Глава 1. Начало.

    Егор приехал на всесоюзную стройку Колымской ГЭС из Подмосковья на велосипеде. Этот странный паренек в армии служил в небольшой воинской части у самой китайской границы, поэтому умел многое. Вдобавок к водительским правам у него было удостоверение велотуриста, умеющего спать, крутя педали, справлять на ходу большую нужду, не пачкая подседельную кобуру, и заниматься омолаживающим онанизмом с двух рук по-македонски, не слазя с велосипеда. 

    Перед отъездом из Москвы в управлении «ГЭСстроем» он получил запасную педаль от велосипеда «Орленок», два незаметных бушлата, мазь от паховой грыжи, репудин, и, собственно, сам велосипед «Аист». 

  - Там встретят, и вообще, вас поедет, наверное, человек пятнадцать долбоебов в этот день, так что не потеряетесь, - улыбнулась ему молодая женщина, выдававшая педали, и с интересом посмотрела на симпатичного паренька, - торжественный старт завтра утром. А хочешь, я вечером тебе пиз… то есть, Москву покажу? - кокетливо повела глазками в разные стороны. «Бухая, что ли? Ишь, как глаза распидорасило», - подумал Егор, и внезапно задумался. «А может, у неё астигматизм или триппер? Ох, и непросто все в этой Москве. Ох, непросто».

    - Ты ведь не москвич, - утвердительно продолжала та, смерив одним взглядом его простенькое сари, а другим - индийскую чалму на голове. – Так, лимита залетная, лошара в панамке. А я сегодня после работы сама с собой в «крокодила» играю, могла бы показать тебе ГУМ, Красную площадь, алычу и сингулярность. Хочешь? Подъезжай сюда к пяти часам, если надумаешь. Увидишь много интересного.
Егор повелся, он никогда не видел алычу.

    Вот тут уже была НОЧЬ! Ирина оказалась весьма темпераментной и опытной крокодильщицей. Она вытворяла такое… Такое редкостное! Лучше всего она показывала голую женщину. «Как настоящая», - восхищенно думал Егор и заскорузлой рукой хватался за пантомиму. Когда Ира заснула, он продолжал гладить, мять и тискать ее податливое нежное тело. Она проснулась вся помятая, несмотря на то, что её всю ночь гладили, и выгнала Егора восвояси, показав ему обширную жопу, вместо алычи, «на дорожку».   

    Собрав все необходимое, миниатюрный японский магнитофон Яуза-206, словно предназначенный для велопробегов по Колыме, самогонный аппарат, дрожжи и мешок пшеницы, Егор груженный, как Амундсен, приехал на старт. Компакт-бабины с песней Макаревича и атташе-кейс с батарейками также пришлось прихватить: было бы хлопотно и не очень предусмотрительно тянуть удлинитель через всю страну. С ним в компании оказалось еще двенадцать людей. Под самогон и песню Макаревича «Синяя птица» путь в тысячи километров пролетел быстро и незаметно, как год в тюрьме. Так началась дорога Егора на северА…

Глава 2. Дорога

    Сразу на подъезде к Магадану Егор увидел мужчину, стоящего возле плаката с надписью «Синегалье». Кумачовый плакат выцвел, покрылся пылью и обветшал.
    - Почему так долго? – спросил человек с плакатом. – Второй год здесь стою, не жрамши. Вокруг себя уж весь тайгой порос.
    - В объезд шли, батя, не обессудь нам.
    - Будешь старшим, грамотно излагаешь. Буфет налево в здании, в общем, разберетесь, и чтоб никакого спиртного! Можете взять в ресторане винца, водочки, коньячку, отметить приезд, но чтоб тихо у меня. Главное, никакого спиртного! Иначе сам лично в плотину замурую! Я ж бригадир таежных бобров, зовут Николай. Друзья иногда уважительно зовут Колыма в честь классика нашего магаданского. Я тоже иногда пописываю, ну, и пишу, конечно.
    Ребята, конечно, сразу отправились именно в данный ресторан. По обоюдной договоренности тринадцати человек был куплен ящик сухого вина «Монастырская изба». Прихлебывая винцо, ребята сели в автобус и поехали строить. 

    Дорога причудливой лентой петляла по сопке, машину то прижимало к самому боку горы, то, наоборот, отжимало, она то шла почти по краю дороги, то ехала где-то посредине, и поднимаясь все выше к кратеру, пропадающая внизу речка становилась все меньше. От двигателя ощутимо пыхало жаром. Миновав очередной поворот, автобус почти по прямой стал, натужно ревя. Теперь все видели, как далеко внизу, изгибаясь гигантской саблей, вниз по долине уходила река, которая еще недавно, поднимаясь все выше, становилась все меньше. Такое...™ Егор не видел даже в Москве, когда ему показывали небритую сингулярность. Виды стояли изумительной красоты.

    В Синегалье они приехали уже к вечеру, сразу завалились и стали спать. Утром общага просыпалась рано. Большинство ребят еще сладко дрыхли. Общага разбудила только Егора, уронив ему на лицо кусок штукатурки с потолка.   
    - Па-а-адъем!!! – испуганно-страшным голосом рявкнул Егор.
    Все зашевелились и начали подниматься.
    - Ну, че орешь-то, в натуре, что ль, ебанутый? – сказал ему один наглый, как пидор, парень с блатной челкой.
    - А чо вы спите?
    - Ты реально комсюк или от природы мудак?
    - Не понял вопроса.
    - Глаз высосу, поймешь!
    - Я вас категорически отказываюсь понимать. Чей глаз?
    - Сопливый, ты чо такой трудный?
    - Вы определитесь, пожалуйста, сопливый я или трудный.
    - Сука, ты реально меня выводишь. Щя оба глаза высосу! И гланды! 
    - Да что ж вы так со сранья глаза сосать-то вздумали, на голодный-то желудок? Что за привычка такая? 
    - Сяду в тюрьму, но от олигофрена синегальскую землю избавлю! Я тя порву щя, как носорог евражку! - в сжатом кулаке парня щелкнуло и  вырвалось на волю холодно блестевшее жало ножа. «На волю, в пампасы»! – как бы говорила холодная до блеска пиковина.
    - Ребята, давайте жить дружно, - миролюбиво сказал Егор парню.   
    - Ты чо, кот Леопольд?
    - Да нет, ты что, я просто так, типа вот так, так, типа, типа…. Хорошо, хорошо… встаньте ровно, не сутультесь. Подбородочек! Улыбочку! - и неожиданно крутанувшись на одной ноге, Егор высоко подпрыгнул вверх. Заканчивая оборот, он резко выбросил непринужденно сжатую в колене ногу и буквально снес ударом голову стоящего перед ним урки. Тот рухнул, как подрубленный, голова, звякнув об пол, отлетела куда-то в сторону.
    - Значит так, товарищи питухи, кто там у вас кто, решайте сами, хотите жить по законам питушатни - живите, но перья всем сдать, челки подстричь, тут, а точнее, здесь, птичьего базара не будет. Узнаю, кто в питушки озорные подался, - повторю, - Егор кивнул на лежащего до сих пор без головы парня.
    Порядок был восстановлен, по этой причине все потянулись в умывальник. Сашка (хуй знает, откуда нарисовался, извините), присев на корточки рядом со стоящим Егором, спросил, подобострастно глядя снизу вверх:
    - А где ты так «махаться» научился, это что было, дзюдо с броском через бедро?
    - Да нет, тупица, - отмахнулся Егор. - Ты чо не видел? Само как-то получилось.

Глава 3. Любовь

    Служа в армии, Егор как-то в очередном «самоходе» познакомился с обрусевшим графоманом. В той маленькой ангарской деревушке его звали Ван. И он поразил Егора тем, что, несмотря на возраст,  как-то легко и без усилий выполнял всю трудную работу целой ОПГ, будучи одновременно и вором, и алкашом, и наркоманом в одном поселковом магазине. Щупленький Ван играючи воровал 80-килограммовые мешки с мукой.

    Тогда, глядя на это, Егор сначала не поверил своим глазам. Худенький мужчина, больше похожий на торчка, потому что и ростом-то был чуть выше этого самого мешка, легко, без видимых усилий, забрасывал его себе на плечо и, мелко семеня, скрывался в темноте.
    - Помочь вам? - неожиданно даже для себя самого вдруг спросил Егор.
    - Иди нахуй, - радушно ответил Ван. Но, приглядевшись и поманив его рукой, взгромоздил на плечо Егора мешок с мукой.
   
    Парня прижало огромной тяжестью, ноги подкосились и неприятно заныли. Мелко перебирая подкосившимися нытиками, Егор потащил мешок во тьму.
    - Шухер! Мусора! Коты позорные! – вдруг крикнул Ван, и Егор чуть не промазал мимо двери, так его занесло в сторону. Скинув с плеч тяжесть и, сильно удивляясь, откуда в поле дверь, он тяжело выдохнул и побежал в бурьяны. В это время мимо него с четырьмя мешками на плечах резво пронесся вор, алкаш и наркоман. У Егора от удивления наступил ступор. Так не бывает! Ведь в ступор нормальные люди впадают, а тут он сам взял и наступил. Вана практически не было видно, казалось, мешки бежали сами, на своих мешковатых ногах. Скинув их в кучу, Ван повернул свое даже не вспотевшее, а наоборот суховатое лицо к Егору:
    - Ну, вот и все, спасибо за помощь. Теперь ты сядешь в тюрьму.
    Говорил он по-русски чисто, правильным литературным языком, только слегка как-то путая гласные с согласными, то и дело вставляя «коты позорные». Так они познакомились. Егор научился воровать, пропивать награбленное, оставшееся протарчивать и недолго сидеть в тюрьме. В общем, полезный опыт жизненный имелся. 

    Благодаря этому, Егор устроился на Колыме хорошо. Водил грузовик туда-сюда, отдыхая в буфете, пил свежее пиво во Дворце культуры и слушал хороший танцевальный  ансамбль там же. И вдруг в этой замечательной жизни молодого человека холостяцкого телосложения случилась ВСТРЕЧА! Не какая-то там невзрачная сифилистичная встреча на пол-шишечки, а именно ВСТРЕЧА! Эге-ге-гей йобанаврот – вот такая ВСТРЕЧА, по-другому и не скажешь.
.
    Грустная красавица стояла одна на танцульках, очевидно, она была одинокой. Как на заказ, музыканты начали исполнять «Естэрдэй», это была любимая «битловская» вещь Егора, и он рискнул. Подойдя к девушке, он слегка склонил голову к плечу и, отчаянно смущаясь, пригласил ее на танец. Голова подняла на него взгляд и задумчиво посмотрела.
    - Битлы моя любимая песня, если можно, потанцуй со мной, - сказал Егор.
    - Знаешь, Битлы – это группа. Такая же хорошая, как Надежда Бабкина, - внезапно улыбнулась она. – Голову мою отпусти. И не склоняй её так больше. 
    И именно в эту секунду, и именно в эту улыбку именно Егор и влюбился. Сразу. Окончательно и навсегда. В то же мгновенье и в тот же миг. Однозначно и бесповоротно. Девушка подала ему руку.
    - Егор.
    - Я тоже Егор, - удивился Егор.
    - Шутю, я – Таня, - немного глупо и снова улыбнулась она. 
А потом они танцевали джигу.

    Вот так все и началось. Почти всю зиму они почти ежедневно встречались, гуляли, ходили и сидели в кино, в комнате, то у него, то у нее, когда соседи отсутствовали, пили чай с сахаром и кипятком, лепили снежную бабу из снега. В общем, с пользой проводили время. Первый поцелуй, как и снежная баба у него в комнате, тоже стал для Егора событием.

    Почти четыре месяца он корячился с этой, грубо говоря, Таней, но никак не решался. Уже несколько раз вроде и были все предпосылки… И аргументы, и… и ваще…это ни в какие блять ворота… Он обнимал Таню за плечи, зарывался лицом в ее длинные русые волосы в подмышках и плакал. Они стояли, торча, ровными рядами, плотно прижавшись друг к другу. Длинный и русые.  Потом Таня подняла голову и как-то особенно посмотрела ему в глаза.
    - Ради тебя я побрею их, милый.

    И мир взорвался! Егор коснулся ее губ, это было так… Это так было… Было это так…Да нет, наверное, было все не так, и аффтар припиздел для антуражу, что называется художественным вымыслом, но надо же и берега видеть. Всю зиму продрочить при живой-то бабе! Это как?! Однако, мы отвлеклись.   

    Голова кружилась, слов не было. Был только поцелуй, поцелуй длиною в вечность (тьфу). Уже и рука Егора робко коснулась Таниной груди, уже ощутила эту упругую, но одновременно расслабленную мягкость, лихорадочно касаясь ее тут и там… Егор почувствовал жар и влагу, там. Тут никакой влаги он не почувствовал. «Сухо, как на лице у Вана », - подумал Егор и снова лихорадочно пощупал там. 

    Влаги было столько, что все уже плыло вокруг него, казалось, табуретки бороздили комнату кверху ногами-трубами, океанским лайнером степенно плавал холодильник, мелкая посудная  сволочь сбивалась стаями и тонула. «Затопим соседей», - промелькнуло в голове у Егора. Такое случилось впервые за почти четырехмесячное знакомство, и уже отчаянно стучало в висках, уже руки приготовились дать отпор суровым строителям снизу. Таня, уперев свой маленький кулачок ему в грудь, тихо сказала несколько раз:
    - Егор, не надо, не надо пока. Не обижайся. Но я от сильных переживаний могу описаться.
   
    В течение нескольких секунд девушка думала, что уже все, Егор ее не слышит. Она испуганно смотрела, как он вычерпывает влагу ведром, выливая в ванную, и не могла понять, что происходит.
    - Ой, я кажется немного таво, уже, оттуда, ну, где там… наделала мокрого золота….
    - Так это был - не сквирт?!
    - Прости, Егорушка…Не со зла я.
    - А я уж обрадовался. Вот дурак - сквирт с селевым энурезом перепутал.

Глава 4. Клад

    Дело было так. Якутенок Василий Эдуардович украл в распадке сто советских рублей.   
    - Красть грешно, - вежливо заметил поймавший его за покупкой водки Егор и, разбив якутенку нос, отобрал деньги. 
    - Да нет, вот Продавщица Николаевна Гнус меня знает. Мы с ней большие друзья, она мне все время продает. Я одолжил и верну.
    - Красивое у вас имя - Продавщица. В тюрьме погоняло не надо будет придумывать, - улыбнулся золотозубой хабалке Егор.
    - Я ничего ему не продавала. Первый раз вижу этого узкоглазого бурята. Я сейчас милицию вызову, - улыбнулась она одними глазами, пряча улыбку в густых бровях. – Сдадим пиздюка, а вознаграждение поделим.
    - Тетя Гнус, не надо милицию, я вам завтра еще сотню принесу. У моих дядьев этих сотен, как у вас золотых зубов в пасти, - взмолился якутенок 9-15-ти лет отроду.

    «Штука восемьсот, нихера себе!» - определил на глаз Егор, глядя на прореженный чьим-то кулаком золотой частокол работницы торговли.   
    - Пойдем, Василий Эдуардович, покажешь, где это такие деньжищи водятся. Мы теперь друзья навек.   
    - Водки и беломора возьми, друг, а то я без опохмела сдохну и никуда не пойду. Только деду не рассказывай, когда придем. Дед не любит, не пьет совсем.
    - Мое слово – кремень, сказал – не сдам, значит, там видно будет. 
    - Ах ты сука хитрая, - прошипела Продавщица Николаевна Егору, но водку продала.
    Опохмеленный Василий Эдуардович быстро привел Егора в логово подпольных тунгусских миллионеров.

    Егор неторопливо подходил к домику, когда распахнулась настежь обитая старым ватным бушлатом входная дверь с рукавами и оттуда, из двери, на приступок выпал маленький, казалось бы, высохший до состояния мумии, старый ватный якут. «Ван? - мелькнуло в голове у Егора. – Нет, обознался». Угашенные водярой мощи внесли в дом и уложили на бок, чтоб не захлебнулись, блюя. «Это он, видно, из ненависти так нахерачился, - догадался Егор. – Сразу видно, не любит и уничтожает».
   
    В избушке было чисто, из мебели - только пол, устеленный оленьими шкурками. По стенам висели связки травы, отчего воздух в избе был душистым, пряным, густым, смолистым. И это несмотря на то, что здесь долбили, не переставая. На столе, сделанном из оленьей шкуры, за которым важно сидел Василий Эдуардович, стоял самодельный бульбик, вырезанный из березового корня.

  - Хочешь, сюда садись, - вдруг отдуплившийся старик указал на пол, - кури, если куришь. Василий, забей гостю, говорить будем. Если сможет.
    По его невозмутимому, выдолбленному морозами и годами лицу ничего невозможно было прочесть. Да и зрачки, их почти не видно было, так, прищуренные точечки, но взгляд был пронзительно острый и какой-то – насквозь, как у накуренного ежа. Егор даже поежился и сделал первых три напаса. Это было ошибкой.     

    Следующие два дня Егор помнил плохо. Все мелькало, как в поломанном калейдоскопе. Хохотал старик, выпадая на приступок, приходили туманные фигурки дядьев и уходили в туман.  Егор помнил, что от предложения забить для гостя оленя он отказался, мотивируя это тем, что олени плохо раскуриваются. Старик уговаривал, рассказывал, как они в молодости скурили половину колхозного стада. Егор согласился. И тогда понеслось.

    Ему мерещилось, что в избушке есть озеро в виде идеальной гантели. И будто то бы с его пальца сняли печатку, завернули в сцаную тряпку, сели на плот и выкинули в это озеро вместе с сушеным пометом лемминга и оленьими пенисами, завернутыми в осклизлые шкурки биробиджанских семитов. Они говорили, что теперь у них есть клад из одного кольца, курили и опять смеялись.

    Очнулся он у себя в кровати, почувствовав, что случилась БЕДА. И, действительно, он внимательно осмотрел палец – печатки нигде НЕ БЫЛО. 

Глава 5. Беда

    В этот, казалось бы, облачный, солнечный, погожий и одновременно осенний денек все шло, как обычно – мела метель. Из комнаты Егора раздавались любовные трели и богомерзкое сюсюканье.
    - Таньча, сю-сю-сю, щал-л-лавушка ты моя подшконочная, сю-сю-сю.
    - Егорушка, одуванчик ты мой опущенный. Сю!   
    - Не сюкай. Я пургу несю, а ты с меня пример не бери. Это я от счастья.

    Но тут Таня начала лепетать вообще не в тему. 
    - Понимаешь, Егорушка, в больнице сейчас Вовка, тетя Лариса не выходит оттуда.
    - Получается, оба в больнице?
    - Ну, как бы да. Слушай, не перебивай.
    - Подожди, кто все эти люди?
    - Брат мой Вовка, тимуровец. Ну, помнишь, я тебе рассказывала? Как он, пьяненький, машину соседскую украл, чтобы починить незаметно, и разбил? Мы еще ржали долго. Он на дурке откосить хотел, белкой-летягой прикидывался, но долго не вытерпел. К нему в палату психа-охотника подселили, он Вовке постоянно с трех шагов в глаз стрелял, чем попало. А сосед теперь тарантас свой взад требует. Суд вот будет. Посодють Вовку, как пить дать. Спасать надо Вовку, братика моего любимого, я на все для него готова! Надо взятку судье по почте на её имя предать. Лосося копченого до востребования, - расплакалась Таня. 

    - Таньча, хватит мне выносить мозг своими проблемами. У меня реальная БЕДА: я печатку потерял.
    - Гос-с-споди, - всплеснула руками Татьяна. – Горе-то какое! Пошли скорей искать! Я на край света за ней, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в фаллопиевы трубы!
    - Да…потеря жестокая. А как же Вовка?
    - А и хуй с ним.
    - Надо идти на озеро к растаманам из якутской глубинки.   
    - Я готова! Что брать с собой? Покушать, чай, полотенце, еще что?
    - Я полотенца-то не ем, Танюшка. Чай, не сорок второй год на дворе. Да и изжога у меня от полотенцев. От вафельных даже тошнит в желудке.
    - Ну что там кушать-то? 
    - Ты жрать там собралась или печатку мою незабвенную искать? Масло растительное у нас есть? Возьми бутылку.
    - Целую бутылку?! Я столько не выдержу! Может, баночкой вазелина обойдемся?
    - Бери масло, говорю. И давай-ка приляжем на дорожку, по нашему, по старинному русскому обычаю.
    Они прилегли на кровать, Егор обнял притихшую Таню за плечи, попыхтели одетые, тесно прижавшись друг к другу, и помолчали, постанывая…

 
Глава 6. Плот

    До сопочки, с которой открывался видик на озерцо и домик, они дошли быстренько. Таня  на удивление резво и легко бегала за кузнечиками по тайге в сумерках.
    - А мы в «Зарницу» в школе всегда играли и в походы часто ходили, так что я у тебя бывалая путешественница, не боись.
    - Ебанашка, - улыбнулся в сумерках Егор. – Это ж додуматься надо в школе в «Зарницу» играть. Костер из парт, поди, в спортзале жгли?
    - Чего, чего ты сказал, Фродо магаданский?!  Завали хлебальце, Егорушка!  Ишь ты, юморист. Тарапунька, блядь.

    Так, весело и задорно подтрунивая друг над другом, они пришли на озеро.
Егорушка нашел плотик, разделся и загадочно подмигнул в темноте Татьяне:
    - Снимай трусы, мой Ихтиандр готов к погружению.
    - Балбес ты у меня, будет тебе погружение, сначала кольцо найди.
    - Я вот как-то читал,  что немцы, ну, которые фашисты, во время войны проводили опыты над заключенными. Они же воевали и на северных морях.
    - Заключенные?
    - Немцы. Так вот, выясняли, как можно вернуть к жизни человека, изнуренного четырехмесячным половым воздержанием. И ты знаешь, Танюшка, только пизда женского тела способна на это. Проверено.

    Татьяна загадочно помолчала.
Егор  аккуратно спустил ноги с плотика, вода сразу охватила его стальными жгучими тисками.
    - Однако, - враз вставшими непослушными губами прошептал он. – Танюш, может, ты нырнешь? Тут не глубоко.
    - Холодно, Ихтиандр? - хитро спросила Таня.
    - Да нет, что ты? Комнатная температурка. Освежишься заодно. 
    - Я нырять не умею, у меня жопа пузырем, вглубь уйти не дает.
    - Не прокатило, - тихо буркнул Егор. – Шапку подай, роднушь. Боюсь, как бы не продуло на дне. Ну, и масла плесни на спину,  - сказал он и мужественно окунулся с головой и ушанкой в темно-серебряную воду.

    Под водой было прохладно. Яички сводило судорогой, уши покрылись корочкой льда и стали как глазированные. Егор мужественными гребками достиг дна, надел шапку и осмотрелся. При свете фонарика Егора было видно просто изумительно. Крабы, раки, омары и прочие падальщики облизывались в предвкушении пира, потирая щупальца. Сам Егор не видел ни хера. С трудом он нащупал кучку старых осклизлых свертков, многие из которых были, как оказалось, когда-то обрезанными шкурками, и он лихорадочно принялся собирать их в сумку. Кожа скользила в руках, некоторые свертки распадались. Егорушка даже успел вычислить период полураспада дубленой обрези. Также он голой рукой черпал сморщенные оленьи пенисы и кидал их в сумку. Где-то среди них должна была быть заветная печатка. Он так увлекся этим занятием, что не заметил, как кончился кислород в легких. Под водой это всегда очень трудно заметить. Егорушка, к несчастью, стал тонуть, но всплыл.
 
    Сам не соображая как, ногтями что ли, Егор сумел вытолкнуть свое тело из воды, благо плотик был мал, а толчковые пружинистые ногти на ногах не стрижены уже несколько лет. Его тело сотрясала крупная дробь. Егор умирал, умирал от переохлаждения и, наверное, еще от усталости, от этого, такого нелегкого для него дня. Смерть от нелегкого дня – это страшно. Все это сломало отлаженный ритм его организма, Егор аритмично засыпал, засыпал последним сном...

    Лихорадочно срывая с себя одежду, Таня накрыла собой и своим жарким телом Егора, обняла его, прижалась, кажется, каждой своей грудной клеточкой и начала растирать. Она терла его внутренней стороной колена, грудью, своими теплыми волосами, она растекалась по нему ушными раковинами, целовала его закрытыми глазами.

      Внезапно глаза на лице Егора открылись, и он одним рывком перевернул девушку на спину и в ту же секунду вошел в нее. Таня вскрикнула, вскрикнула оттого, что ей показалось, что её спину штыком проткнул коварный белогвардеец.
    - Не туда, - простонала она.
    Так не было никогда. Так подло, в спину, её еще не любили. Ее спина вся съежилась, ощетинившись позвонками. Чтобы не съехать с катушек, Таня отчаянно бросалась в стороны, швырялась своим телом подальше от Егора. Внезапно Егор зарычал, вбивая Танино тело в бревна. Он особенно сильно вошел в нее, вышел, рывком притянул её лицо к собственному паху и, содрогаясь, затих. Голова Тани наполнилась до краев жаром, которым залил ее Егор. 
    Потом они бездумно курили и лежали на плотике, который покачивался уже почти на выходе в одно из полушарий «гантели». Тане казалось, что у нее компрессионный перелом позвоночника.

    Полежав еще немного, они принялись одеваться. Таня, печально глядя на свои мокрые и масляные трусики, только вздохнула. Егор решительно забрал их  у нее и, размахнувшись, запулил в озеро.
    - А давай еще и насрем в озеро? Чуть не утоп из-за укурышей этих, - предложил Егор и, поднатужившись, осквернил правое полушарие «гантели».     
Домой вернулись к утру, уставшие, но довольные.

Продолжение следует…