(все совпадения – случайны, а аналогии – неуместны)

Смеркалось…
Зал Литсалона слабо освещался бликами, отбрасываемыми электрокамином, и несколькими бра, в которые были вкручены энергосберегающие лампочки. Настоящий камин не использовался по причине отсутствия дров, и в давно остывшей золе местная знаменитость, маститый писатель гоша, прятал свою фляжку с самогоном. Завсегдатаи делали вид, что про фляжку не знают.

Вообще, c некоторого времени Литсалон переживал не лучшие свои времена: период его появления и пышного расцвета пришелся на начало «нулевых», когда местный нувориш и меценат купил в историческом центре Питера трёхэтажный купеческий особняк и организовал в нём альтернативный Дом Литератора. В него тут же мутным потоком хлынула пишущая братия, привлечённая бесплатным входом, хорошим буфетом с достойным выбором горячительных напитков, и возможностью писать с использованием обсценной лексики.

Широко были представлены все уголки нашей всё ещё бескрайней страны, и среди толпы откровенных бездарей и графоманов стали появляться действительно талантливые писатели. Кроме того, сформировалось сообщество читателей-поклонников нового течения в литературе, назвавших себя достаточно странным словом «втыкатели», кои зачастую торчали в Литсалоне сутки напролёт. Хватало и неизбежного в литературном мире зла – критиков.

Литсалон оброс сопутствующими кружками и секциями: любителей кино, мастерами кухонной готовки, фанатов компьютерных игр, знатоков головоломок и прочая. Была даже выделена специальная зала для приезжих селян-писателей и просто случайно забредшего хулиганья. Стены этой залы были обиты поролоновыми матрасами, окна отсутствовали, а входная дверь была установлена от бомбоубежища времён холодной войны и закрывалась при помощи поворотных рычагов снаружи. Табличка на двери гласила – «Гостевуха».
Но время шло, новизна ощущений исчезла. Кто-то из авторов, получив признание в мире большой литературы, уходил в свободное плавание. Многие графоманы, получая от местных критиков и втыкателей рецензии типа: «Афтар, выпей йаду!», «Убейся ап стену!», «Руби сибе пальтцы!» и прочие дружеские беззлобные пожелания, возвращались к обычной жизни офисного планктона и даже капитанов отечественного бизнеса. Первым исчезло пристанище маргиналов от окололитературного общества – «Гостевуха». Потом куда-то самоликвидировались «фкусножрачники», игроманы и киношники. Последним рухнувшим бастионом стало политическое дискуссионное общество «Клуб четырёх красных коней» - вполне себе жизнеспособное и активно посещаемое собрание, сплошь состоявшее из горластых и, зачастую, агрессивных «бронежилетов», было разогнано самим владельцем особняка. Без объяснений причин он отказал им в продлении аренды актового зала, с облегчением вытаскивая беруши и прошептав «Данунахуй!». Злые языки шептались, что на месте политсобрания он собирается открыть подпольное казино со шлюхами, но пока помещение пустует.

Ныне и сам Литсалон потерял весь свой лоск: за ненадобностью были закрыты комнаты, занимаемые ранее сказочниками, поэтами. Из-за резкого сокращения количества пишущих и читающих все перебрались в один общий зал. Ныне он являл собой немыслимую компиляцию стилей и направлений: на стенах были развешаны старые концертные афиши «олдскульных» музыкальных групп, постеры не менее классических фильмов, африканские маски, ассегаи и казацкие шашки, флаги ГДР, Израиля и «Хамаса», милицейская фуражка и шляпа техасского шерифа, позолоченная строительная каска, канцелярская скрепка где-то полутора метров, куча разнообразных вымпелов и бутылок (естественно – пустых!).

Имелся книжный шкап, на полках которого стояли книги местных афторов, с афтографами. Особенным разнообразием они не отличались и выглядели, как правило, так: «Што, съели?!.» и «Нате, бездари и никчёмы!». В общем, выглядел зал, как смесь салуна Дикого Запада и избы-читальни.

Светильники над барной стойкой не горели, на сверкающем боку кофе-машины косо висела табличка «Пива нету! Совсем!!111».  В дальнем от стойки, затемнённом углу, на когда-то роскошном кожаном диване, спал после тяжёлого трудового дня продажника маститый писатель. Рядом валялось несколько бутылок из-под обожаемого им пенного напитка, естественно – не кваса… Работал он много и тяжело, а посему даже самый монументальный его изданный роман был посвящён производственной тематике и назывался «Ёбтъ».  Был он человеком со сложной судьбой: в прошлом чекист, а ныне – либерал и противник режима, а потому, с тяжелым характером. В зависимости от того, какая его ипостась преобладала, менялся и стиль его общения: либо вкрадчиво-воспитанный комитетский, либо хамски-истеричный возбуждённого либерала. Завсегдатаи гошу знали и принимали его таким, каков он есть.

В центре зала, за рассохшимся ломберным столом сидели двое, и, видимо, играли в лото, потому как передвигали какие-то фишки и перекидывались фразами типа: «Первый, нах!», «Гуси-ути», «Стулья», «Сиськи», «Матрёхи». Иногда звучало уж что-то совсем непонятное, типа «Самаль угнал!» и «Цотона!».
Один из присутствующих был местный долгожитель-втыкатель, переводчик-арабист с псевдонимом «Аль-Джабр», что как бы намекало на его основную специальность. Сам он ничего не писал, но активно камментил, занимался отсевом неофитов-графоманов, называя их непонятным словом «атчзах», изобретал новые слова и словесные формы, при попытке выговорить которые нетренированный человек мог получить вывих языка. Кроме того, он увлекался нумерологией и какой-то магией цифр, что никого особо не волновало. В общем, к его присутствию в Литсалоне завсегдатаи относились так же, как ковен ведьм во время слёта на Лысой Горе – к присутствию колдуна-некроманта: своя нечисть.

Второй, сидевший с ним за столом, был личностью довольно мутной: ежедневно выкладывал в стенгазете Литсалона перечень праздников, поздравлял с днём рождения завсегдатаев, иногда (очень редко) пописывал в неё же посредственные стишата, когда-то даже написал несколько обзоров на фильмы. При этом достаточно резко критиковал бездарных, на его взгляд, графоманов, за что был ими искренне и заслуженно нелюбим. Псевдоним у него был такой же странный – «Весельчак!», что навевало на некоторые мысли.

Новый столп Литсалона - «Наследник Шиллера», балагур, поэт, фотограф и художник-минималист, в общем, душа Литсалона, на вопрос какого-то новичка про эту парочку сказал: «Аль-Джабр – он как та обитательница пустыни эфа, от неё даже черные скорпионы в ужасе разбегаются!». А про Весельчака отделался цитатой из фильма: «По замашкам, вроде, фраер, но не фраер, это точно. Ему человека подрезать, что тебе высморкаться!», после чего заржал и смылся. Был Наследник Шиллера жизнелюб и хохмач, и верить ему можно было максимум наполовину, а то и вовсе на треть. Сейчас его в очередной раз не было – он получил от жены увольнительную и усвистал в стриптиз-клуб.

Дверь Литсалона с треском распахнулась от мощного пинка, и вместе с воздушной волной, в которой перемешались коньячный перегар, запахи чеснока, лука, конского пота и навоза, и аромат «Клива Кристиана номер 1», в помещение ввалился колоритнейший персонаж.  Среднего возраста и комплекции, он одет в парчовый костюм медработника, на бирке которого надпись «Медбрат» чёрным фломастером была переправлена на «Мед-сын». В расстёгнутом вороте виднелась морская тельняшка, на толстой золотой шейной цепи висел медальон в форме уменьшенной двери от ВАЗа-копейки. Гравировка на медальоне, сделанная стилизованной кириллицей, гласила: «За побитие дагов на Мосту». Поверх костюма был наброшен нагольный полушубок с оторванными пуговицами, обут визитёр был в ковбойские сапоги со шпорами, из сапог на полметра торчали батистовые портянки.

В левой руке ворвавшийся держал биту для лапты, расписанную под хохлому, чётко выделялась выведенная кириллицей же посередине аксессуара надпись: «Смыслъ». В правой же руке персонаж держал литровую бутыль, из которой успел уже пару раз солидно отхлебнуть. Приблизившись к сидящей невозмутимо парочке, он ещё раз отпил из горла и со стуком поставил бутылку на обтянутую зелёным сукном столешницу. Кривовато приклеенную этикетку украшали надписи: «Каняк Киновский» и «Ефремовский завод плодово-ягодных винъ». Направив в сторону сидевших измазанную коричневой субстанцией руку, с надетым на средний палец медным позеленевшим перстнем, он гулко откашлялся. Ногти на руке были обкусанные, но – с тщательно обработанными кутикулами.
Ещё раз откашлявшись, он изрёк:
- Дело простое, незамысловатое!
Дальнейший его монолог, изобиловавший старорежимными словами и оборотами, сводился к тому, што сидевшие за столом толмач и прапор его сильно забижают, и решил он их, богатырь русский Вова Поддубоватый, вызвать на бой. При этом сильно брызгал слюной, размахивал расписной битой, продолжая называть её «Смысломъ», и грозился убить всех до смерти. Сидевшие за столом на солирующего богатыря не смотрели, продолжая перекидываться фишками.

Неожиданно визитёр замолк, прислушался к чему-то, бросил взгляд на китайский «Роллекс», непонятно буркнул «Время санобработки, однако», сгреб со стола бутылку и, развернувшись и пошатываясь, направился на выход. Возле двери остановился, помахал «Смысломъ», смачно плюнул на пол, и вышел, громко треснув дверью о косяк. Проснувшийся от грохота маститый писатель приоткрыл глаз и заорал: «Пошолнахуй, дебил синий!», после чего буркнул «Самдураг», перевернулся на другой бок и захрапел.

За столом повисла неловкая тишина. Аль-Джабр прищурился, взгляд его стал похож на взгляд упомянутой Наследником Шиллера песчаной эфы, Весельчак встал и сказал: «Ладно, пора уже и в спортзал собираться!». Арабист понятливо хмыкнул, достал из портфеля коробку настоящего эмиратского Рахат-лукума, сунул коллеге и буркнул: «Быстрые углеводы, полезно», тот благодарно кивнул, взял и вышел.
В вестибюле, получив неприметный пуховик тёмно-оливкового цвета, он открыл коробку и достал китайский ТТ со сбитыми номерами и табличкой «Аллах Акбар!» на рукояти. Проверив обойму, он привычно сунул ствол за пазуху, непонятно пробормотал «Вот в таком вот аксепте!» и, выйдя на улицу, растворился в ночной позёмке.