал нахуй, - Горбунеф патупил глаза и засуетилсо, размешивая майонез ф тарелке с Туракоффскеми.
- а чо с работай? Щас-то работаешь?
- ну, работаю… Горбуневу явно не нравилсо разговор и настойчивость, с которой кореши выпытывали тонкости устройства на высокооплачиваемую работу.
- так каг разрулилось-то? – продолжале допытывацо уже примеряющие ситуацью на сибя сабутылнике.
- каг, каг, че доебалесь абазлилсо явна што-то скрывавшей Горбунеф, - наливай, бля.
Разговор не клеилсо. Друганы были испытанными не настолько, штоп аткравенничать па полной. Да еще майонес этот… Сцукко. Разлюбил его Горбунеф после пириезда. Нервы, сцукко, видать. Психика подбрасывала злые шутке… ассоциацьи.
Да и с работой особо ни клеилось. Пастаянные дамагательства зама, паестки с шефом на дачу, сауны, презентацьи. Горбуневу приходилось делать маникюр и пользовацо увлажняющими лосьонами, объясняя метросексуальность представительскими функциями. По вечерам, вернуффшись с очиридного банкета, Горбунеф доставал полкило «Русской асобой» и фспаминал свои прошлые мушские победы … бап…, нормальные бабы… с сиськаме. Когда это было…
Ужрафф полкилы «Русской» и «туракоффскех» Горбунеф начинал гарланеть пестни пра бап и калакала, 10 000 киламетрафф и хучи мена. Фсе это неизменно заканчевалось скандалами с соседяме, каторые никаг не магли панять разницы между претставительно одетым и приятна пахнущем, неизменно вежливым Горбуневым в будни и пианым, небритым, вонючим панком, любящем пассать прям в парадном на глазах у старой профессорши Гарбуневым – па выхадным. Да, бля, и не панять им.
Ф слове работа для Горбунева раньше не заключалось иного смысла, чем позанимацо хуйней в душной канторе за 10-15 тыщ, каторые трателись на вотку и пелмене. Сам образ жизни, понятия о ней и основные ориентиры направлявшие все действия и бездействия не менялись. Другое дело было сейчас. Питер зотягевал фсе больша, уже не пугая темными переулкаме. К трансвеститам и падарам Горбунеф давно превык, с некотарыми даже падружилсо. Все это в большинетсве своем были несчастные, пьющие люди. Искалатыр в митре пиристал строить подлянке и каждый раз затягевать аптрепанные края штанофф в зубастую пасть, норовя оттяпать и ногу па яйцы. Комические ужимке перед дверями с фотоэлиментаме остались позади, конфузы, связанные с отсутствием туалетофф на улецах и одновременным абилием милицьянерофф были забыты. Г журналу с Собчаг Горбунеф не претрагивалсо нескалька месяцефф.     В опщем апжилсо Горбунеф, грят, в начальнеги атделофф выбилсо. Ну это, бля, другая история.