Из всех интернациональных чувств, ближе всего мне любовь к арийской расе.
Галя. Дневник.

Фашысты жыли в лесу. Патамушта в лесу было темно и спакойно. Фашисты любили темноту и партизанку Галю. Бывало положат её на палянку и ебут по очереди, всем атрядом. Крехтит партизанка, тужится, пытается отогнать от себя  фашистов, а ани всё равно ебаться лезут. Наканчают в Галю целую вагину, и спать. Брызжет спермач из Галиной пиздищи белой струей, виснет липкими саплями на ветках елей. А Галя лежит на палянке с раздвинутми нагами и вспаминает камиссара Белова, каторому хер на гражданской вайне обломком шашки отарвало.

Сядит Белов рядом с Галей, спустит штаны, пасмотрит туда, паплачет привычно и усатым лицом ей в пизду уткнется, паводит носом, пошекочется. Кончает Галя абильно и проникновенно. Гладит Белова па лысине нежно и калыбельную ему паёт. Так и засыпал камиссар, упершись лицом в прамежность сваей баевой падруги.

Галя лежыт на палянке и смотрит на русское небо над своей галавой. Яркие звезды складываются в сазвездия серпа и молота, пяти кантинентов и фаллоимиттера имени Клары Цеткин. Ждёт Галя когда же закончится праклятущая вайна и она вернется работать асименителем в калхоз. Любит Галина сваю работу. Любит кагда здаровый бычий хер дергается, дражит в руке, затянутай латексам.  А патом и к каровам.  Пагладит буренку ласкаво и вжик в пиздищу. Тепло и влажно в каровей пизде, кагда засунешь руку па локоть. Прижмется  щекой к камочку каровьего навоза, нависшего под хвастом, вдахнёт радной и знакомый с детства запах. И тепло и светло становится на краснознаменной душе.

Враги пришли незаметно. Пулеметчик Ганс из втарой фашыстской девизии разыскал Галю на сенавале и сразу же ваткнул свой горбатый хер за её румяную и пухлую щеку. Галина плевалась и кашляла.
- Ничего, ничаго, пригаваривал Ганс. Ты, главное, глатай, патамушта русская женщина далжна глатать не давясь. Такой закон придумал великий фетиш нашего арийскаго народа Адольф Гитлер.
И кончил. Так Ганс впервые выебал русскую женщину с именем фюрера, вылетевшем из его рта как раз в то время, кагда Галя глатала слюну папалам со спермай.

Поздно вечером, кагда свиньи уже перестали вазиться в хлеву, в деревню прабрался  камиссар Белов. Галава камиссара была павязана шыроким бентом с ярка-алым пятном на лбу. Он быстренько атлизал Гале с сенях, спрасил многа ли в деревне немцев, спиздил из падвала мешок картошки для партизан и растварился в ваенной темнате.
Вскоре за акном паслышались выстрелы и пулеметные очиреди. Галя распласталась щеками по стеклу акна. Взлетела сигнальная ракета. В ее свете Галя увидела, как магучий камиссар Белов атбивается мешком картошки, как древний багатырь палицей, ат акружающих фашыстав. Раздался магучий вопль и всё стихло. Ракета тоже пагасла. Темноту прирывал только удаляющейся шум невнятнай вазни.
Камиссара ебали утром. Палицай Григорий согнал всех деревенских на площадку перед сельмагом. Немецкий афицер восседал на мешке картошки и важно выпучивал глаза. По бакам агромного пня был пребит гваздями за руки Белов. Бледная жопа камиссара поблескивала каплями дерьма над спущенными штанами. Немецкий афицер важно шагнул к нему, коротко ударил пленного па щеке и зачитал приказ. Если бы Галя панимала фашистский, она бы услышала, что за спизженную у немецких властей правизию Белова приговарили к ахтунгу. Ахтунг в свою очередь карался расстрелом.

Палицай Григорий не любил камиссаров. Патамушта камиссары атнимали у него самагон и выпивали сами, закусывая Гришкиным кровным агурцом. Вяленькие в пупырышках агурчеки исчезали в камиссарских глотках вместе с надеждой на сытую и пьянаю жизнь.
Грегорий сдернул с себя рубаху, залихватски скинул штаны, обнажив при этом магучие валасатые ноги и неспеша двинулся к камиссару. Агромный хер красной балванкой взметнулся в наступившей тишине. Галя патеряла сазнание.

Дни шли за днями. Касяки самалетов парили на деревней, сбрасывая вниз стокилаграмовые бомбы. То немецкие тигры улепетывали от русских танков агародами, то русские пушки,  падпрыгивая на колчах праселка текали ат фашистских девизионав. Галя пряталась ат них в падвале, а немцы, собрав нехитрый деревенский скарб, распалажились штабом в лесу. Иногда Галя высовывала голову из падвала днем, но яркий свет мешал ей видеть, то, что тварится вокруг, а ночью небо завалакивало облаками парахавого дыма и все равно ничего не было видно. Гале хотелось послушать вести с фронтов и ебаться. Причем ебаться хотелось всё больше. В ход шли марковки, абструганные умелыми женскими руками, небольшие синие баклажаны стирались ап стенки вагины до желтизны и сморщенные и обессоченные шли на нехитрый завтрак. Палевой мышонок, случайно папавшийся ей под руку издох от переутамления, путешествуя в глубокой пизде. Но мужики были на фронте, а немцы в лесу. Фашисты были ближе.

И тогда Галя решылась. Тяжелый мешок с картошкай повис за хрупкими плечами. Поздней ночью Галина выбралась из падвали и петляя между трассирующих пуль пабежала в лес. Апушку Галина знала как сваи пять пальцев.. Многа раз она убегала ат притаившихся в малиннике медведей, сверкая басыми детскими пятками, хадила по землянику и па грибы, насила бабушке пиражки в другую деревню.
Знакомую трапинку она выбрала сразу, патму что фашистский штаб должен был распалагаться под агромным дубом. Тогда его не было бы видно из самалетов с красными звёздами.

Ога, вот и чесовой. Штык светится в лунном свете, магучий храп разносится из-за куста. Галя сняла юбку, тихо разорвала её на палоски, стащила грязнаватые семейные трусы. Тихо, по-пластунски, как учили в школе юных разведчикав, она подабралась к врагу. Ловко приматала полосками юбки к дереву. Немец даже не пукнул, пака трусищи не аказались у него ва рту, атчасти свисая на грудь.
- Малчи, сволочь, ебаться будем.
Галина стащила с него голифе и приникла губами к писюну. Набух немецкий хер, стал как налитой по стойке смирно. Валнуется Галя с непривычки, мелко прамежность подрагивает, но прижалась к кителю с арламе и села на хуй са всего размаху. Ебет а сама плачет, патаму что задыхается видно немец, а пастирать трусы негде. Так и подобрался фашистский развод к ней незаметно сзади.
- Ахтунг, хандехох, - сквозь гогот скамандавал афицер.
Галя медленно спалзла с хуя и гордо выпрямилась в полный рост. Магучие сиське забелели в малаке луны, манящие бедра плавно закачались как ветви начного леса на ветру. Галя отчаянно подтянула ягодицы.
- Это я, я спиздила мешок картошки Рейха. Ебите меня, проклятущие.
Галина гордо повернулась к разводу.
Магучие лапы повлекли ее на землю. Херы воткнулись во все естественные атверстия, и что-то напаминающее градусник запалзло пад мышку, полегли валосья в промежности. И всю ночь раздавались над лесом лихие немецкие «дас из фантастиш».

Наутра Галю приволокли в атряд, всю в грязи и сперме, акатили из ведра халоднай вадой, прикавали за нагу к дубу цепью и поставили тарелку с брусникай. Галя поморщилась, но съела пару кислых ягод. Около дуба выстраивалась очередь из маладого попалнения фашыстских частей. Галина абреченно раздвинула ноги, поплевала на ладонь, растерлась и закатив глаза, откинулась навзничь.

Вот тебе и нет в жизни щастья, думала про себя Галина, то ебут как бешеные, но кормят хуево, то жратвы хоть в жопу суй, а поебаться не дадут. Страшное дело эта война.
И Галя стала ждать наших, думать об оканчательной и неминуемой пабеде, когда снова застучит калхозный элеватор, парни выйдут на пакосы, голые по пояс и веселые ат самагона, а вечером забирутся в каровник, слопают с ней, Галькой кастрюлю ухи и предложат падержаться абеими руками за сваю необъятную русскаю плоть.