Шел 1968 год. Страна благоухала и торжествовала, экономика мчалась вперед неистовым локомотивом, граждане СССР лидировали в мире по индексу счастья и по показателю обеспечения резиновыми лодками на душу населения. Также было одержано много побед на внутренних и внешних идеологических фронтах. И впервые в истории одновременно Нобелевскую и Пулитцеровскую премии по литературе получил скромный деревенский автор из уральской глубинки. Страна была счастлива, страна нежилась в счастье, страна от счастья пухла!

В пермское отделение газеты «Ебланский гудок» энергичной, пружинистой походкой вошел молодой человек в лиловых шароварах и вязаной кацавейке.
- Батюшки! Сам Староверов! – редактор «Е. Гудка» мастерски отщелкнул в угол кабинета недокуренную папиросу и бросился на встречу гостю. Они тепло обнялись.
- Евгений Владимирович, я же вас с начала месяца жду! План по публикациям без вас принять не можем… А уже десятое число! Голубчик, поторопитесь, умоляю!

Староверов (А это был он! Писатель-почвенник, новатор, исследователь, литературная гордость СССР, сантехник-инструментальщик 9-го разряда и мастер художественного свиста) бесцеремонно, по-свойски сел в редакторское кресло и многозначительно прикусил ноготь мизинца.
- Помогу! – бодро возгласил он. – В пятницу принесу две повести, роман в стихах и четырнадцать или пятнадцать поэтических эссе про Култаевское поселение. Родина же как-никак, ебать ее в сраку… Трубы горят! Гонорары сегодня получить можно?

Редактор подскочил к автору и любезно пожал ему руку.
- Да, да! Касса открыта! Все для вас, все для вас! Но сначала серьезный разговор, простите. Я вас столько времени ждал, у меня, знаете ли, накопилось.
Староверов недовольно скуксил лицо и стал похож на сгнивший лимон.
- Выкладывайте. Только быстрее, у меня после обеда семинар на животноводческой ферме.
Редактор азартно потер ладони, выглянул в коридор, шуганул двух молоденьких корректорш, которые стояли там с книгами Староверова в ожидании автографа, и плотно закрыл дверь. Затем он отключил телефон и бактерицидным лейкопластырем заклеил розетку.

Присев на край стола, он заговорчески подмигнул автору:
- Тема серьезная, Евгений Владимирович… Такого в СССР еще не было – он перешел на зловещий шепот. – Хотите быть первым?
Староверов почесал небритый подбородок и прикурил беломорину.
- Я подписывать ничего не буду! – он стряхнул пепел с шаровар и показал редактору кулак.
- Что вы, что вы! Голубчик! Это дело я бы ненадежному человеку не предлагал! А вы наша гордость и трибуна! Это вас обессмертит! Клянусь! Но надо хранить молчание.

Писатель воткнул дымящуюся папиросу в стакан с карандашами и важно сложил руки на груди.
- Да разъеби меня треблядским хуем, если я кому пропиздаболюсь! – запылал автор.
Редактор молниеносно задернул шторы и вновь подскочил к писателю.
- Двоюродная сестра золовки моей племянницы работает в румынском посольстве. Информация поступила оттуда. – редактор показал пальцем в потолок – А там люди серьезные работают. Так вот, есть новая техника. Я бы даже сказал философия! Западные писатели только начали ее осваивать, нам отставать никак нельзя! Родина выбрала вас! Вы будете, как Гагарин!

Староверов с интересом прищурился и многозначительно кивнул. Он осознавал свою значимость и вес.
- Понимаю. Типа гипноза что-то… А как называется?
Редактор заерзал, как карась на сковородке, и очень близко наклонился к писателю. Еще раз окинув взглядом кабинет, убеждаясь, что кроме них точно никого нет, он зловеще прошептал:
- Тран скри ба ци я!
В этот миг мироздание покосилось! Раздался взрыв!
Староверов побагровел и трудовыми кулаками шарахнул по столу! Полетели в разные стороны карандаши, скрепки и пресс-папье. Взревев, как раненый лось, автор-почвенник засадил с размаху редактору прямо в ухо! Тот рухнул на обшарпанный линолеум.
- Сука! – прорычал писатель.
Он швырнул телефон в шкаф с наградами и грамотами, и мелодичный звон разбитых кубков заглушил тяжкие стоны редактора.

- Еще хочешь, падла? – Староверов разъяренным львом склонился над жертвой и пронзал воздух огненным взглядом. Рассекая пространство кулаками, он орал на всю редакцию:
- Да я тебя, падла, в мордовских лагерях сгною! Разъебу-размотаю, как тузик вехотку! Мне – рабочему человеку – такое предлагать! Да я дрочить бросил в тринадцать лет, блядь! Ах ты падлюка!
Не сдерживая себя, автор несколько раз с оттяжкой пнул рыдающего на полу редактора, и перевернул его кресло.
- Сука, ну сука! – Староверов метал молнии и громил скромное имущество редакторского кабинета. – Никто в СССР такого не делал, говоришь! Гагарин, говоришь! Юра, прости! Ну, блядина пермская! Прачка ты ебаная, а не редактор!!!

Собрав писательские сопли в солидный, мощный харчок, автор на прощание наградил им влажную лысину редактора. Затем он распахнул дверь и покрывая филигранными матюками газету «Ебланский гудок» вырвался на улицу.
Здесь буйствовала весна! Солнце жарило потрескавшийся асфальт, птицы оглушали пением, а у продуктового магазина безжалостно высыхала живописная лужа.

Забыв о гонорарах и признании, Староверов размашисто шагал домой и его лиловые шаровары надувались ветром перемен, как паруса пиратского фрегата.
- Транскрибация, блядь! Себе транскрибируйте, пидарасы вонючие! Да таким редакторам только халцедоны глодать, блядь! В Москве один пидарас копирайтом предлагал с ним заниматься! И этот туда же, блядина! Что за мир? – яростно шептал Староверов и пронзал воздух вокруг себя лучами искренней пролетарской и писательской ненависти.

Войдя домой, он первым делом выпил ковш ледяной воды и сменил парадные лиловые шаровары на уютные фланелевые кальсоны. Сбрызнул водой лицо, утерся вышитым доярками-поклонницами полотенцем. В холодильнике после вчерашнего, на счастье, осталось пиво. Он сурово проглотил напиток.
Открыв подпол, Староверов зажег керосинку и спустился вглубь. Закрывшись, он медленно отодвинул ящик с картошкой, бережно достал небольшую зеленую папку и стряхнул с нее пыль. Здесь же были спрятаны чернильница и перья.

- Говорили мне друзья, поезжай в Ташкент! Уеду! К чертовой матери уеду! Там к девяностым уже коммунизм будет! Закончу только… Это не мне надо! Людям это надо! Детям! Ну редактор, ну тварь! – Староверов еще раз виртуозно выматерился и открыл папку.
На пожелтевших листах под светом керосиновой лампы ярко горело название: «Коми-цикл». Автор трогательно погладил листки и открыл недописанную страницу.

Староверова распирало вдохновение! Ему сейчас требовалась работа! Стихи лились из него в этот миг исступлённым потоком! Случай в редакции всколыхнул творческие вулканы и воспламенил душу.
Проверив зубами остроту пера, он обмакнул его в чернила и стал аккуратно выводить кривоватым, выпуклым почерком:

Осенних рек заплаканные лица
Смотрели грустно в тёмный небосвод,
Там улетали к тёплым странам птицы,
Чтоб сохранить надежду и приплод.

- Пусть впереди цветенье, зной и лето,
Соразмерять придётся каждый шаг.
Чтоб род спасти, переживём и это, -
Вещал седой заслуженный вожак…